Чёрный княжич (СИ) - Бурук Бурк

Темников разобрал. Глаза прикрыл в ответ и твердо сказал, — «Обещаю»!

Девка улыбнулась одними глазами, ласково так, и успокоено. А после тишина настала. Даже вороны дурные грай свой остановили. Такая тишина, что, ежели прислушаться, то можно различить как, с едва уловимым звуком, красные пузырики на губах Лизкиных лопаются.

А потом всё. И они лопаться перестали.

Эпилог. В котором выясняется что Галина Ивановна совершенно не разбирается в живописи, а ещё идёт дождь и Вика решает написать книгу

Май 2019

В Ростове шёл дождь. Тот самый майский ливень с грозой, когда молнии во всё небо, и громкие бабахи по ушам лупят.

В кофейне на углу латте имел вид мыльной воды, а на вкус... Вика так и не отважилась его попробовать. Но и уходить не спешила. А куда пойдёшь!? Дождь же! Можно конечно вызвать машину, но зачем? Вике хотелось тишины и одиночества, потому пустая кофейня устраивала её более чем полностью. Вика думала о времени, о мизерном промежутке: всего в каких-то триста лет, и о том, как изменились за это время люди. Ведь не было, не было же раньше такого сытого самодовольства, или было. Наверное, было, только об этом не писали в книгах, не снимали фильмы. Некрасиво о таком говорить считалось. Раньше. Теперь красиво. Теперь хорошо и правильно. А шпаги!? Вот уж кошмар, для чего у мужчин отобрали шпаги!? И пусть они тогда разукрашивали морды белилами, и носили парики, но тогда у них были шпаги. А без шпаг в мужской руке, и с женщинами какая-то ерунда приключилась.

Вика грустно хихикнула. Ну да. Глупо в двадцать пять лет рассуждать о судьбах человечества. Но это всё Темникова. Галина Ивановна будь неладна она и весь этот вечер.

Отчего-то Вике так нестерпимо захотелось вдруг пышных платьев и вуалей. Так вдруг обидно стало что, случись чего, за неё не то что на дуэль никого не вызовут, даже морду не набьют, хоть плачь.

«И что за блажь в голову лезет, — одёрнула она себя, — а слог-то, слог-то каков. Было, были, была. Да меня б уволили за такое, в первый же день. К чёртовой бабушке — Галине Ивановне. И сидели бы мы с нею вдвоём, рассуждая о нынешней молодёжи». Хотя, справедливости ради, от Темниковой таких разговоров ожидать не стоило боевая старушка, всё-таки, Галина Ивановна. Представить такую на лавочке у подъезда никак не получалось.

«Да и что хорошего в восемнадцатом веке, — продолжала рассуждать Вика, — поголовная оспа, вши и клопы. Хотя вши и сейчас есть. И клопы, наверное, тоже, в деревнях где-то. Зато ни интернета, ни поездов с самолётами. Тот же князь, вон, наверное, неделями из Петербурга в Москву добирался. Только и того что манеры, да шляпы с перьями. Эх, вот сейчас бы те обычаи, да в современных реалиях! Красота».

Вика зажмурилась, представив сообщение в " Вайбере«: — «Сударыня, не изволите ли вы прогуляться со мною в оперу. Сегодня там обещают аншлаг, — будут давать Тимоти и бесплатный » Мохито", будьте всенепременно«. Вика расхохоталась перепугав сонного бариста.

«Да и кто сказал, что Темников, именно таков каким княгиня его описывает. А даже если таков, кто сказал что остальные дворяне, тех же принципов придерживались. Ведь, наверняка, встречались среди них и подлецы и сквалыги. А вот засел в голове стереотип, дескать, дворянство равно благородству. Ой, вряд ли. Но вот Темников, он интересен».

Ранее Виктория исключительно за Лизкиной историей охотилась, но то другое, то для работы. А вот теперь...

***

— Лизка-то? — переспросила Галина Ивановна, — Лизка была рыжей.

— А как... — начала, было, Вика, но была остановлена Темниковой.

— Знаете, голубушка, это я вот перед вами всё бодрюсь, а на самом деле память меня уж подводит. Да, подводит.

Вика лицом изобразила непонимание.

— День сегодня такой, — пояснила княгиня, — точно в этот день, двести семьдесят лет назад, Лизка и погибла. И тут вы приходите, с расспросами о ней. Не находите что это как-то символично? Нет?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вика, интенсивно, головой закивала, очень символично, мол, и кто бы мог подумать.

— А погибла она...?

«Ну а вдруг, — решила журналистка, — вдруг сработает». Сработало, к её удивлению.

Темникова глянула хитро, подмигнула заговорщицки, — Всё подловить пытаетесь!? Хм, завидное упорство. Наверное, очень хорошая черта для людей вашей профессии. А вы знаете, расскажу, пожалуй, там и тайны-то особой нет. В этот день, на семью Александра Игоревича очередное покушение устроили.

— Очередное? — сделала стойку Вика.

Галина Ивановна лишь отмахнулась от этой провокации.

— Так вот, Лизка Синица, каким-то образом предотвратить его сумела, спасла княжича Дмитрия, это сын Александра, если что, и жену его Ольгу. Спасла, но сама погибла при этом. Сами понимаете, память о таком очень долго не стирается. Вот оттуда и благодарность, и памятник что так вас заинтересовал. И память. Вот скажите, Виктория Дмитриевна, вы о своём прапрадеде, много знаете?

— Ну, — замялась Вика, — Калистратом его звали, кажется.

— Вот, — многозначительно подняла палец к потолку Темникова, — а ведь и сотни годков не прошло, наверное.

Вика виновато шмыгнула носом.

— А тут, почти триста лет, о какой-то крестьянке полуграмотной помнят. Нет, что не говори, а щедро отдарились мои предки за службу, очень щедро.

Своё мнение Вика решила оставить при себе. А то, ненароком, заденет самомнение эксцентричной старушки, и та, из вредности, рассказывать перестанет. Впрочем, Галина Ивановна, вероятно, рассчитывала на другую реакцию, поскольку вздохнула, огорчённо, и объяснять принялась.

— Вы поймите, Виктория Дмитриевна, мы ведь о тех временах ничего не знаем. То есть, вообще ничего, это я вам как историк скажу. Нет, нет, фактами, датами, и то и другое перевранное зачастую, мы владеем, и трактуем их в силу своего понимания. Вот именно что своего. Но тех людей мы уже не понимаем, и их поступки оцениваем со своей колокольни. Да вот хоть та же Лизка — девица, устроившая свою карьеру через постель. Для того века это было обычно, для нас с вами терпимо. Для вас в силу морали двадцать первого века, для меня из-за старческого цинизма. А ведь ещё двадцать — тридцать лет назад, такое ничего кроме брезгливого презрения не вызывало. Прилюдно, по крайней мере, на публику.

— А с чего вы взяли, что через постель только? — поинтересовалась журналистка.

— Вот. Вот об этом я и толкую. У меня есть факты, обрывки, клочочки. И из них я складываю картину привычную для моего, подчёркиваю, моего понимания. Сказано спасла Темниковых, а сама погибла, и угадай теперь, что там было. Может она кулебяку, отравленную, с княжеского стола спёрла да и сожрала вместо предполагаемых жертв. Мой вам совет, голубушка не доверяйте историкам, они лжецы почище журналистов.

— Эк, вы нас всех скопом припечатали, — восхитилась Вика.

— Се есть суровая правда жизни! — пафосно провозгласила Галина Ивановна, и, как-то, озорно, по девчачьи хихикнула.

Вика тоже разулыбалась.

— Но история ведь наука, — возразила она, — есть же, не знаю, какие-то методики. Проводятся же исследования.

— Разумеется, — согласилась Темникова, — и научным методом изучив рынок овса в Голопупенском уезде, в лето одна тысяча восемьсот двенадцатого года от рождества христова, я могу с уверенностью заявить, что граф Пузодрыгов, к примеру, неплохо заработал на военных поставках. Но я никак не узнаю, что сей граф, обожал скандинавский эпос, и был тайно влюблён в своего конюха Матвея. Мне попросту не откуда это знать. Понимаете?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кажется да, — кивнула Вика, — вы хотите сказать что, излагая мне историю Лизки вы, опираясь лишь на факты, нарисовали свою картину, отличную от действительности?

— Именно, голубушка, именно. Причём заметьте, на разрозненные факты. Александр Игоревич, человеком был скрытным, и хранил лишь бумаги, имеющие практическую ценность. Ничего личного, ни писем, ни любовных записок, которые в ту пору модным считалось хранить, и друзьям ими хвастаться. Он, откровенно говоря, в Петербуржском свете считался чудаком. Опасным чудаком, потому его «немодность» ни у кого удивления не вызывала.