Ни дня без мысли - Леонид Жуховицкий

В общем, момент такой, когда благодаришь Господа, что ты не президент, и не тебе приходится выбирать из двух, трех или десяти зол: поди, угадай, какое из них меньшее!

Лет, наверное, двадцать назад я написал статью о глобальной морали, где доказывал, что мировой порядок, установленный великими державами после победы над Германией и Японией безнадежно устарел, что даже принцип невмешательства в чужие дела таит в себе изрядную долю подлости: Сталину, Мао, Пол Поту, Саддаму Хусейну и всей их братии предоставлялась возможность безнаказанно унижать и даже уничтожать собственный народ. Хотя президентов и премьеров тоже можно понять – если разрешить пересмотр границ, что останется от послевоенной, пусть убогой, пусть несправедливой, но, все—таки, стабильности?

Но я, повторяю, не президент, не Путин, не Воронин, не Саакашвили. И меня умеренно волнует судьба правительств. Меня волнует иное.

После кровавой войны в Абхазии, у нас дома почти год жила учительница из деревни близ Сухуми, девушка по имени Мимоза. Отец ее был грузин, мать абхазка. И воины обеих сторон конфликта, войдя в селение после победного боя, считали себя вправе обхамить и ограбить мирную семью, которая с какого—то бока непременно оказывалась вражеской. И теперь, когда из—за Кавказского хребта доносятся воинственные вопли, во мне закипает злость, потому что любая «патриотическая» истерика направлена против Мимозы. А ее спокойствие, ее право рожать своих детей и учить чужих для меня куда важней самых пафосных чиновничьих деклараций.

В последнее время в среде политических аутсайдеров стало модно говорить, что величие державы важнее прав человека. Я бы предпочел, чтобы эти корыстные «державники» жертвовали своими, а не чужими правами. А люди пусть живут так, как хотят. Хочется молдаванам влиться в Румынию – пусть вливаются. Нравится приднестровцам считать себя россиянами – пусть считают. А президенты и премьеры, озабоченные проблемой величия, пускай запомнят, что плетень, за которым семья Мимозы выращивает помидоры и виноград, выше и нерушимей любой государственной границы. Хотя бы потому, что человека создал Бог, а границу придумал чиновник.

МАТОМ ПО ДЕПУТАТАМ

На вкус и цвет товарища нет, кому что нравится. Я, например, не одобряю мат. Ну, не нравится! Думаю, без него вполне можно обойтись.

Нет, я не собираюсь ничего огульно охаивать. Бывает мат талантливый, артистичный, я бы даже сказал, изысканный. Но много ли в России таких мастеров? Раз (Юз Алешковский) – и обчелся. А остальные – глаза бы мои на них не глядели! Не люблю пьяный мат, дамский мат, желудочно—кишечный мат и, вообще, всю ту убогую грязь, которая чуть не ежечасно летит на нас с телеэкрана под видом сочной народной речи.

Поэтому я обрадовался, когда небольшая, но сплоченная группа женщин—депутаток предложила законом запретить нехорошие выражения во всех общественных местах. Кроме, разумеется, Государственной думы, поскольку наши избранники все равно неприкосновенны: они законы пишут, а для них закон не писан. Но в любом случае идея плодотворная: под ногами у нас столько мусора, что еще и воздух засорять мусорными словами чистое варварство.

И момент для законопроекта выбран подходящий. Все прочие проблемы практически решены: живем здорово, ВВП растет, вот—вот догоним Португалию, зарплаты перехлестывают через край, инвесторы рвутся в Россию, толкаясь локтями и застревая в дверях, счастливые пенсионеры выходят на улицы, чтобы сообща поблагодарить правительство за отмену льгот, многодетные матери торжественно клянутся рожать еще и еще. В условиях всеобщего благоденствия чем и заниматься парламенту, если не матом?

Словом, идея своевременная.

Но не зря говорят, что дьявол прячется в деталях. Детали меня здорово смутили. Мне показалось, что дамы с Охотного ряда не продумали свое предложение до конца.

Допустим, они предложат законопроект. Но как он будет выглядеть?

Запретить мат?

Правильно!

Но тут же встанет вопрос: а что такое этот запретный мат? Ведь если точно не определить, что именно возбраняется, суды потонут в исках. Кто—то решит, что слово «черт» нецензурное, а кому—то, напротив, покажется, что без привычных наименований жизненно важных органов мы не сумеем внятно объяснить молодым поколениям, чем конкретно женщины отличаются от мужчин. И чтобы предложенный документ стал не беззубым протоколом о намерениях, а строгим законом, в нем должны быть перечислены все до единого подлежащие запрету термины и словесные обороты. Справятся ли наши депутатши с такой лингвистической задачей? Хватит ли у них квалификации? А вдруг что упустят?

Но ведь и дальше будет не легче.

Согласно парламентскому регламенту законопроект поставят на обсуждение. Что начнется! Никто из законодателей не захочет остаться в стороне. Документ разбухнет от дополнений – один Владимир Вольфович внесет сто восемнадцать поправок. Все прочие законы зависнут в Думе на годы.

Не исключаю, что, даже в случае положительного исхода, Совет Федерации депутатскую инициативу отвергнет. А, в крайнем случае, наложит вето президент. И вовсе не потому, что сам он без мата не сможет прочесть ежегодное послание парламенту – вовсе нет, он человек интеллигентный, владеет двумя иностранными языками, работал в Европе и, вообще, выходец из культурной столицы державы.

Но ведь есть еще соображения экономические. Сегодня мы, как известно, экспортируем мат в разные страны даже успешней, чем нефть. А что будет в случае запрета? Самим ввозить необходимые слова из Германии, Монголии или Никарагуа? Во—первых, дорого, во—вторых, качество не то.

Но даже если наивысшие инстанции выскажутся «за», дело этим не ограничится. Судьбоносный закон, затрагивающий самые глубинные пласты народной жизни, придется вынести на референдум или уж, как минимум, объявить всенародное обсуждение.

Впрочем, тут, скорей всего, законопроект и будут окончательно доведен до ума: токари, пекари, лекари и шофера в ходе обсуждения выскажут в адрес наших парламентариев все те слова, которые именно сегодня, отбросив все прочие государственные надобности, депутатши считают необходимым в законодательном порядке запретить.

Вообще, вся эта инициатива вызывает мысли довольно печальные.

Перед страной великое множество сложнейших проблем. Темпы роста экономики недостаточны. Рынок земли так и не заработал: право крестьян распоряжаться собственными наделами существует только в статье Конституции. Самолеты падают. Поезда сходят с рельсов. Милицию люди боятся больше, чем бандитов. Судьи пристрастны, а то и продажны. Силовики по уши влезли в коммерцию. Цензура, торжественно изгнанная из страны, ползком пробралась обратно. А умытые и причесанные парламентарии, повернувшись попами к стране, рвутся на экраны телевизоров с идеями, одна другой анекдотичней.

Неужели нищий народ платит депутатам министерские зарплаты для того, чтобы они у себя в Охотном ряду занимались ерундой?

Не мое дело давать рекомендации народным избранникам. Но все же рискну высказать свое мнение.

Тем депутатам, которые всерьез озабочены культурой речи, разумней всего сосредоточиться на проблемах, жизненно важных для миллионов россиян – на пенсиях, зарплатах, инфляции, на чиновничьем рэкете и, прежде всего, на защищенности и свободе предпринимательства, без которой ни одна из экономических, как, впрочем, и политических проблем России не будет решена никогда.

Станет народ жить лучше, станет доверять власти, увидит свет в конце туннеля длиной в сотню лет – тогда, Бог даст, вся нецензурщина усохнет сама собой: у людей просто не останется причины материться.

…Мои заметки о тонкостях народного языка разошлись по прессе довольно широко. И отклики пришли самые разнообразные, порой совершенно противоречивые. Одни упрекали меня за то, что, прекрасно обходясь в своей прозе без мата, я не отрицаю полностью этот пласт языка. Другие считали, что, высмеивая неумелых матершинников, я посягаю на свободу печати и слова, на право граждан изъясняться, как им хочется. Поскольку проблема эта, как выяснилось, по—прежнему живее всех живых, я решил к ней вернуться.

Да, действительно, и в прозе, и в драматургии, и даже в публицистике я обхожусь без слов, которые не рекомендуется произносить хотя бы в присутствии детей. Но я всю жизнь пишу о любви, эта сфера жизни редко нуждается в крепких выражениях. А если человек пишет об уголовниках и бомжах? Да и вообще бывают ситуации, когда в сокровищнице великого языка самыми востребованными оказываются чердак и подвал. В свое оправдание приведу один из моих любимых анекдотов.

«Приводят ребенка из детского садика – и вдруг с нежных уст срываются непотребные слова. Родители в панике бегут в садик.

– Ну что вы, – изумляется заведующая, – у нас тут одни женщины, они никогда себе такого не позволят. Правда, вчера приходили два солдата из воинской части, чинили проводку…