Княжья русь - Александр Мазин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гошка хотел сказать, что он и кинжалом может кого хошь…
Но счел за лучшее промолчать. Не то не выпустят.
Рынок булгарский Гошку восхитил. Он пробовал диковинные фрукты (за попробовать денег не спрашивали и не гнали, угадав в Гошке не побирушку, а денежного купца), так что Гошка набрал полную глиняную тарелку незнакомых сладостей и шел теперь не спеша, разглядывая всё подряд: украшения, оружие, ткани, посуду, иногда заговаривая с купцами то на словенском, то на ромейском (его понимали), отпихивая навязчивых зазывал и непонятных мужчин с нарумяненными, как у девок, умильными рожами. На удивление мало было воришек. Лишь один раз к Гошкиному поясу потянулась цепкая лапка: когда он остановился, чтобы послушать барабанщиков. Но легкого шлепка оказалось довольно, чтобы лапка убралась.
Суетился и горланил местный люд. На кострах жарили лепешки и пахучую баранину. Толстяк с наверченной на голову белой простыней сидел на маленьком стульчике, а перед ним прямо на земле лежали медные и серебряные монетки. Но это был не нищий, а меняла. Нищий устроился неподалеку, выставив на всеобщее обозрение черномясую гнилую язву на ноге.
Гошка удивился. Он уже успел кое-чему научиться у матушки и знал, что с огневицей не деньги надо выпрашивать, а поскорее ногу оттяпать, пока дальше не перекинулось.
Удивился, принюхался… и понял, что огневица фальшивая. Гнилью-то не пахло.
Заинтересовала Гошку забавная игра: сухонький смуглый булгарин вертел на доске три маленьких медных плошки. Под одной из них пряталась монетка. Угадал — монетка твоя. Не угадал — клади свою монетку, и всё сначала.
Понаблюдав немного, Гошка заметил, что булгарин в самый последний момент ухитряется выдернуть монетку из-под плошки и спрятать между пальцев.
Дождавшись, когда булгарин остался один, Гошка присел рядом на корточки и сказал по-хузарски:
— Научи.
Он уже представлял, как позабавит фокусом киевских приятелей, но булгарин учить его не стал. Он почему-то очень испугался, схватил доску, плошки и дал деру.
Гошка удивился.
Позже ему на глаза попался знакомый раскрашенный возок: тот, что въехал в ворота раньше их каравана.
Знакомый мальчишка копошился рядом, разводя костерок. Из возка доносились мужские голоса: бу-бу-бу…
Гошка собрался подойти — познакомиться, но тут его внимание привлекли кони.
То есть тут были не только кони, но также ослы, верблюды, овцы, коровы… Словом, самый разный скот. Причем Гошка сразу отметил, что у овец здешних отменная шерсть, а коровы намного крупнее и глаже, чем в Киеве. Но коров пусть смерды рассматривают. Воина интересуют только кони.
А кони хороши. То есть не все, конечно, но очень, очень многие. В лошадях Гошку учил разбираться не кто-нибудь, а сам Ионах бар Машег.
Гошке сразу глянулся белый в яблоках трехлеток с маленькой гордой головой, широким крупом и тонкими сухими ногами.
Торговал трехлетка усач в пыльной серой рубахе до земли с золотыми браслетами, которыми не погнушался бы и нурманский ярл.
Сначала усач на Гошку даже не глянул, потом заметил и шелковую рубаху, и пояс наборный с серебряными украшениями — и залебезил. Поздоровался почтительно по-ромейски.
Гошка солидно, как и подобает воину, поинтересовался (тоже по-ромейски), какова цена коня.
Усач назвал. Сначала — в местных алтынах, потом — в ромейских номисмах. Три золотых.
Цена была, по киевским меркам, хорошая. Если конь без порока, конечно. Но Гошка знал, что купить коня можно много дешевле, чем просит продавец. Кто ж сразу настоящую цену попросит!
Так что в ответ на запрошенное Гошка только фыркнул и предложил впятеро меньше. Усач вскинул руки к небу и вскрикнул так, будто его цапнули за сокровенное место. Но сбавил цену на четверь номисмы.
Гошка ухмыльнулся. Ему нравилось, что он, как взрослый, торгуется с чужим купцом из-за коня, из которого можно воспитать настоящего боевого.
Рядом остановилось несколько местных: слушали, как малец-гяур в полсажени ростом торгует жеребчика, на котором и богатому купцу незазорно прокатиться.
Гошка вошел в азарт. Он тоже кричал и хлопал себя по бедрам. Придумывал трехлетку всякие возможные пороки, утверждал, что таких коней, и даже получше, он уже не раз покупал за полномисмы. Заявлял, что у его брата тысячный табун жеребцов получше этого, а этого торгует просто потому, что негоже такому, как он, ходить пешком.
Усач напирал, что конёк — отличных кровей, выкормлен зерном и — без малейшего изъяна.
Говорили по-ромейски. Оба знали этот язык плоховато, но друг друга понимали вполне.
В конце концов сошлись на том, что конек обойдется Гошке в полторы номисмы. А в придачу к коню — седло и сбруя. Гошка хотел, чтоб конька еще и подковали за счет продавца, но — не уговорил. Холоп усача взнуздал и оседлал жеребчика. Тому это не очень понравилось. Судя по гладкой чистой шерсти и беспокойству, седлали трехлетка впервые.
Толпа выросла. Многие полагали, что сейчас начнется самое интересное. Легонький мальчишка на необъезженном коне…
Но держался Гошка уверенно, и некоторые уже успели поспорить, сумеет или нет мальчишка-ромей усидеть в седле. А если не сумеет, то сколько продержится…
Наконец Гошка полез в пояс, выгреб все наличное серебро… Набралось чуть меньше, чем надо, но усатый эту мелочь Гошке простил довольно легко.
«Эх! — подумал Гошка. — Можно было б и дешевле купить!»
Но — поздно. Уже ударили по рукам.
Гошка оглянулся, увидел булгарина, грызущего яблоко:
— Дай-ка сюда! — потребовал он.
Булгарин безропотно отдал огрызок: он только что поставил пару монет на то, что Гощка продержится не меньше, чем нужно, чтоб досчитать до двадцати.
Гошка вошел в загон, принял у холопа легкую ременную плеть с простой рукоятью, намотал на руку уздечку, протянул жеребчику огрызок на открытой ладони. Трехлеток опустил голову, понюхал… и схрумкал. Зубы у конька были хорошие. Впрочем, Гошка в этом и не сомневался.
Он положил руку на луку седла (как раз на уровне Гошкиной макушки), шепнул коньку:
— Мы с тобой подружимся, — и легко, по-степному, взлетел в седло.
Трехлеток всхрапнул от неожиданности, немедленно возмутился и вскинулся на дыбы. К его удивлению, наездник не свалился наземь, а впился пятками ему в бока и больно треснул меж ушей. Жеребчик от этакой грубости совсем взбеленился. Он скакал и прыгал, взмывая над землей на добрых полсажени, бросался из стороны в сторону, вставал на дыбы, бил задом и даже попытался приложить Гошку о перекладину загона. Не тут-то было! Гошка убрал ногу, и конёк приложился собственным боком.
Зрители восхищенно заорали. Они знали толк в верховой езде и видели, что мальчишка — хорош. Гошка держался на спине безумствующего трехлетка со спокойствием и непринужденностью мастера. Пружинил ногами, чтобы не сбить жеребчику спину. Держал вожжи легко и свободно, не мешая коньку резвиться и лишь пару раз поучив плетью, когда жеребчик попытался пустить в ход зубы.
Будь они в степи, Гошка давно бы уже пустил трехлетка вскачь, погонял как следует галопом — и обратно они вернулись бы с обоюдным пониманием, кто из них главный. А тут пришлось изматывать жеребца в крохотном загончике двадцать на двадцать шагов, потому Гошке пришлось повозиться. Изрядно умаялся. Но остался доволен и выносливостью конька, и его крутым норовом. Именно из таких вырастают настоящие боевые: мощные, свирепые, неукротимые. Преданные одному лишь хозяину.
Очень довольный собой, Гошка спрыгнул на землю, приласкал, обтер предложенной кем-то холстиной и повел в поводу на подворье (пусть передохнет), предвкушая, как въедет в ворота и все увидят…
Не получилось. Не успел Гошка отойти и на полсотни шагов, как дорогу ему преградили.
Двое толстопузых, мордастых, в стальных панцирях и шлемах, с саблями на поясах. Стражники.
Спросили что-то по-своему.
— Не понимаю, — сказал Гошка по-ромейски.
— Эй, мальчик, у кого коня увел? — поинтересовался вполне добродушно стражник покрупнее.
Гошка обиделся. Он привык к другому обращению. А сейчас, когда он чувствовал себя едва ли не настоящим гриднем…
— У матери своей спроси! — звонко выкрикнул он по-ромейски, задрав голову. И добавил, чтобы окончательно поставить на место этого жирняя, который пытается выдать себя за воина. — Если, конечно, она умеет говорить, а не только хрюкать!
Для наглядности он показал, как именно хрюкает мать стражника.
Ответ был неверный. То есть это был самый неверный ответ, который мог бы дать Годун. Назвать правоверного мусульманина потомком свиньи…
Толстяк покраснел, как рак в кипятке. И обрушил на голову Гошки немаленький кулак.
Само собой, Гошка увернулся, но ему пришлось удерживать повод коня, потому движение вышло не очень ловким, и второй стражник ухватил его за рукав. Гошка вырываться не стал. Используя захват как опору, крутнулся на каблуке и впечатал второй каблук в пах стражника. Ух как тот завыл! Но Гошку, тем не менее, не выпустил.