Ларец Пандоры (СИ) - Алексей Константинов

— Наелся? — спросил Прохоров, собирая еду. Линь повторил свой жест.

— На здоровье, — добавил Прохоров.

Платон достал куцее одеяло, протянул его китайцу. Тот кивнул, свернулся калачиком в углу повозки, укрылся им и, по всей видимости, собирался спать. Прохоров вздохнул, покачал головой, залез на повозку, позабыв о своём намерении идти пешком, и пустил яка вперёд.

К вечеру спуск остался позади, дорога тянулась по равнине. Максимум два дня пути и Прохоров выберется к торговому тракту. Платон посмотрел на небо: ветер разогнал тучи, сквозь перистые облака можно было различить прятавшееся за горами солнце. Стало холоднее. Прохоров обернулся. Его пассажир уже не спал. Линь сидел и оживлённо смотрел по сторонам. Взгляд азиата не понравился Платону — пронзительный и подозрительный.

Когда стало смеркаться, Прохоров остановил яка, решив сделать привал. Линь встал с места, стал размахивать руками и качать головой.

— Нет! — просил он.

— Привал, — Прохоров сложил ладони вместе и прижал их к правому уху.

— Нет! — настаивал китаец.

— Отстань! — Прохоров раздраженно отмахнулся от него, отвёл яка вместе с повозкой в сторону, стал собирать засохшую траву и ломать ветки придорожного кустарника на костёр. Линь продолжал возмущённо бурчать себе под нос. Успокоился он лишь спустя некоторое время.

Прохоров вернулся, взял вязанку хвороста с повозки, разложил её на земле, достал огниво, выбил искру на сухую траву. Она занялась, задымилась. Он засунул траву под хворост, принялся раздувать пламя. Вскоре весёлый треск горящего костра заполнил окрестности. Прохоров сходил к телеге за походным котелком, взял его, вернулся к кострищу, воткнул в землю по обе стороны от пылавшего пламени две довольно толстых палки, концы которых раздваивались, затем продел под обручем котелка прут, закрепил последний между палок. Удовлетворенно хмыкнув, Прохоров притащил бурдюк, налил в котелок воды, дождался, когда она закипит, бросил туда немного сала и насыпал рис. После он снова вернулся к повозке.

— Вставай, пошли, там теплее, — сказал он китайцу и протянул руки, желая помочь ему подняться. Линь слабо отпирался, но потом передумал, сам вылез из телеги, подошёл к костру и стал отогревать замерзшие ноги и руки. Платон стащил с телеги предпоследний тюк сена, рассыпал его перед яком. Второй тюк он отнёс к костру и положил в сторонке, намереваясь на нём спать.

Через двадцать минут каша была готова. Прохоров достал две ложки, исподлобья посмотрел на Линя. Азиат выглядел лучше. Может он и не болеет ни чем, просто путешествие его вымотало?

— Была не была, — решил Прохоров и, надеясь на русское авось, протянул Линю ложку. Вместе они сняли котелок с огня и принялись за трапезу. Платон заметил, что китаец ни на миг не разлучается со своим мешком. Пока Прохоров был голоден, он не придавал этому значения, но вдоволь насытившись, он захотел удовлетворить и своё любопытство.

— Что у тебя там? — спросил Платон, показав на мешок Линя.

— Нет, — Линь мотнул головой в знак отрицания и спрятал мешок у себя за спиной.

— Гляжу, ты не сильно благодарен мне, — криво усмехнувшись, заметил Платон. Свою обиду на недоверие Линя он продемонстрировал своеобразно. Когда с кашей было покончено, Платон достал самогон и, не предлагая его азиату, принялся налегать на выпивку сам. Линь, казалось, не заметил этого, лёг возле костра, засунул мешок себе под голову и уснул. Платон вскоре тоже провалился в дрёму. Сквозь сон он услышал едва различимый щелчок.

Ночью ему привиделась странно одетая девушка, убеждавшая Прохорова ограбить беззащитного Линя.

— Шкатулка! Забери её! — просила девушка из сна.

Утром Прохоров проснулся с сильной головной болью. Он не чувствовал пальцев ног и рук, а когда попытался встать, ощутил неприятное ощущение, разливавшееся по всему телу, словно разом тысячи иголок вонзились ему в кожу. Линь уже бодрствовал и наблюдал за Платоном. Как только Прохоров приоткрыл глаза, азиат жестами стал торопить его, указывая рукой на дорогу.

— Экий ты быстрый, — усмехнулся Прохоров, почти позабыв про свой сон.

Сложив пожитки в телегу, Платон и Линь устроились там сами и продолжили путь. Прохоров постоянно бросал косой взгляд на мешок, который оборванец прижимал к своей груди.

— Так может покажешь что там? — попросил Прохоров, указав на мешок.

Линь покачал головой.

— Недвед, — выдавил он из себя, ткнул пальцами себе в грудь, поднял открытые ладони параллельно груди и стал активно махать ими вправо-влево.

— Недвед, — повторил Прохоров. Значения этого слова он не знал. Платон ещё раз украдкой взглянул на мешок. Через протёртые дыры он увидел какие-то листы, испещрённые непонятными символами. Шкатулки внутри вроде бы не было. Но что это за листы?

Любопытство Прохорова разыгралось, и он твердо решил ночью, когда Линь уснёт, залезть в мешок и изучить его содержимое. Платон намеренно делал много остановок, потому что до тракта оставались считанные часы езды. Привал Прохоров решил сделать рано вечером. Линь снова стал возражать, на этот раз энергичнее, дергал Платона за рукав, кричал. Прохоров взбесился из-за поведения оборванца, рявкнул на него в ответ. Тогда Линь успокоился и перестал ему надоедать.

Платон скормил яку последний тюк сена, сам ел только хлеб с салом. Сегодня он не скупился и угощал Линя самогоном, твёрдо решив напоить его. Сначала азиат сопротивлялся, но войдя во вкус, сам стал просить добавки. Отложив немного хлеба и сала на завтрак, Платон устроился у костра и стал следить за пьяным азиатом. Линь крепко заснул, впервые с начала их совместного путешествия позабыв забрать мешок из телеги и засунуть себе под голову. Не теряя времени, Прохоров оставил азиата у костра одного, подошёл к повозке. Он вытащил мешок и открыл его. Внутри оказались не только бумаги, но и шкатулка, о которой он видел сон. Первым делом Прохоров вытащил именно её. Незамысловатый узор не обманул намётанный глаз антиквара. Вещица старинная, можно продать за хорошую цену. На время отложив шкатулку в сторону, он вытрусил бумаги, стал разбираться в них. Сначала внимание Прохорова привлекла небольшая книжечка в переплёте. Он открыл её — внутри были проставлены даты, напротив которых аккуратным почерком на английском языке приводилось описание. Платон попытался прочитать, но у него ничего не вышло. Очевидно, дневник, который не представлял никакой ценности.

Затем он перешёл к стопке смятых листов. Другой почерк, непонятные символы вперемешку с английскими словами. Он быстро потерял интерес к этой головоломке и уже собирался вернуть бумаги обратно в мешок, как вдруг заметил большие, пожелтевшие от времени листы. Платон стал их разглядывать и понял, что снова наткнулся на редкость. Бумага громко хрустела, даже рассыпалась от лёгкого прикосновения. Варварство перевозить такие ценные бумаги в мешке. Платон аккуратно выбрал их, сложил вместе, посмотрел на Линя, убедился в том, что тот спал подобно младенцу, открыл свой сундук и спрятал бумаги внутри. Взгляд Прохорова снова упал на шкатулку. Недолго думая, он засунул в сундук и её. Глаза Прохорова уже горели от жадности. Платон махнул рукой и забрал оставшиеся бумаги.