Ангел Кумус - Нина Васина

– А этот... Сережа, он прятался в это время в тумбочке?

– Нет, он должен прийти к пяти часам и посмотреть кое-что у Дални. Он так сказал. Вера, я пропала!

– А который час? Как спать хочется... Су, я тронута, ты так заботишься о моем здоровье, но я уже умираю, спать хочу. Можно я посплю?

– Почти четыре. Я заснула. Было тихо-тихо везде, мне казалось, что я плыву, только голова болела слегка, но даже приятно. И вдруг я почувствовала, что он умер. Вот так, рядом со мной... Не могу объяснить, как будто я держала в руках что-то тяжелое, а потом бросила... Это... Это так страшно! Это была его голова, Вера!!

Ну все. Я больше не могу. Я укладываюсь в кровать, блаженно закутываюсь в одеяло с головой. Су потерянно бродит по комнате и начинает заново рассказывать. Словно в бреду я опять что-то слышу про голову, похоже, она уже катает ее по полу своей квартиры. Я не выдерживаю.

– Су, чего ты хочешь?

– Это было ужасно, как ты не понимаешь?

– Ну что было ужасно? Ну успокойся! Как ты могла бросать его голову, это бред, потом еще какой-то яд, ты не в себе, давай это прекратим. Эта шутка затянулась.

– Поехали ко мне.

– Спать, еще раз спать, и дальше – все время спать!

– Ты сама все увидишь, ты все поймешь, ты же не такая дура, как я, – она начинает плакать.

Су плачет с прихлебыванием, как я всегда говорю про ее плач, она плачет, мало того, что сладострастно, но даже как-то издевательски, поэтому редко кому удастся повторить такой плач Су. Я, например, и выносить его не могу больше трех секунд. На фоне этого плача я обреченно встаю и начинаю одеваться.

Вся моя ненормальность бессонных студенческих ночей, вся их бессмысленность, одурение и любовь вдруг встают передо мной, я даже начинаю поглядывать на Су с благодарностью, потому что редко вспоминаю тогдашних себя и Су, а ведь мы были, мы не спали, и хватало сил после этого высиживать по полной все лекции, а потом еще выяснять отношения, просто гулять, ссориться и мириться и к вечеру вспоминать про еду.

Теперь же, если я засыпаю после двенадцати, я разбита весь день и зла нестерпимо.

Мы вываливаемся из подъезда. Жуткая темень и приторная тишина встречают нас. Ни звука.

– Такси,.. – жалобно пискнула Су.

И в открытую дыру подворотни медленно вплыл чистый желтый свет. Я даже подпрыгнула, вот я уже бегу навстречу машине, ох уж это вечное «повезло»! После всего, что произошло потом, я заставила себя забыть это слово – нет никакого везения, не существует, все предопределено, мне бы насторожиться, рассмотреть Су поближе!..

Веселый таксист сообщил радостно, что уже не вечер.

– Киски, вы же понимаете, время позднее, так что соответственно…

Су обреченно махнула рукой, я решила выяснить, куда же мы все-таки едем.

– Мы едем смотреть, есть у тебя труп в квартире или нет?

– Понимаешь, Вера, эта его голова,.. – Су опять заплакала.

– Ну да, еще убедиться, катала ли ты его голову по полу. Садись.

Таксист посмотрел на нас, забившихся сзади в угол, и стал менее веселый. Я решила выяснить все до конца.

– А кто туда пойдет?

– Нет, Вера, я не смогу, я подожду тебя в машине!

– А вообще, Дални где?

– Он лежит в постели, тихий такой... Он...

– А он с головой? Где его голова?

– Тоже... Там.

– А что же ты уронила на пол?

– Господи, это образ, Вера, мне так почудилось, но это было ужасно, я же тебе уже все объяснила! Я заснула, мне приснилось, что я держу его голову в руках и вдруг роняю, она катится по полу! Нет, я не могу больше... Я уверена, что именно в это мгновение он и умер! Я проснулась, очень болела голова. Моя голова болела, или не моя?!

– Ну все, хватит! Я пойду туда, мне все равно.

Таксист решил прекратить наш бред, остановился и спросил, какие у нас проблемы. Я сказала, что у меня есть проблема: нуждаюсь в смелом и порядочном мужчине. Чтобы он поднялся со мной в квартиру и выпил там чаю. Таксист сказал, что его смена кончилась, а порядочным он был четыре года назад. Он не стал уточнять, какие это оставило у него воспоминания.

– Вероятно, – сказала Су неуверенно, – Ваш организм функционирует по пятилетнему плану?..

– Мы все уроды социализма, – подвел черту таксист.

На этом наши переговоры закончились, но когда мы доехали к дому Су я гордо сообщила, что деньги у нас в квартире, не соизволит ли он подняться с нами?

Он понимающе хмыкнул и предложил подруге – он кивнул на Су – подождать в его машине, мне сбегать и принести деньги, а чай он не пьет. Я грустно вздохнула. Ладно, похоже он не пойдет со мной, но хоть Су останется в машине.

Но тут очнулась Су, она первым делом радостно выдала ему обещанный четвертной, назвала его чутким и внимательным. Это подействовало странно: таксист вышел из машины, радостно заулыбался и спросил, какой подъезд нам нужен. Он идет со мной!

Я засеменила за ним, оглядываясь. Су сидела в темной машине, ее совсем не было видно.

У входа в подъезд таксист резко остановился, так что я стукнулась носом о его спину и вскрикнула от боли.

– В чем дело?!

Он многозначительно посмотрел за угол дома, потом резко открыл дверь подъезда:

– Проверяю, нет ли слежки!

Он веселился вовсю.

У лифта он решительно опустил мою руку, протянутую к кнопке, и шепотом сообщил, что мы пойдем пешком.

– Лифт застревает, поняла, котенок? В крышке лифта отвинтят шурупы, крышку откинут, нас обольют бензином и подожгут!!

Я поплелась за ним на восьмой этаж, проклиная несуразное распространение в последнее время детективной литературы.

На пятом этаже он достал жевательную резинку и зачавкал. Я еле переводила дух. Но надо отдать ему должное, он первый подозрительно задергал носом и стал принюхиваться у дверей квартиры Су. Я ничего не почувствовала, даже когда вошла в коридор. Поэтому мы равномерно распределились по квартире – он пошел в кухню, откуда ему почудился сильный запах газа, а я пошла в спальню. От страха еле дыша. Он открыл на кухне окно и завернул конфорки. Я вглядывалась в это время в посиневшее (или мне казалось это от страха?) лицо Дални с открытым ртом и чуть видневшимися из-под век глазами.

Я постаралась задержать дыхание, но не услышала ничего, кроме тиканья часов. Ясно, он не дышал. Потом мы встретились с таксистом в дверях, он глянул издали на кровать, потерял окончательно свою природную веселость, побледнел, испугал меня окончательно, и мы заметались, мешая друг другу. Он срочно вытирал носовым платком все, к чему теоретически мог прикоснуться, причем потеря его веселости дала толчок совершенно новому импульсу – он стал необыкновенно старателен. Так, вытерев все, к чему он мог прикоснуться, он стал ходить за мной и вытирать все, к чему прикасалась я. Я искала документы Су и деньги, таксист мелькал передо мной носовым платком, в который он иногда автоматически сморкался, я не выдержала первая. Я села и заплакала, покачиваясь. Таксист с силой сдернул меня со стула и поволок в прихожую. Там он подождал, пока я выключу свет, протер выключатель, потом мы выскочили из квартиры, а лифт уже поднимался вверх. Таксист потащил меня по лестнице наверх, мы поднимались до тех пор, пока кабина не остановилась, пока не щелкнула дверь. Тогда мы остановились и перестали дышать. Замерли все звуки, стало тихо. Перегнувшись через перила, мы увидели двух мужчин, входивших в квартиру Су. Не позвонив. Когда за ними закрылась дверь, мы спустились вниз по ступенькам. Шли спокойно, выходя из подъезда, он закурил. Я увидела часы на его руке: чуть больше пяти утра.

Таксист, извергая дым, решил высказаться.

– Только не надо, котенок, уверять меня, что это пришли знакомые на чашку чая, или, скажем, милиция по тревожному звонку. Парнишки были что надо и все в штатском, поняла, нет? Я буду рад за твою подружку, если она успела прилечь в машине, как бы они не заинтересовались…

Су действительно лежала на заднем сиденьи но скорее от изнеможения, чем для конспирации.

Она посмотрела на меня. Я отвела глаза. Су закрыла лицо руками и опять легла. Потом мы долго ездили по городу, врываясь на полном ходу в какие-то подворотни, пока меня не начало мутить. Остановились мы на вокзале. Было много людей, я ничего не понимала, стараясь припомнить, не собирались ли мы уезжать. Но таксист сам объяснил, что у него здесь есть одна знакомая, она «сделает» пару билетов и после этого «он не видел нас, а мы его». Еще я узнала, что «хвоста» за нами не было, что «мордашки» у нас честные, поэтому он нам поможет. После чего он протащил нас по перрону под руки, причем, Су вообще болталась, почти не передвигая ноги. Он объяснил проводнице, что мы «перебрали чуток», втолкнул в узкий лаз вагона и пожелал неожиданно: «пропадите вы пропадом, ей-богу!» Су дернулась от этих его слов и взглянула пристально в лицо, словно запоминая, а я устало махнула рукой. Мы без слов растянулись на не застеленных полках, и нас понесло-закачало, убаюкивая, неизвестно куда.

Я проснулась через два часа. Сна как не бывало, в тусклом свете завагонного утра я увидела: нелепое качающееся пространство с людьми, возмутительные носки и оголившиеся во сне лодыжки, грязные стаканы на столиках, ребенка, настороженно следившего за мной. Темные глаза, нечесаные волосы, нежный рот и неподвижные крошечные ручки на мягкой байке одеяла. Глаза его иногда останавливались в одной точке, слегка таращились, и я догадалась, что он борется с дремотой, что он слегка напуган, потревожен, не может понять причин этой тревоги и боится пропустить нечаянно объяснение. А напротив сидела Су и смотрела в окно, это была Су-улыбка, я блаженно прикрыла глаза, стараясь задержать ее в себе подольше, а Су прикусывала губу и вместе с улыбкой это прикусывание делало ее лукавой.