Маисовый колос - Густав Эмар

— Надо начинать с мужчин, сеньора, а уже потом...

— Надо было начать и кончить всеми одновременно — и мужчинами и женщинами... Даже лучше бы было начать прямо с женщин, потому что в них-то именно и сидит корень зла. Я бы даже охотно перебила всех их гнусных детей, как предлагал недавно образцовый федерал, мировой судья в Монсеррат, дон Мануэль Казаль Гаэте.

— Доберемся и до них, сеньора, всему свое время, ни унитарийки, ни их отпрыски не уйдут от нас. Но вот, что я вам хотел сказать, сеньора: я заметил, что некоторые федералки могли бы поусерднее относиться к своему делу.

— Что касается меня, то я, кажется...

— Я именно на вас и намекаю, сеньора.

— На меня! Вы шутите?

— Нисколько! Я говорю совершенно серьезно. Две недели тому назад я вам вверил одну тайну. Помните?

— Насчет Барракаса?

— Да, именно насчет приключения в той местности, а вы взяли да все и пересказали моей жене.

— Это я только в виде шутки. Я хотела...

— Из-за вашей шутки жена угрожает выцарапать мне глаза, сеньора!

— Ха-ха-ха... Вздор!

— Нет, не вздор, а дело это очень серьезное.

— Глупости!

— Повторяю, что это дело очень серьезное для меня.

— Оставьте, пожалуйста.

— Я не могу оставить то, что так сильно задевает меня. Вам не было никакой надобности науськивать на меня мою жену и делать мне неприятности.

— Науськивать! Что за выражение! Я только намекнула вашей жене, что барракасская вдовушка-затворница обратила на себя ваше внимание — вот и все. Это она могла услыхать и от других, потому что весь город говорит о том, что вы на балу не спускали с нее глаз, а потом полетели догонять ее верхом, когда она уехала. Ссорить вас с женой я вовсе не думала.

— Однако вы это сделали...

— Но я сделала и кое-что хорошее для вас.

— Именно?

— Узнала то, что вы так желали знать.

— А! Это интересно...

— Очень даже, не только для вас, но и для меня. Вы хотели знать, какую жизнь ведет одна вдовушка, кто у нее бывает и что означает ее удивительное затворничество?

— Да, я интересуюсь всем этим с политической точки зрения, ради нашего общего дела.

— Будто бы?

— Разумеется, так. А то с какой же еще целью?

— Ха-ха-ха! Ох, Господи!

— Чему вы смеетесь, сеньора?

— Очень уж смешно, вот и смеюсь.

— Ну, я понимаю, в чем дело, сеньора.

— И я тоже, сеньор.

— Вот какие мы с вами проницательные, никак не можем обмануть друг друга!

— Ха-ха-ха... да. Ну, а дальше что скажете, сеньор Маринио?

— Дальше? Дальше я хотел бы знать, что именно вы узнали.

— Между прочим, я узнала, что мое подозрение о том, что эта затворница — унитарийка, вполне подтвердилось.

— Ну, это едва ли!

— Уверяю вас, что она самая закоренелая унитарийка.

— Ну, пусть так. А дальше что вы узнали?

— Вы намекнули мне, что у нее в доме кто-то скрывается.

— Да, в виде предположения.

— Нет, вы не предполагали, а знали.

— Допустим и это. Дальше что, сеньора?

— Против ее дома есть лавка, в которой служит одна негритянка. К этой негритянке я послала сказать, чтобы она постаралась разведать, что делается у донны Гермозы, и сообщить мне. Негритянка приходила ко мне вчера и сегодня.

— Ну, и что же?

— Какой вы нетерпеливый, дон Маринио!

— Не более вас, сеньора, когда дело касается политических интересов.

— На этот раз ваши «политические интересы» очень сомнительного свойства, дон Маринио.

— Продолжайте, ради Бога, сеньора! Что же сообщила вам негритянка?

— Сочувствую вашему «политическому» нетерпению, — улыбнулась сеньора Эскурра и продолжила:

— Между прочим, негритянка сообщила мне, что у донны Гермозы, действительно, укрывается один прекрасный молодой человек.

— Да?

— Да. Днем они гуляют под руку по саду, по вечерам пьют там же кофе, а ночь проводит он у нее в…

— Что такое?! Где он проводит ночь? — вскричал Маринио, весь красный и с горящими глазами.

— У нее в доме.

— Ну, да, раз он живет там...

— Он живет во флигеле, но как только наступает ночь...

— И тогда?

— Тогда ничего более не видно, — спокойно заключила донна Мария Жозефа, насмешливо взглянув на своего собеседника.

— А! Ну, что у нее живет мужчина, я это давно уже знал. Откровенно сознаюсь теперь в этом.

— А кто этот мужчина?

— Пока еще не знаю.

— Ну, и я тоже. Я только подозреваю, кто это, — с таинственным видом сказала старуха.

— Кто же именно? — поспешно спросил Маринио.

— Не скажу, пока не узнаю точно.

— Положим, мне гораздо интереснее узнать, в каких отношениях находится этот молодой человек с донной Гермозой, нежели знать кто он. Надеюсь, что вы по дружбе ко мне постараетесь узнать именно об этом. Сделать это мне самому довольно трудно. Я уже пытался, но ровно ничего не добился. Дом этой вдовушки похож на монастырь; снаружи в нем не заметно ни малейшего движения: двери всегда заперты, окна занавешены, слуги кажутся немыми, посетителей почти не бывает. В последние три недели раза три приезжала Аврора Барро; только Мигель дель Кампо, двоюродный брат вдовушки, бывает почти каждый день, да донна Августина была раза четыре и...

— И по ночам вокруг дома стоят часовые сеньора Маринио, — добавила Мария Жозефа.

— Откуда вы это знаете? — с удивлением спросил гость.

— Мало ли что я знаю... Отчего вы не подружитесь с Мигелем дель Кампо? Он, кажется, хороший федерал.

— Да, в этом не может быть никакого сомнения, но он очень горд, а это мне не нравится.

— Так попросили бы Августину представить вас донне Гермозе и ввести к ней в дом.

— Я не хочу вмешивать в это дело, имеющее исключительно политический характер, других, кроме вас, сеньора.

— Будет вам, плут этакий сваливать все на политику! Не будь эта вдовушка такая хорошенькая, как говорят, вы, наверное...

— Клянусь вам, сеньора.

— Не клянитесь, пожалуйста... знаю я вас. Для нее большая честь, что такой видный человек, как вы, обратил на нее внимание.

— Сеньора!..

— Да и чего вы стесняетесь? Дело это очень обыкновенное и понятное... А что вы скажете мне, если я заставлю эту вдовушку придти ко мне в качестве просительницы, а потом пришлю ее к вам в типографию или в известный маленький домик?

— Вы это серьезно говорите? — воскликнул Маринио с просиявшим лицом, подвинувшись ближе к старухе и взяв ее за руку.

— Ах, шельмец, как обрадовался! Успокойтесь, я вовсе не шучу, это не трудно устроить, в особенности, если мои подозрения оправдаются. Вам придется только подождать, так, дня три или четыре. Друг мой, — вкрадчиво сказал Маринио, целуя сморщенную и неопрятную руку старухи, — я только того и желаю, чтобы вы заполучили к себе эту даму и потом направили ее ко мне. При вашем могуществе и удивительном уме вам это легко сделать. За такую услугу я сделал бы все, что хотите.