Новоорлеанский блюз - Патрик Нит

На углу Мичиган-стрит и Ист-Огайо к ним, размахивая пачкой газет, подошел чернокожий мужчина с полумесяцем на груди, в красном галстуке-бабочке. Его распухший правый глаз был окружен громадным кровоподтеком, что совершенно не вязалось с щегольским нарядом.

— «Последний призыв», сестра? — обратился он к Сильвии.

— Благодарю, не надо, — ответила Сильвия.

Но Джим закричал:

— Что вы продаете, головы? Нет! Хвосты! — и захохотал над собственной шуткой.

Мужчина, не понимая, пристально посмотрел на него, а Джиму в пьяную голову неожиданно пришла мысль, что обладание чувством юмора должно быть необходимо для уличного торговца и что, возможно, именно по причине отсутствия оного этот парень и получил в глаз.

Оказавшись в номере, снятом на двоих, Сильвия сразу же стала раздеваться, а Джим, зажмурив глаза, отвернулся к стене.

— Что вы делаете? — спросила она смеясь.

— Да ничего, — ответил Джим, еще сильнее зажмурился и засвистел, стараясь показать свое полное безразличие к тому, что происходит за его спиной.

Сильвия нырнула в ледяную постель и мгновенно покрылась гусиной кожей, а зубы застучали от холода.

— Я вся окоченела, — жалобно сказала она. — Идите ко мне.

Джим повернулся к ней и посмотрел на ее тело, скрючившееся под одеялом. Губы ее слегка дрожали от озноба, глаза горели. Он нетвердой походкой приблизился к ней и сел на край кровати.

— А знаете, история, которую вы мне рассказали… — начала она.

— Да?

— Она не выдуманная, правдивая?

Джим посмотрел на нее пристальным взглядом.

— Конечно.

Сильвия смотрела на него; на ее губах играла веселая и счастливая улыбка.

— У вас ведь была какая-то миссия, так ведь?

— Да, миссия, — ответил он. — Если хотите, паломничество.

Приподнявшись на локте, она поцеловала его в щеку.

— Благословен будь, мой белый рыцарь, — произнесла она шепотом.

Отвернувшись от него на другой бок, она закрыла глаза и мгновенно заснула, а во сне ей приснился молодой юноша, которого звали Долтон Хит. Она была слишком пьяна, чтобы стереть тональный крем, и теперь на белой наволочке подушки оставались следы ее щек.

Какое-то мгновение Джим еще сидел на краешке кровати Сильвии, водя кончиком указательного пальца по тому месту на щеке, которого коснулись губы Сильвии. Затем он встал, стянул брюки и тихонько, словно боясь разбудить соседку по номеру, лег на свою кровать. Он посмотрел на кофейного цвета плечо Сильвии, выглядывающее из-под одеяла, облизал губы и дернул шнурок выключателя, болтавшийся в изголовье. Джим лежал в темноте, устремив взгляд туда, где должен быть потолок — что это его так крутит? — и он лежал, не смыкая глаз, потому что — сам не понимая этого — был околдован Чикаго, городом, в котором, по мнению Сильвии, не было места волшебству.

В другой части города, примерно в пяти кварталах к западу, нечто похожее происходило примерно в таком же номере отеля (отделанном огнеупорными панелями, медной арматурой и с пепельницами из детройтской керамики). В этом номере находилась другая пара людей, принадлежащих к разным расам (другой молодой человек и другая проститутка). Но в отношениях этой пары не было никакой двусмысленности.

Молодой человек, голый, сидел на краешке кровати. Голова его была опущена вниз, он пересчитывал пальцы на ногах и делал это потому, что однажды ему довелось оказывать медицинскую помощь человеку, потерявшему два пальца после недели разгульного похода по злачным местам, — этому феномену он не нашел объяснения и по сей день. Но что касается его пальцев, то все они были на месте.

Он покачал головой, и множество коротких косичек свесилось ему на лицо. Почему его голова была словно горшок с перебродившим кашасу? Похоже, это началось сразу после его приезда сюда. И как долго это продолжается? Не меньше чем четыре дня. Он потерял счет времени, подобно тому, как теряет дорогу темной ночью в сезон дождей человек его племени.

Он из-за плеча посмотрел на Софию — вроде так ее зовут? — молоденькая проститутка, затягиваясь сигаретой, поводила бедрами и вертела попкой. Ее тяжелые груди свесились к подмышкам; время от времени она сдувала со лба пряди черных волос. Вдруг ему стало не по себе, словно внутри что-то взбунтовалось, и он впервые с момента их знакомства заговорил с девушкой:

— Прости меня, крошка. Ты бы не могла воздержаться от этих будоражащих движений? Они меня отвлекают.

София пожала плечами.

— Как прикажешь, мой сладкий, — улыбнувшись, ответила она и легла на постель, выставив напоказ ягодицы и не выпуская изо рта сигарету.

Скольких шлюх он перетрахал за эти несколько дней? Может быть, двадцать. Правда, облегчение, которое после сновидений давал ему секс, было временным. Но все-таки оно было несравненно более приятным, чем его попытки воздержания от общения с женщинами. К тому же он так много узнал об этих экзотических крошках. Он, к своему великому изумлению, понял, что они отнюдь не гордятся своей работой.

Ведь проституция — самая древняя в мире профессия, размышлял он. А раз так, то одно это уже должно причислять их к знати.

Поначалу он спал только с чернокожими и сделал для себя открытие: в этом странном городе они трахаются так же плохо, как и их товарки мусунгу. А поэтому он принял решение спать только с белыми проститутками, потому что перемена в данной ситуации создает такой же эффект, как отдых (даже если циркулирующие в городе мифы о бесплотных гулу гулу, неожиданно оказались бы правдивыми).

Реально дело было в том, что после того самого магического сна и его отъезда из Зиминдо сны становились все хуже. А может, лучше. Во всяком случае, отчетливее. А платный секс мог иногда облегчить симптомы (но не саму болезнь), подобно тому как болеутоляющие свойства корня гуруве могут облегчить головную боль, вызванную проклятием, насланным на семью.

Он поднял с пола пачку папиросной бумаги и небольшой кисет с марихуаной. Он не мог поверить тому, что американцы платят большие деньги за эту дурь, так же похожую на гар, как те самые троюродные сестры, с которыми ты должен встретиться по настоянию своей макадзи, похожи друг на друга. Не удивительно, что здесь эту дурь называют «говно».

Ловко работая пальцами, он в момент свернул самокрутку и с наслаждением затянулся едким специфическим дымом, сразу почувствовав, как в голове что-то забулькало. Он подошел к окну и стал всматриваться в городской пейзаж; везде торчали громадные небоскребы. По сравнению с тем, что он видел сейчас, Куинстаун казался таким же ничтожным карликом, как птицы боку в сравнении с парящими орлами. Небоскребы выглядели словно окаменевшие пальцы духов шамва, протянутые к самому отцу-Солнцу и умоляющие его о прощении.

«Не удивительно, что мои сны такие впечатляющие, — подумал он. — Этот странный город несомненно таит в себе нечто магическое».

Еще в тринадцатилетнем возрасте, когда он болел болезнью закулу, он понял, что его восприятие мира больше не будет прежним. Реальность и сновидения, история и миф, физическое и метафизическое, прошлое и будущее — все эти понятия слились воедино. Для большинства людей мир — это место, где есть земля и вода. Иногда реки пересекают земную твердь; иногда выступы суши глубоко вдаются в озера и океаны, но земля — это земля, а вода — это вода. Но там, где между ними нет четкого различия, там люди увязают ногами в грязи и обращаются к нему за помощью. Но ведь обращаются-то к нему? Ну что ж. Весь мир был таким вязким поначалу — до того, как отец-Солнце не начал сильно пригревать, — плавать в нем, конечно же, нельзя, а вот утонуть можно. Он помнит свой первый урок, полученный во сне от Божественной Луны: отец-Солнце плавит, и отец-Солнце сушит — и это первое чудо.

Он никогда не испытывал столь сильной неуверенности. Сны начали проникать в его сознание и в те часы, когда он бодрствовал, не только проникать, но и овладевать им настолько успешно, что он мог обдумывать свои проблемы только во сне. В дневные часы он стал впадать в состояние забытья: у него начались галлюцинации.

Однажды, гуляя по берегу громадного озера, на берегу которого был расположен этот необычный город, он увидел молодую девушку, плавающую вниз лицом примерно в двадцати футах от берега. Быстро раздевшись до пояса, он бросился в ледяную воду и вытащил ее на берег. Сразу же вокруг них собралась толпа. Спасенная оказалась прелестным юным созданием с черной кожей и правильными чертами лица; на ее голове с коротко подстриженными волосами было богатое и оригинальное украшение из морских раковин. Девушка была худенькой, как тростинка, и холодной, как пиво в хорошем баре. Он делал отчаянные попытки оживить ее, вдувал воздух в ее легкие, шептал над ней знакомые с детства заклинания закулу. А услышав смех собравшихся вокруг людей, повернул к ним распаренное злобное лицо и закричал: