Евангелие от змеи - Пьер Бордаж

Марк не сразу оделся, когда Ваи-Каи кончил говорить: ему хотелось продлить волшебство момента, разделив его с другими учениками. Они отдавались ласке возрождавшегося солнца, радуясь его теплым лучам.

Марк не заметил, как снялись с места спецназовцы, стоявшие в оцеплении так тихо, словно их тоже размягчила зачарованная атмосфера поляны.

Марк так и не повидался с Пьереттой. В конце концов, он приехал в Лозер не ради нее, но для того, чтобы услышать Духовного Учителя, познать его учение. Зачем просить прощения у женщин, которых он предал несколькими неделями раньше? Они купаются во всемогущей любви их сына и брата, в их душах нет места недовольству и злопамятству, они не помнят обид.

—Где? В Лозере?

Марку показалось, что он уловил искорку интереса в выпученных от изумления глазах Тони, своей старшей дочери. Жанна —младшая —уже впилась зубами в бесформенный сандвич, который держала двумя руками, ухитряясь то и дело ронять куски изо рта. Марк пригласил девочек пообедать, позволив им выбрать ресторан, и, к счастью для его отощавшего кошелька, они потащили его в шумный "Макдональдс", пропахший прогорклым маслом. Когда они встретились у метро, девочки смотрели на него недовольно-недоверчиво, явно заранее решив проучить незадачливого предка, которого так и не научились воспринимать как отца. Небо уже два дня оставалось синим, и сестры явились на свидание в длинных майках и артистически продырявленных джинсах.

Тоня уже начала превращаться в девушку, исчезли детская припухлость черт, прыщи и вечно недовольное выражение лица, которое она являла миру как манифест собственной несчастливости.

Когда Тоня напомнила отцу, что в конце года ей исполнится восемнадцать, он вздрогнул, словно его внезапно ущипнули и разбудили. Марк все еще помнил, как этот скользкий и сморщенный комочек плоти появился из утробы его жены, он видел себя на грани обморока, задыхающимся от запахов пота, дерьма и крови... И вот он внезапно просыпается на террасе дешевой парижской кафешки и видит напротив себя молодую женщину.

Что он о ней знает помимо россказней "бывшей № 1", школьных дневников с посредственными отметками и сомнительных приятелей? Что ему известно о надеждах, мечтах, страданиях и радостях своей дочери?

И что он знал о Жанне, своей младшей, которая только и делала, что ела, а все остальное время уродовала себя всеми возможными и невозможными способами?

Он присутствовал при вторых родах жены, но мало что запомнил и не замечал, как она росла. Он прошел мимо, вот так просто —взял и прошел, словно, перерезав пуповину (Марк разыгрывал образцового мужа —мечту домохозяйки из глянцевого журнала!), он одновременно разорвал и связывавшую их души нить. Некоторые его собратья по "EDV" —женатые и разведенные —говорили об отцовстве, как о самом удачном своем предприятии, а дети их были безусловно самыми умными и блестящими детьми на свете, и отцы могли ими гордиться.

Самые большие зануды на свете —родители, достающие вас рассказами о гениальности своих чад и об их успехах. Марк всегда комплексовал и прятал от окружающих дочерей, как постыдную болезнь, как собственный провал.

"Бывшая № 2" тоже находила его девочек... как бы это поделикатнее выразиться? ...не слишком... ну... интересными, но это, конечно, связано с их возрастом, или с матерью, но в любом случае, я не хочу, чтобы твои дочери ехали с нами, они испортят нам уик-энд... Марк положил дочерей на алтарь тщеславия, он забывал о них ради внешнего блеска, ради принадлежности к элите, ради всей той мишуры, о которой говорил Ваи-Каи на поляне у подножия холма в окрестностях Манда. А девочки просто хотели, чтобы их замечали, чтобы ими интересовались и любили, о том же мечтают все дети в мире —блестящие и посредственные, красивые и уродливые. Если отец или мать не способны принять ребенка таким, какой он есть, кто поможет ему принять и понять себя и других?

—В Лозере? —с набитым ртом повторила вопрос Жанна. —Это как-то связано с Ваи-Каи?

Марк постарался скрыть удивление, сделав вид, что увлекся картошкой.

—Вы знаете о Ваи-Каи?

Они переглянулись поверх сандвичей.

—Нужно быть глухим, чтобы ничего о нем не услышать, —буркнула Тоня. —Достаточно включить радио или телевизор. Мы даже говорили о нем с нашей филологиней на прошлой неделе.

Марк вспомнил, что Тоня, едва не провалив экзамен на степень бакалавра (его бывшей жене пришлось приложить массу усилий, чтобы избежать унизительной неудачи), все-таки попала в литературный класс.

—И что она говорит, ваша преподавательница?

—Она экологистка и даже член какого-то движения —вроде Гринписа, но считает, что Ваи-Каи и его идея нового кочевничества опасна для Запада.

—Почему?

—Она говорит —резкие перемены могут вызвать такой серьезный кризис, что мы прямиком вползем в катастрофу. Вот так же кризис 1929 года закончился Второй мировой войной. А еще она считает, что учение Ваи-Каи непригодно для западной цивилизации и что нам следует искать выход в наших собственных ценностях, в нашей собственной истории.

—А чудеса? О них она что думает?

—Говорит —это как в Лурде: больные самоисцеляются благодаря собственной вере либо за счет энергии, выделяющейся при коллективной истерике, —в общем, что-то в этом роде...

Марк решился наконец попробовать свой чикен-бургер —округло-бесформенное нечто в пластиковой упаковке.

Он едва различал вкус цыпленка в мешанине из серого хлеба, майонеза, сыра, огурчиков и лука. Пока они стояли в очереди в кассу, Марк наблюдал за посетителями: его удивило количество нормальных — взрослых —людей, сидевших за столиками поодиночке и парами.

Надо же, а он-то думал, что в фастфудные заведения ходят только дети-сладкоежки и невоспитанные подростки.

—А вы-то сами что думаете?

Девочки снова переглянулись. Они ссорились, не переставая, без конца ябедничали друг на друга (так, во всяком случае, сообщала ему "бывшая № 1"), но, общаясь с отцом, мгновенно сплачивались, вспоминая о сестринской солидарности, и теперь спрашивали себя, могут ли доверять отцу.

—Я однажды ездила на встречу с ним в Ивлин вместе с ребятами, —сказала наконец Тоня. —Месяца три с половиной назад. Сначала мы просто хотели поржать над одной девкой из выпускного класса —она чокнутая, пришла как-то в класс полуголая, сверкая задницей на манер индианки из Амазонии, —тот еще был скандалешник!

Девочка рассказывала, не сводя с отца внимательного взгляда.

—Мы слушали лекцию, видели, как исцелялись люди, и... как бы это сказать... очумели, вот, ну, и теперь мы его... ученики.

—Что-о-о?

Неправильно поняв интонацию Марка, девочки мгновенно замкнулись, ощетинившись недоверием.

—А маме вы об этом рассказывали?

—Да ты что?! Она и так кудахчет по любому поводу, не сообщать же ей, что мы собираемся стать новыми кочевниками!

—А вы собираетесь?

Тоня пожала плечами, доела бургер, запила содовой.

—Да, наверное, не знаю, может, и нет. Мы с моим парнем хотим...

Тоня замолчала, сообразив, что безо всякой подготовки обрушила на отца более чем деликатное известие.

—У меня уже много месяцев роман, папа... Его зовут Тристан. Мы с ним хотим попробовать. Он уже совершеннолетний, а мне придется ждать до сентября.

—А как ты понимаешь жизнь новых кочевников?

Тоня и ее сестра постепенно расслабились: Марк говорил с ними не как суровый отец, а как равный, проявляя искренний интерес, —во всяком случае, внешне.

—Мы общались с новыми кочевниками, они рассказали, как все происходит. Мы повсюду будем следовать за Духовным Учителем, ночуя в домах со знаком двойной змеи, в сараях, амбарах или прямо под открытым небом.

—А чем будете платить за еду и бензин?

—Тристан уже три года работает, он кое-что скопил, а я постараюсь куда-нибудь устроиться на июль и август.

—А потом, когда деньги кончатся?

—Знаешь, как говорят, главное —ввязаться, а там посмотрим. Все равно это лучше, чем копить всю жизнь никому не нужные вещи.

Марк кивнул на подносы с остатками их обеда —правильнее было бы назвать их объедками (кстати, сами американцы, придумавшие и распространившие по миру "быструю еду", называют ее "помойной едой").

—Ну, а все это? Удобства? Компьютер? Книги? Видеоплеер? Рэп?

—Все просто, папа, ноутбук почти ничего не весит и места занимает немного, через Интернет можно попасть в сеть любой библиотеки, а у Тристана в машине есть CD-проигрыватель...

—Однажды вам придется пойти еще дальше. Кочевать — значит навсегда отказаться от оседлой жизни, от всех привычных удобств и приспособлений. Настанет день, когда больше не будет ни машин, ни домов, ни денег, ни телевидения, ни центрального отопления с горячей водой, ни холодильника, набитого едой, ни кремов с шампунями, ни "Макдональдса", отношения с миром станут иными. Вы должны будете научиться жить по-новому, извлекая средства для ежедневного существования из природы.