Ангел Спартака - Андрей Валентинов

Обидно даже, вспоминаю — и вспомнить почти нечего. Другие многословней будут. «Катилина, как вы, мне думается, помните, обладал очень многими признаками величайших доблестей». Цицерон сказал, самый заклятый твой враг, такое дорогого стоит!

Но вот что заметила. Столкнулись мы с тобой в толпе — и почти сразу друг другу улыбнулись. Поговорили чуток — и мне интересно стало. Умел ты к людям дорогу находить, Луций Сергий!

А вот искренности в тебе не было. Напрочь! Это я и почувствовала сразу же, с первых слов. Сбросил одну маску, другую надел, только понятно стало — непростой ты человек. Опасный! Поэтому не пошла бы я с тобой, Луций Сергий, — никуда не пошла. Ни по Риму гулять — ни Рим приступом брать.

Другие, наивные, пошли. Что ты им скажешь, когда вы встретитесь в Дахау?

Как человека ни оценивай, все равно недооценишь. Вот и Прима я недооценила. После вейского вина всякого, конечно, ожидать следовало...

Вслед за триклинием мой муженек со второй комнатой разобрался. К столовой семейной что полагается? Верно, спальня. Вот и постарался: прикупил ложе, огромное, не на двоих даже, на троих. Отчего именно на троих? Столько там и застала, когда домой завернула. Сначала услыша, потом и увидеть довелось.

Постояла я на пороге, пересчитала то, что на ложе обнаружила. Сначала слева направо, потом — наоборот. Сходится все: раз, два, три. Сиятельный Прим посередине, как хозяину и полагается. То, что слева и справа, даже раз разглядывать не стала. Не захотелось.

Меня они тоже заметили, однако не сразу. Потому как заняты.

— Заканчивайте, — вздохнула я. — Прим, я в столовой буду.

Вошла в триклиний, присела на ложе пустое, поглядела на стол неубранный (мухи! мухи!), прикрыла глаза. Не то чтобы очень обидно, особенно если собственные подвиги припомнить, но все-таки! Традиции, обычаи, стол котельный. Между прочим, по всем этим традициям ложе, которое в комнате, — супружеское. Выходит, для моего политика я даже не папирусная жена, а так, место пустое?

А чего тут думать? Так оно и есть.

Мимо дверей протопало что-то. Любопытство, оно последним умирает, потому не удержалась, взглянула. Боги!

Снова топот...

Великие боги!

Хоть бы меня спросил, сиятельный, я бы помогла, подсказала. В Субуре «волчицы» и то получше будут. Впрочем, вторая... второй даже не «волчица», а... Как это у них зовется? Кинэд, кажется?

Вновь прикрыла веки. Ну что, Папия Муцила, какие выводы сделаем? Во-первых, в спальню больше — ни ногой, лучше в прихожей на полу ночевать, а во-вторых...

— Я уезжаю к Спартаку, Прим. Сегодня же. Сейчас придет Аякс, поможет собрать вещи.

Папия! Ты... Из-за этого? Ну виноват, устал, захотелось….

— Не будем о чепухе, сиятельный. Разве что посоветовала бы тебе хорошо вымыться, с оливковым маслом пемзой. А лучше — оттереться кирпичом. Марк Красс хоть весталку соблазнил, а не пользовал грязного мальчишку... Я уезжаю, потому мне надо поговорить со Спартаком. Срочно.

— Узнала что-то новое? Скажи!

— Нет. Да. Нет, скорее почувствовала. Впрочем, узнала тоже. Когда-то я смогла вычислить шестую когорту Глабра. Сейчас... Сейчас получается что-то похожее. Только не говори мне, Прим, что войско — не моя забота. Если нас разобьют, вся твоя мышиная возня, все эти твои интриги — грязные, гнусные, омерзительные...

— Папия, успокойся! Я вел себя... Я вел себя грязно, гнусно и омерзительно, мне, конечно, стыдно. Но я же не спрашиваю тебя, где и с кем ты провела ночь?

— С тем, кто объяснил мне одну простую вещь. Даже если Крикс провозгласит восстановление нашего государства, а ты договоришься с друзьями Сертория, мы проиграем. Можно даже не начинать. Рим не погибнет, мой Прим. Тогда ради чего все это?

— Но, Папия! Политика — искусство возможного. Нужен компромисс, соглашение, учитывающее интересы всех сторон.

— Нет! Волк будет выть на руинах Капитолия!

— Учитель, — спросила я, — какие есть пути, чтобы избегнуть ожидающего нас после смерти нашей? Ибо многие караются, но будет ли от того польза?

— Я расскажу тебе притчу, — ответил Он. — Некий человек, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал он пять талантов, иному — один, каждому по его силе; и тотчас отправился. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; получивший же один талант пошел и закопал в землю и скрыл серебро господина своего.

По долгом времени приходит господин рабов тех и требует у них отчета. И, подойдя, получивший пять талантов, принес другие пять талантов и говорит: «Господин! Пять талантов ты дал мне; вот другие пять талантов я приобрел на них». Подошел и получивший один талант и сказал: «Гоподин! Я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое».

Господин же не стал слушать слов их, а повелел забрать добро их и выбросить обоих во тьму внешнюю, сказав: «Ни тщанием, ни старанием, ни страхом, ни хитростью невозможно угодить мне, ибо каждый предо мной все равно виновен будет, ибо я — человек жестокий, жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал». Кто имеет уши слышать, да слышит!

Перечитала, решительно перевернула стилос, резко провела по воску, стирая букву за буквой. Плохо! Даже не плохо, вообще никуда не годится. Такое письмо подходит только героине греческой трагедии. «О мой возлюбленный! Злая Судьба повелела нам быть в разлуке...» Я представила, как Цезарь читает такое — на ложе, вместе с очередной своей... или своим. Вешаться впору! То есть не вешаться, Папия Муцила, а взять — и написать. Письмо короткое. Прощальное. Без подробностей. «Мой Цезарь! Мне, к сожалению, пришлось уехать...» «К сожалению»? Как прочтут они — Цезарь и его новая (новый!) такое вслух, как захихикают! А если иначе? «Мой Цезарь! Обстоятельства...»

...Можно ли делать два дела сразу, мой Цезарь? Можно, конечно. Зря хвастала я перед Примом — и насчет когорты «Жаворонок», и насчет «чего-то похожего». Пока не понимаю, только догадываюсь, лишь могу рассказать. Сначала — себе, потом Спартаку. Нет, потом — тоже себе, когда повторяешь, всегда заметишь нечто новое. Не всегда, конечно, но попробуем. Итак, два римских войска под началом двух консулов. Легионов в каждом поровну, но войска эти разные. Очень разные.

«Мой Цезарь! Обстоятельства, которые иногда сильнее нас...» Угу! Лучше уж прямо: «Знаю, что следующей ночью Цезарь, будешь не один — но не со мной. Знаю и умираю от злости, как умрешь и ты, лопоухий, если забудешь меня». Сколько таких писем у него накопилось? Поди, в сундук не помещаются? А может, он их на отдельный свиток записывает? «Письмо тысяча сто двадцать пятое — от Папии Муцилы, вопит громко, царапается, кусается, бесстыдна, ревнива». Не дождешься! Вообще не писать? Не писать — струсить! А если...

...Войско делят не только по ошибке или из-за гордыни полководцев. Консулы могут решать разные задачи. У нас войско тоже поделено. Два войска — два боевых направления (Катилина так и сказал: «боевых направления»), следовательно, римляне будут стараться разбить нас по частям. Скажем, один прикрывает Рим, второй бьет тех, кто подойдет первым. Первым наступает Крикс. Значит, удар по нему будет первым. Но чей?

Просто надо написать, совсем просто. «Уезжаю, мой Цезарь...» Ну конечно! «И умираю от тоски по тебе». «Была рада знакомству с тобой, мой Цезарь!» И знакомству рада, и лежать под тобой рада, и лежать на тебе рада. Стой! А он? Как бы сам Цезарь написал? То есть писать бы он не стал, невелика я птица, тысяча сто двадцать пятая по счету. Но если бы написал... Представлю, что у меня такие к глаза, как у него, такие же черные, яркие. Его взгляд. Стилос в руке...

Итак, консульские войска очень разные. У Лентула — гальсская конница. Для наступления? Но эта конница легкая — для разведки, для преследования. Сомкнутый строй когорты она не сокрушит (Катилина, во всяком случае, уверен). Зато конница нужна, если надо защищать Рим, ею легко держать под охраной и наблюдением и дороги, и то, что вне дорог. А у Геллия — отборный легион из ветеранов во главе с самым опытным трибуном — Квинтом Аррием. Самьм опытным — и способным самым. Вот он, римский меч! И он обрушится на Крикса, скоро, очень скоро. Носящий Браслет даже не успеет воззвать к Италии, провозгласить восстановление нашей державы!..

Если так? «Случившееся случилось, мой Цезарь. Жалеть или радоваться, решай сам. Увидимся вновь, если того пожелают боги и захотим мы с тобой. Оставляю тeбе память — и нашего Кара». А что? Уже лучше!

...Восстановление державы? Но Быку и Волчице не жить вдвоем, не жить вместе! Рим не погибнет, значит погибнем мы, не сегодня, так завтра. Как же быть?

Гаю Фламинию писать не стану. Не смогу. Пусть едет на Сицилию, напишу прямо туда. Ну почему Гай не желает, не хочет понять!..