Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров

Я сразу узнал по твоим глазам и рукам какой дар томится таится в твоем узелке…

Я мог бы порвать унять тебя моим двуострым каратагским ножом пока ты долго развязывал платок…

Но ты ведь в моей кибитке гость…

И потому первая очередь за тобой родной брат…

Ты гость и первая очередь твоя…

А первая тут и последняя брат…

…Тогда он рыдает он совсем мальчик отрок молочный агнец в майских травах…

Тогда он бросает на глиняный пол моей мазанки глухой автомат

— Зиерат-Шо возлюбленный брат… сынок…

Садись… будем пить зеленый самаркандский чай…

А потом пойдем по первому снегу к Варзоб-дарье…

Там от воды тепло…

Там от речного тепла струистого первобытного расцвел первый куст миндаля…

Пойдём любоваться жемчужным кустом миндаля!.. Он мудрей нас!..

Дервиш сказал:

— Но печалит меня то, что теперь убийц палачей множество

в народе моем…

И руки их возлюбили лелеять автомат а не кетмень-лопату…

И нескоро они бросят о землю автоматы и придут к мин-

дальному кусту у реки…

Но есть и иные блаженные мужи в народе моем.

Они как златые форели в алмазно вспыльчивом ручье!..

Вот Ахмаджон-декханин-крестьянин божий святой раб!..

Вечен народ в котором творит таких мужей всевидящий Аллах!..

Аллаху Акбар!..

Аллах велик а человек мал!.. Аллах как Вселенная велик а человек как земля мал…

Глава XXXI

АХМАДЖОН-ДЕХКАНИН

Ахмаджон-дехканин ранним сизым утром один вышел в хлопковое поле где несметный белопенный урожай хлопка плыл снежным избыточным облаком…

Один он собирал в поле гиссарском родимом колыбельном урожай неслыханный…

И быстро наполнил мешок-канар…

И понес его улыбчиво на пустынный голый хирман — хранилище покоище хлопка…

…Тут пуля кочевая рдяная среди альпийского снежного поля хлестнула неслышно словно слепень сочно мясисто загробно рванула его в правую руку которой он проворно тяжкий канар перезревшим летучим хлопком набил набрал…

И вначале от нежданного удара пули он покорно вожделенно упал на свой мягкий канар как в постель взбитую родной дальней матерью Зайнаб-биби и подумал: «Вот умру усну истеку алой кровью в снежный мягкий мой канар. И станет мой канар мой саван кафан как у бухарских шейхов белопенная чалма…»

Но потом Ахмаджон сметливый дехканин раб земли увидел что тронута пулей лишь его кровотекучая рдяная рука а тело невредимо не течет…

И тогда он улыбчиво с канара встал оставив на канаре еще начальный небогатый след ал…

И пошел к родному городу Душанбе который был недалеко и который он кормил укропом луком редисом морковью яблоками с чахлого но радушного своего хавли-надела-сада…

И он пришел на окраину Душанбе и постучал в первый встречный дом чтобы люди помогли ране его и перевязали ее жгутом потому что сам он не мог ее перевязать и остановить кровь что становилась все обильней и щедрей и теплей и слаще и веселей…

Кровь ласково уносила его с земли… как весенний ручей…

Но из первого дома не ответили ему хотя он видел в окнах лица утренних глазастых розовых людей…

Тогда он пошел к другому дому….

И в грушевую дверь тихо постучал…

Но и там не открыли ему…

Только собаки лаяли с цепей визжащих судорожных…

Тогда он пошел к другим домам но нигде не открыли ему…

И он вначале звал на помощь а потом шептал потому что иссякла кровь его а за ней и голос его вослед и жизнь сама ме-лела…

И на всех дверях и калитках он рдяный кроткий покорный кровавый след подбитой руки оставлял…

…Ай Аллах ай щедрый Хозяин мой!..

Как же много крови ты одному человеку дал что Ахмаджон полгорода обошел и оставил рдяный возлюбленный молочный стыдливый след на многих дверях и вратах…

И иные чистоплотные хозяйки вослед ему обиженно смывали арычной водой алый след живой жизни его с дверей и врат…

Ахмаджон уже не мог шептать слова но мог улыбаться…

И он улыбался и думал:

— Как прекрасен мой утренний росный родной Душанбе!..

Слава Тебе Аллах что столько крови ты одному человеку дал, что полгорода я обошел…

На весь не хватило…

Велик мой родной город…

А кровь моя уже коротка мала…

Да жаль только мой канар с хлопком что сиротой остался в поле — дождь пойдет блаженный смоет мою долгую кровь на чужих дверях да вратах чтоб людям не напоминать… но намочит мой канар а там на три одеяла ваты и на одну бутыль хлопкового масла семян…

О Аллах не дай дождя пока пули в таджикском невинном поле летят и дехкане кормильцы боятся выйти в поля и забрать мой канар мой урожай…

О Аллах не хочется умирать уходить солнечным утром ведь для смерти есть сумеречный вечер и утробная блаженная ночь…

Да…

Ах хватило бы крови сладимой моей до ночных Плеяд!..

Но!..

Аллаху Акбар!

Аллах велик а человек мал как в поле забытый сиротский дождливый хлопковый мешок канар…

Дервиш сказал:

— Великих блаженных мужей порождает война…

И тем кому не помогают человеки — помогает сам Аллах!..

Аллаху Акбар!..

..Вот Эшниез-хан…

Глава XXXII

ЭШНИЕЗ-АЛЛАУДДИН ЛАЗОРЕВЫЙ БИРЮЗОВЫЙ ВИНОГРАДАРЬ

Эшниез-Аллауддин блаженный виноградарь…

Вот уже лазоревый вечер сумерки в родном сиротском нашем убитом военном Душанбе грядут плывут густеют…

И скоро убийцы с автоматами пойдут по улицам пустынным чтобы убивать тех кто не спит и бродит по улицам очарованным сапфирным сиреневым лазоревым…

…О мой вечерний родной былой город где люди торопятся в глухие норы щели пещеры дома и не узнают друг друга на улицах опасных таящихся…

Эшниез-Аллауддин!..

Самый лучший виноградарь в моей махалле ты — истинный устод-мастер лозы…

И нынешней осенью ни у кого не уродился виноград не отяжелела не обвисла блаженная лазоревая рубиновая кисть «тайфи» иль «козьих сосцов»…

А пришел урожай гранатовых убитых отроков и мужей на родину на землю мою…

…О Аллах! О Господь!..

Где?.. в каком кишлаке? на какой козьей тропе провинился мой народ?…

За что кровавую кару несет?..

Может тут и моя вина?… что не всех людей любил? что не всем нищим странникам подавал?..

И потому брата сладостно убивает брат а недозрелый сын слепо восстает на отца?..

И потому нищ не уродился не налился мой виноград?..

О Аллах…

Но у тебя Эшниез-Аллауддин виноградник родил избыточные гроздья тучные…

И твой виноградник высоко витает над бедным домом твоим и он оплетает высоко крышу дома твоего…

…И всякий вечер ты словно витаешь летаешь в темно-лазурном уже бирюзовом небе по высокому винограднику своему…

И обрезаешь медовые тесные гроздья и даруешь их многим соседским детям что уже днем ждут виноградного бронзовомедового вечера твоего и твоих щедрых улыбчивых медовых ягод…

Вот и сегодня я иду мимо виноградника твоего и ты витаешь в небе над домом твоим…

И в руках у тебя нож для обрезанья тучных бирюзовых ягод твоих…

А под виноградником твоим томится стая чужих детей хотя не бывает чужих голодных детей…

И ты улыбаешься мне виноградарь:

— Дервиш! брат!.. ака Ходжа Зульфикар!..

Я хотел подавить потомить текучий яхонт янтарь виноград для вина и угостить тебя но не уродился виноград в махалле и во всей родине моей…

А детям нельзя пить вино а нужен виноград яр спел ал рдян…

Дервиш! возьми лови кисть «тайфи» вместо пиалы вина!..

Да она уже переспела перебродила и ты будешь золотисто пиан — ведь ты стар серебряный дервиш а старцу уже нужно не вино а нужен его предшественник скоротечный предтеча безмолвный первоапостол виноград…

Серебряным старцам нужен золотой виноград!.. да!

И Эшниез-Аллауддин виновато дивно улыбается мне:

— Сейчас я срежу сниму тебе самую тучную лучистую кисть-гроздь ака брат…

…Тут он ложится опускается на виноградник ласково умело спело и тянется ножом к сокровенной далекой курчавой грозди моей…

— Гляди брат кисть гроздь уже перезрела уже каплет течет рдяными каплями она кисть твоя…

Эй брат открой рот как в детстве и закрой глаза…

И медовые капли упадут в твои сухие уже беззубые уста уста уста…

…И я закрываю глаза и открываю рот и отворяю уста навстречу медовым каплям.

И капли от перезрелой томящейся грозди летят мне в уста…