Дно разума - Сергей Атеев

Скок снова вернул голову в вертикальное положение. Вихри утихомирились, однако из пучин вьюги вдруг возникло белое, как сметана, безбровое, безносое лицо. Обведенные черными кругами глаза пристально уставились на Скока.

– Чего смотришь?! – заорал тот. – Деньги тебе мои нужны?! Да пожалуйста, бери! Бери все! Сейчас я их приволоку.

Скок метнулся в сарай, расшвырял кучу хлама, прикрывавшего тайник, прямо руками расшвырял землю, выволок рюкзак и потащил его в землянку.

– На, получи!

Он вывалил на стол содержимое обоих мешков, уселся на табурет и обхватил кучу денежных пачек руками.

– На! Все твое! Ах не хочешь? Ну тогда пеняй на себя!

Он подскочил к печке, открыл дверцу и заглянул в нее. Черным-черно. Ни огонька, ни искры. Сейчас мы это дело исправим.

Скок достал из стоящего рядом ведра щепок, специально приготовленных для растопки, положил в печь, поднес к ним спичку и некоторое время таращился на слабенькое пламя, потом сунул в печку пару деревяшек. Печка быстро разгорелась. В землянке заметно потеплело. Спьяну Скок даже не сообразил, что рядом лежит мертвое тело и повышение температуры в крохотной комнатушке сохранности ему не добавит.

– Значит, не желаешь денег? – вслух произнес Скок, обращаясь неведомо к кому. – Тогда я их… – Он не договорил, что собирается сделать с деньгами, но и так все было ясно.

Скок вернулся к столу, в полумраке нашел две пачки рублевых банкнот, открыл дверцу и сунул их в печь. Он молча смотрел, как огонь коснулся пачек. Вначале занялись края, потом пламя охватило их полностью.

– Ну видишь?! – крикнул Скок, обращаясь неведомо к кому. – Вот как я поступаю с этими деньгами! Думаешь, меня можно купить. Купи-ка, попробуй!

Он бросил в печь еще одну пачку, на этот раз – трехрублевок.

Неожиданно со стороны кровати раздался глухой протяжный вздох. Скок подпрыгнул и в ужасе взглянул на кровать.

– Чего это, чего?.. – забормотал он.

Тяжелый тошнотворный дух наполнил комнатушку. Все стало ясно. Застоявшийся воздух под действием тепла выходил из мертвого тела.

– Ну ты даешь, мамаша, – сдавленно произнес Скок. – Напугала не знаю как! Не нравится, что я деньги жгу? А может, и вправду зря я это делаю? Если их жечь, то для чего все было затевать. Человека притом убил… Тоже, выходит, зря. Нет, погоди! Сжечь я их всегда успею.

Он вновь уселся на табурет перед горой пачек. Зачем-то принялся раскладывать их по поверхности стола, сортируя купюры по их достоинству. Больше всего было десятирублевых пачек, потом шли «пятерки» и «трояки». Имелось несколько двадцатипятирублевых и пятидесятирублевых, и, наконец, пять сотенных пачек. Всего же денег, не считая сожженных, насчитывалось почти сто пятьдесят тысяч рублей. Этот факт Скок установил после долгого пересчета, в ходе которого он постоянно сбивался и начинал снова. Потом Скок побросал деньги в рюкзак, а брезентовые банковские мешки сунул в печь. Он немного протрезвел и уже жалел о содеянном. Кому и что он пытается доказать? Деньги ему не нужны… Идиот! А мамаша… Ну так что? При чем тут он? Подошло время, она и того… Сыграла в ящик. Смерти ей желал… Какая дурь!

Скок подхватил рюкзак и вновь направился в сарай. Там он проделал то же самое, только в обратном порядке, а именно закопал деньги и закидал тайник всяким мусором. Потом он вернулся в хибару, постелил на пол два старых одеяла, улегся и заснул.

И приснился ему сон. Сон был на удивление ярок и реален. Все та же землянка. Он лежит на мамашиной кровати и спит. Самой же мамаши, ни живой, ни мертвой, не наблюдается. Еле теплится язычок керосиновой лампы, однако в комнатушке довольно светло, и вообще непонятно, день сейчас или ночь. На столе – гора денег. Но не современных бумажных, а старинных золотых монет. Теперь понятно, почему в землянке светло. Именно от золота исходит довольно яркое свечение. Скок видит себя словно со стороны. Он так сильно храпит, что трясутся ветхие стены и колеблется шторка на окне. Но одновременно он очень озабочен отсутствием матери. «Где же мамаша?» – мысленно повторяет он, хотя знает: мать умерла. Скрипит дверь. Он продолжает спать, однако видит: на пороге возникает какая-то смутная фигура. Смутная в прямом смысле, поскольку четких очертаний не имеет, колеблется, как сушащееся на ветру белье, и словно меняет лица-маски.

– Ты кто? – спрашивает Скок.

– На похороны вот пришли, – отвечает незнакомец.

– На чьи похороны?

– На твои, браток.

– Как это может быть? Ведь я же живой?!

– Очень просто. Ты нас убил, а теперь мы тебя хороним.

– Кого это я убил?

– Многих. Например, меня, Фофана. Я, кстати, первый в списке. Скажи, чем я тебе мешал? Почему ты меня под трамвай затолкал? Я ведь к тебе по-дружески относился, в кабак, по широте натуры, звал… А ты меня угробил.

– И меня за что? – спрашивает другой голос.

– А ты кто?

– Не узнаешь? Я – Николай Табунов. В одной бригаде с тобой работал. Ты меня послал, ну, я с горя и набросился на быка. А я к тебе не со зла приставал, а подружиться хотел.

– Но ведь ты же не умер? – удивился Скок.

– Мне, молодому энергетику, бык мошонку напрочь оторвал. А это, считай, смерть. Как я теперь без яиц жить буду? Кто меня в мужья возьмет?

– Какое ему дело до чужих яиц, – услышал Скок женский голос. – Он только о своих думает.

– Лена?! – изумился он. – Ты-то тут с какой стати?! Ведь ты же жива, здорова…

– Да, жива и здорова. Но то, что ты со мной сделал, – хуже всякой смерти.

– Что я такого сделал?

– Изнасиловал меня, вот что!

– Ты же сама… э-э… дала.

– Так я, как ты выражаешься, тебе, босяку, и дала бы, если бы не колдовство это окаянное.

– Какое колдовство?

– Сам знаешь, какое.

– Ничего я не знаю.

– Не знает он… – вмешался совершенно незнакомый голос. – Все ты знаешь, Юрий Скоков.

– А это еще кто?

– Шофер машины, в которой деньги на фабрику везли. Ты меня с перепугу застрелил, а ведь у меня дети остались. Трое! И все несовершеннолетние. Старший – мальчик. Ему только-только четырнадцать исполнилось. И две девочки-погодки. Восемь и девять лет. Кто их на ноги ставить будет? Ты, что ли? Деньги ему понадобились! Зачем тебе большие деньги, дурак? Работай честно, и все у тебя появится.

– Он честно не может, – сказала Лена. – И ждать не хочет. Ему нужно много и сразу. Потому как он на Гаити желает поехать.

– На Гаити… – принялись хохотать пришельцы. – Ждут его там…

– Погодите, ребята, – узнал Скок голос матери. – Вот вы говорите: убил он вас. Похоже, так оно и есть. Но меня-то он за что на тот свет отправил? Меня – мать родную! Он думал: я про деньги болтать начну…