Лунная магия - Дион Форчун

И началось мое бдение над сном во храме. Огромный трон оказался бесполезен. Я все должна была вытерпеть, сидя прямо, без всякой опоры, напрягшись всем телом, словно распятая на кресте. Это была Асана Искупительной Жертвы. Со временем мышцы замыкаются в судороге, отвердевают, и худшее остается позади — пока не приходит пора двинуться с места. Я всегда считала, что эти странные замкнутые позы необходимы для реализации энергии, и количество реализованной энергии пропорционально боли, причиненной этими позами. Я очень гибка и сильна, и, будучи привычной к таким вещам, способна выдержать дольше других, но это всегда остается крестной мукой.

Поначалу я не могла сосредоточиться, так как, сидя в напряженной позе, не в силах была унять дрожь, но вскоре мышцы оцепенели, и разум обрел свободу.

Малькольм спал безмятежно, как дитя, — все его бури и грозы на время унеслись прочь. На его осунувшемся лице лежала печать усталости и в то же время глубокого покоя. А я сидела и смотрела на него.

Я думала о полной бесполезности, никчемности и безумии той жертвы, которой потребовала от него общепринятая мораль. Никому не стало легче от того, что этому человеку пришлось пожертвовать своей мужской сущностью в пустом храме, зато травма, нанесенная ему, была жестока, ибо любовная сторона жизни — это не идеал, а функция. Я думала о кастрации жрецов в Аттике, об уродовании ступней китайским женщинам, о досках, которыми деформировались головки у индейских ребятишек, и обо всех тех ненужных, бессмысленных медленных пытках, порожденных предрассудками и условностями рода человеческого, из которых наша ортодоксальная мораль — одна из наихудших. И наделенная в этот момент огромным магическим могуществом, я швырнула проклятие в лицо Молоху наших дней и нанесла удар по его глиняным ногам. И то, что я сделала, тронутая страданиями Малькольма до глубины души, я магически сделала для всех мужчин, находящихся в таком же положении и пребывающих на разных стадиях опустошенности и голода, — ибо таково действие магии. То, что я тогда сделала, в те часы высочайшего напряжения энергии и чувств, во мраке лунного храма на берегу взбухшей от паводка реки, вошло в коллективный разум целой расы, чтобы действовать в нем, как закваска. Именно это я и предвидела, когда призвала Малькольма к совершению ритуала. Свобода в нынешнем мире появилась благодаря тому, что я сделала в ту ночь, так как этим открылась первая узкая трещина в огромном барьере, в которую ринулись могучие силы, а вслед за ними мощным потоком в прорыв хлынула вода, и всякое сопротивление сникло.

А ночь шла своим чередом, и Богиня явилась мне, как явилась ему, и я еще раз обновила Ее образ в глазах души.

Малькольм сказал, что я и была Той, которая одновременно заблуждается и знает истину. Все женщины воплощают Изиду, и Изида воплощает всех женщин, и Ее сила выражается в этих женщинах в зависимости от их способности к такому выражению. У некоторых это получается лучше, у некоторых — хуже, но ни одна, кроме тех, кто намеренно подавляет в себе это проявление, не лишена этого дара. Могущественные жрицы, вроде меня, могут воплощать этот дар во всей его силе. Не всякий способен выдержать это, поэтому со мной рядом должен быть сильный мужчина, как Малькольм, который мог бы позволить этому дару проявиться во всей его мощи. Это прекрасная и необыкновенная сила, и она приносит мир душе. Греки воплотили ее в бога и назвали его Дионисом; но после экстаза всегда приходит покой, а это и есть благословение Изиды. Я не знаю, что может быть плохого в том, что дарит мир в такой полноте.

Глава 14

О чем думал Малькольм, когда, проснувшись утром, обнаружил, что находится в храме рядом со мной, — я не знаю, потому что я тоже спала, сохраняя свою асану, сидя прямо и ни на что не опираясь. Очнувшись, я осознала, что он сидит и смотрит на меня.

Вначале я практически не могла двигаться без посторонней помощи, так что Малькольм должен был поддерживать меня и помогать, пока мое тело, сведенное судорогой, не расслабилось. Меня просто изумила его нежность, а его знания уберегли меня от весьма болезненных ощущений, появляющихся, когда выбираешься из асаны, в которой находился так долго. Мышцу за мышцей он массировал и растирал отеки на моих онемевших конечностях; наконец, когда я уже могла двигаться свободно, я поднялась, взяла его за плечи и спросила:

— Ну как ты себя чувствуешь? Как дела?

— Дорогая, — ответил он. — Все в порядке. Я был счастлив, и ты это знаешь, потому что знаешь, кто подарил мне это счастье.

Он взял мою руку со своего плеча и поцеловал ее.

Малькольма, женатого мужчину средних лет, с седеющими волосами, коренастого, приземистого и с грубыми манерами, большинство женщин не могли принять в качестве объекта внимания, но когда он стоял передо мной и благодарил с присущим ему немногословием, я видела в нем красоту и благородство, которые сияли, словно яркий луч света в темной комнате.

Мы подошли к западной стене, и я отодвинула занавеску, за которой находилось закрывающееся ставнями окно, «деланное мной для вентиляции. Мы распахнули ставни, и перед нами открылась картина сверкающей реки в свете восходящего солнца. Малькольм хмыкнул и указал на фасад дома над водой по другую сторону, где в свете серого утра неуместно светились два окна.

— Я забыл погасить, — сказал он. — Меня будут бранить, когда я вернусь обратно!

Солнце только что взошло, небо было ясным, и вода начала мерцать и искриться. Сейчас был отлив, но по состоянию улиц мы видели, что ночью во время нашего бодрствования высокая вода подбиралась к самым дверям домов. Эта чудесная связь между энергией Луны и водой — я еще никогда не замечала, чтобы лунная магия действовала без участия воды в той или иной форме.

Потом мы направились к ступеням. Малькольм пошел первым, чтобы подать мне руку: я все еще была очень слаба. Но скоро ему наскучил такой незначительный успех в овладении мной, и он подхватил меня без всякого «не позволите ли?» и так нес весь оставшийся путь. Когда он уложил меня на диван у камина, то задержался надо мной так долго, что мне показалось, что он собирается поцеловать меня. Но вместо этого он резко выпрямился и, отвернувшись к огню, стоял так несколько минут. Потом он отправился в ванную, снова так же молча появился, умытый, одетый и невозмутимый, столкнувшись лицом к лицу с Матъярдом, который подмигнул ему, стараясь ободрить.

Малькольм резко повернулся, и мне показалось, что он собирается ударить Матъярда; но Матъярд, не заметив опасности, безмятежно накрывал стол для двоих. Малькольм встряхнулся, подошел ко мне и посмотрел на меня, в его глазах стыла боль. Ему было достаточно обнаружить, что я улыбаюсь, — он тоже улыбнулся, но как-то криво. Бедняга, он совершенно невинен, словно еще не родившееся дитя, но, как он сам заметил, обстоятельства всегда были против него.