Новоорлеанский блюз - Патрик Нит

Твит неохотно протянул руку для примирительного рукопожатия.

— Да пребудет с нами любовь, — изрек пастор.

— Но не мир, — ответил Твит и двинулся прочь, сопровождаемый сникшими приятелями.

— Мир, — закричал ему вслед пастор. — Ты слышишь, Твит? Мир.

Пастор со все еще растянутым в улыбке лицом повернулся к Джиму и тут до Джима дошло, что его собственный рот широко раскрыт.

— Вы заблудились, люди, или кого-то ищете? — спросил пастор.

— Что-то вроде того, — сказал Джим, но пастор его не слушал; он наблюдал за бредущей вдоль улицы шайкой. Судя по писклявому выкрику Твита: «А что я должен был делать?» — парни обсуждали случившееся.

— Вы только посмотрите на их штаны! — ужаснулся пастор. — Я могу понять, почему они таскают с собой оружие, втянуты в дела с наркотиками, в бандитизм. Но их одежда? В мое время ни один зачуханный сезонный работяга не надел бы на себя такого.

В громовом голосе пастора были сила и страсть; размышляя о чем-то, он покачал головой; потом, убедившись, что «Орел пустыни» на предохранителе, опустил его в карман пиджака. Джим посмотрел на Сильвию. Сильвия посмотрела на Джима, и вдруг ее лицо скривилось, дыхание участилось, она наклонилась, и ее обильно вырвало на тротуар. Упершись ладонями в колени, она, напрягаясь всем телом, выплевывала желчь.

— Мне кажется, эта дама не местная, — глядя на Сильвию, сочувственно произнес пастор, извлекая из кармана брюк внушительную связку ключей.

Войдя в церковь, они сели на прохладную деревянную скамью; Джим и пастор начали беседу, а Сильвия, глубоко дыша, протирала гигиенической салфеткой вспотевший лоб. Джим, положив руку на плечо Сильвии, мысленно корил себя за прежние недобрые мысли об этой женщине. Ведь у Сильвии была определенная цель, и уж он-то должен был бы верно понять ее выходку. Она была проституткой, это так. Но разве только проституткой? Не может быть человек только кем-то или чем-то.

Пастор, качая головой, протянул Сильвии стакан воды и сочувственно произнес:

— Успокойся, сестра. Преподобный Джозеф Т. Джексон-третий, — представился он, сжимая руку Джима в своей могучей ладони, сухой и холодной, словно змеиная кожа.

— Джим, — назвал себя Джим. У него было такое чувство, будто он обменялся рукопожатием с супергероем из комикса.

— Друзья зовут меня Бумером из-за моего голоса. Ха-ха! Понимаете? Я не пользуюсь микрофоном, когда выступаю с проповедями, а это немалая экономия в работе во славу Господа. Ну а все остальные, они зовут меня пастором. А вы можете называть меня так, как будет угодно вам и удобно вашим языкам.

— Хорошо, Бумер, — сказал Джим и, прочистив горло, добавил: — У вас весьма необычные методы работы.

— А именно?

— Я… не знаю… я просто наблюдал… с этими парнями… да и ваша машина. Вы похожи на…

— Гангстера? — подсказал Бумер и засмеялся рокочущим грудным смехом, разнесшимся эхом под сводами пустой церкви. — Послушайте, что я вам скажу, Джим. Пути Господни неисповедимы — и лично ему нет никакого дела до того, нравится это старому Бумеру или нет. Вы меня слушаете? К тому же эти парни не знают других игр. Больше того, они, к моему великому сожалению, даже не знают, кто они такие, и в этом самое большое несчастье сегодняшних чернокожих. Сестра, разве я не прав?

Сильвия, поднеся к губам стакан, молчала.

— Я знаю, что вы имеете в виду, — громко сказал Джим.

Бумер впился в него серьезным взглядом.

— В таком случае вы исключение из общего правила, — медленно произнес он, но Джим был уверен, что в этот момент пастор подумал о чем-то еще.

— Так, — сказал после паузы Бумер, а потом хлопнул в ладоши, и этот хлопок отрикошетил от стен гулким эхом. — Так что, дети мои, привело вас в мой приход? Уверен, что вы пришли повидаться со мной не по поводу вашей свадьбы.

Джим посмотрел на Сильвию. Она сидела, закрыв лицо руками и растирая пальцами виски. Джим провел языком по сухим губам, ему до смерти хотелось курить, но он не мог зажечь сигарету в храме.

— Мы ищем одного человека, — сказал он, и пальцы Сильвии сразу замерли на висках.

— И кого? — спросил Бумер.

— Понимаете… дело в том, — замялся Джим. — Мы и сами не знаем кого.

Джиму потребовалось почти полчаса на то, чтобы рассказать Бумеру всю историю, из которых пять минут ушло на дополнительные разъяснения, поскольку пастор по ходу рассказа задавал уйму вопросов, стараясь поглубже вникнуть в суть дела. Сильвия все это время сидела неподвижно с закрытыми глазами. Джим рассказал пастору все, что ему было известно, о Бернадетте Берлоне, встретившей Лука Ди Наполи в гарлемской пиццерии. Он рассказал о том, как те, став супругами, эмигрировали в Англию; о том, как Ди Наполи открыл ресторан в Сохо. Рассказал он и о том, в какой шок повергло супругов рождение Сильвии.

— Родители ее были белыми, а она родилась черной, — сказал Джим, воздев руки к небу.

— Могу представить себе, — согласно кивнул Бумер.

Джим не стал рассказывать подробно обо всех ужасах, которые Сильвии довелось вытерпеть в детстве. Описывая эту часть ее жизни, он ограничился одной фразой:

— Отец не очень хорошо вел себя по отношению к ней.

Он рассказал Бумеру о том, как Сильвия бежала из родительского дома и почти тридцать лет не виделась с родителями. Он не сказал, что она занималась проституцией, потому что… ну… а зачем об этом говорить? Он рассказал пастору о Фабрицио Берлоне, брате дедушки Сильвии, и о его запущенной квартире в Гарлеме, о проститутке Розетте — здесь Бумер разразился хохотом, похожим на грохот водопада. Джим рассказал о бабушке Сильвии, перебравшейся в Нью-Йорк и вышедшей замуж за Тони Берлоне; через четыре месяца после свадьбы у них родилась дочь Бернадетта. Он поведал Бумеру и о том, что бабушка Сильвии иногда приезжала в Чикаго повидаться с сестрой, жившей в браке со священником Апостольской церкви всех святых.

Джим говорил, и в это время Сильвия чуть приподняла голову. Она не могла поверить своим ушам — как мог он запомнить так много из того, что она рассказала ему? Возможно ли, чтобы кто-нибудь — хоть кто-нибудь — мог слушать другого человека так внимательно? Теперь, когда ее желудок успокоился, она искоса посматривала на Джима; она купалась в ласковых волнах его голоса; ее тронула стыдливость, с которой он избегал встречи со взглядом пастора; у нее чуть не полились слезы при виде его неподдельного гнева в те моменты, когда он рассказывал самые печальные эпизоды ее истории. Странно слышать, как кто-то рассказывает историю твоей жизни. При этом у нее возникло такое чувство, словно все изгибы жизненного пути и повороты судьбы вдруг встали на свои места и соединились в одно целое, как на картинке, правильно собранной из отдельных кусочков. И впервые у нее появилось страстное желание дойти в своих поисках до конца, до развязки, которая как бы уже написана, и даже известны номера страниц, а ей осталось только прочесть их. На мгновение Сильвия почувствовала удовлетворение от того, кем она была. А может быть, это чувство возникло от того, что на ее вопрос уже существовал ответ, хотя ответ очень не простой. Но стоило Джиму закончить рассказ, а пастору заговорить, как это чувство исчезло.

В церкви воцарилась благостная тишина. Снаружи, с улицы, донесся громкий выхлоп автомобильного мотора, и Сильвия подняла голову. Бумер смотрел ей прямо в глаза взглядом, в котором сочувствие было смешано с чем-то еще, чего она не поняла. Они смотрели друг другу в глаза. Сильвии казалось, что взгляд пастора прожигает ее насквозь. Она сперва зажмурилась, а потом часто заморгала.

— Где мудрец?! Где книжник?! — риторически спросил Бумер. — Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?

— Простите?

— Послание к коринфянам, — задумчиво произнес Бумер, сжимая переносицу большим и указательным пальцами. Лицо его сразу сделалось усталым и измученным. — Итак, сестра, ты хочешь узнать, каким образом ты родилась черной?

— Хотелось бы.

— Я думаю, что смогу помочь тебе. Ты черная по той же самой причине, что и я: в твоих жилах есть африканская кровь. Все очень просто.

— Но я хочу знать, откуда она появилась во мне.

— Из Африки, — коротко ответил Бумер и погрузился в молчание.

Сильвия молча облизала губы, а Джим, все еще не остывший после рассказа, нетерпеливо спросил:

— Так вы не расположены помочь нам?

Бумер молчал, его молчание длилось не меньше минуты, и тишина, казалось, отдавалась таким же гулким эхом, как и его голос. Он все сидел, не двигаясь и уставившись в одну точку, словно решал в уме сложнейшую математическую задачу.

После долгой паузы Бумер ответил наконец на вопрос Джима, но обратился при этом только к Сильвии.

— Конечно, я помогу вам, — сказал он. — Только для начала позвольте дать вам один совет. Не возражаете?