Жестокие слова - Луиз Пенни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это и еще кое-что ему стало известно благодаря разысканиям агента Морена.
— Верно, — подтвердил Рор, который внимательно смотрел на Бовуара, спрашивая себя, к чему тот ведет.
— И вас несколько раз избирали президентом ассоциации, — сказал Бовуар Рору. Потом обратился к Ханне: — И вас тоже.
— Не велика честь, инспектор, — улыбнулась Ханна. — Мы сменяем друг друга. У нас ротация.
— Справедливо ли будет предположить, что вы знаете всех в местном чешском сообществе?
Они переглянулись, насторожившись. Потом кивнули.
— Поэтому вы должны знать убитого. Он был чехом.
Бовуар вытащил фотографию из кармана и положил на стол. Но они не стали смотреть на фотографию. Все трое удивленно смотрели на него. Что их удивило — то, что он знает, или то, что убитый был чехом?
Бовуар должен был допустить и то и другое.
Наконец Рор взял фотографию и посмотрел на нее. Отрицательно покачав головой, он передал фотографию жене.
— Мы уже видели ее и не можем сказать ничего нового, кроме того, что говорили агенту Лакост. Мы его не знаем. Если он был чехом, то на наши обеды он не приходил. Никак с нами не контактировал. Конечно, нужно спросить у других.
— Вы нас подозреваете? — спросила Ханна Парра.
Она больше не улыбалась.
— Нет, просто провожу расследование. Если убитый был чехом, то вполне резонно порасспрашивать людей из вашего сообщества. Вы так не считаете?
Зазвонил телефон. Ханна подошла к нему, посмотрела на определитель номера.
— Это Ева.
Она сняла трубку и заговорила по-французски, сообщив, что в доме квебекские полицейские и что она не узнала человека на фотографии. Сказала, что она удивилась, когда ей сказали, что этот человек был чехом.
«Неглупо», — подумал Бовуар. Ханна повесила трубку, и телефон тут же зазвонил снова.
— Это Яна, — сказала она, но на сей раз трубку брать не стала.
Они поняли, что телефон будет звонить весь день после посещения агентов полиции. Члены чешского сообщества принялись перезваниваться.
В этом было что-то нечестное, но Бовуар с готовностью признал, что и сам бы делал то же самое.
— Вы знаете Богуслава Мартину?
— Кого?
Бовуар повторил имя, потом показал им распечатку.
— А, Богуслав Мартину, — сказал Рор, произнеся имя таким образом, что Бовуар и разобрать не смог. — Это чешский композитор. Только не говорите мне, что вы и его подозреваете.
Рор рассмеялся, но ни Ханна, ни Хэвок даже не улыбнулись.
— Кто-нибудь из местных с ним связан родственными узами?
— Нет, никто, — с уверенностью сказала Ханна.
Морен пытался найти что-нибудь о прошлом Парра, но его поиски не принесли практически никакого результата. Их круг общения на родине ограничивался, похоже, тетушкой и несколькими двоюродными родственниками. Когда они эмигрировали, им было по двадцать с небольшим, в Канаде они получили статус беженцев. А теперь стали гражданами.
Ничего примечательного. Никаких родственных уз, связывающих их с Мартину. Или с кем-нибудь знаменитым или скандально известным. Никаких воо, никакой Шарлотты, никаких сокровищ — ничего.
И все же Бовуар был убежден, что они знают больше, чем говорят. Больше, чем удалось найти Морену.
Когда полицейские сели в машину и поехали назад, их отражение появилось в стеклянном доме, и Бовуару вдруг пришло в голову: так ли прозрачны Парра, как их дом?
* * *— У меня к вам вопрос, — сказал Гамаш, когда они направились назад в гостиную.
Жером на мгновение поднял голову, а потом снова погрузился в свои изыскания, пытаясь расшифровать загадочную надпись.
— Спрашивайте.
— Дени Фортен…
— Владелец галереи Фортен? — прервала его суперинтендант.
Гамаш кивнул:
— Он вчера был в Трех Соснах и видел одну из резных скульптур. Он сказал, что она ничего не стоит.
Тереза Брюнель немного помолчала.
— Меня это не удивляет. Он уважаемый арт-дилер. У него глаз на новые таланты. Но скульптура — не его специализация, хотя в его круг входит несколько известных скульпторов.
— Но даже я понял, что эти скульптуры — работы выдающиеся. Почему этого не увидел он?
— Что вы предполагаете, Арман? Что он солгал?
— А это возможно?
Тереза задумалась.
— Вероятно. Мне это всегда представляется немного забавным, а иногда полезным, — общее восприятие мира искусств. Люди со стороны, похоже, думают, что этот мир состоит из самоуверенных сумасшедших художников, тупоголовых покупателей и владельцев галерей, которые сводят двух первых. На самом же деле это бизнес, и все, кто этого не понимает и не оценивает его как таковой, ничего в нем не добиваются. В некоторых случаях на карту ставят сотни миллионов долларов. Но самомнение подчас куда больше, чем эти груды денег. Соедините огромное богатство и еще большее самомнение — и вы получите взрывчатую смесь. Это жестокий, нередко уродливый, часто агрессивный мир.
Гамаш вспомнил про Клару и спросил себя, понимает ли она это. Знает ли, что ее ждет.
— Но наверняка не все ведь такие, — сказал он.
— Да. Но не на этом уровне. — Она кивнула на скульптурки на столе ее мужа. — Один человек убит. Не исключено, что, когда мы займемся этим вплотную, появятся и другие трупы.
— Из-за этих резных скульптур? — Гамаш взял в руки корабль.
— Из-за денег.
Гамаш вгляделся в скульптуру. Он знал, что не все руководствуются одним этим мотивом. Были и другие причины. Ревность, гнев, месть. Он смотрел не на пассажиров, плывущих в счастливое будущее, а на того, кто оглядывался назад. С ужасом. Смотрел туда, откуда они плыли.
— У меня для вас есть хорошая новость, Арман.
Гамаш опустил корабль и посмотрел на суперинтенданта.
— Я нашла ваше «Воо».
Глава тридцатая
— Вот оно, — показала Тереза Брюнель.
Они приехали в центр Монреаля, и теперь суперинтендант показывала на одно из зданий. Гамаш притормозил, что немедленно вызвало к жизни целый хор звуковых сигналов. В Квебеке торможение считается чуть ли не самым опасным преступлением. Но он, игнорируя гудение, не стал увеличивать скорость, а попытался увидеть, на что она показывает. Это была художественная галерея Хеффеля. А перед ней стояла бронзовая скульптура. Но они проехали мимо, прежде чем Гамаш успел что-либо разглядеть. Следующие двадцать минут он искал место для парковки.
— Вы что, не можете припарковаться во втором ряду? — спросила суперинтендант Брюнель.
— Вы хотите, чтобы нам поотрывали головы?
Она прыснула со смеху, но возражать не стала. Наконец они припарковались и пошли назад по Шербрук-стрит к художественной галерее Хеффеля, где уставились на бронзовую скульптуру, которую видели прежде, но никогда не задерживали на ней взгляд.
В кармане Гамаша зазвонил телефон.
— Pardon, — сказал он суперинтенданту и ответил.
— Это Клара говорит. Хотела узнать, когда вы будете готовы.
— Через несколько минут. У вас все в порядке?
Голос у нее дрожал.
— Все хорошо. Где я могу с вами встретиться?
— Я на Шербруке, перед галереей Хеффеля.
— Я знаю, где это. Смогу подъехать через несколько минут. Вас устроит?
Она явно спешила уехать, словно ей невмоготу было оставаться в городе.
— Отлично. Я буду здесь.
Гамаш убрал телефон и вернулся к скульптуре. Молча обошел ее, а Тереза Брюнель с иронической улыбкой наблюдала за ним.
Он увидел бронзовую статую почти в полный размер: женщина средних лет стоит рядом с лошадью, у ее ног собака, а на спине лошади — обезьянка. Обойдя вокруг статуи, Гамаш остановился возле суперинтенданта Брюнель.
— Это и есть «воо»?
— Нет, это Эмили Карр. Работа Джо Фейфарда. А называется она «Эмили и ее друзья».
Гамаш улыбнулся и тряхнул головой. Да, конечно. Теперь он вспомнил. Эта женщина — степенная, приземистая, уродливая — была одной из самых удивительных художниц Канады. Талантливая и наделенная богатой фантазией, она творила главным образом в начале ХХ века и давно ушла из жизни.
Он внимательнее присмотрелся к бронзовой женщине. Она здесь была моложе, чем на старых, зернистых, черно-белых фотографиях, которые он видел. На них всегда была мужеподобная женщина. Одна. В лесу. Никакой улыбки на лице. Впечатление безрадостное.
А эта женщина казалась счастливой. Может быть, это была причуда скульптора.
— Она великолепна, правда? — сказала суперинтендант Брюнель. — Обычно у Эмили Карр мрачный вид. На мой взгляд, это блестящая идея — изобразить ее счастливой, а такой она явно была лишь среди своих животных. Кого она ненавидела, так это людей.
— Вы сказали, что нашли «воо». Где?
Он был разочарован и далеко не убежден в том, что суперинтендант и в самом деле нашла то, что им нужно. Каким образом давно умершая художница, жившая на другом конце континента, могла быть связана с расследованием?