Лунная магия - Дион Форчун

— Да.

— А воды Персефоны — это воды жизни?

— Да.

— Но почему? Я думал, что она царица мертвых и подземного мира.

— Она еще и царица всех, кто не рожден.

— Та огромная статуя, которую я видел, — это была она?

— Нет, это была Бинах, первобытная ипостась Изиды. Другой виденный тобою образ, — черный, но прекрасный, — это была Персефона.

— Я видел тебя как Персефону.

— Да, все верно. Я прошла с тобой ритуал Изиды до точки Персефоны. Для тебя я и была Персефоной.

— Что для меня Персефона?

— Она царица нерожденных. Я вернула тебя в детство — и еще раньше. Я сделала тебя как бы неродившимся, чтобы дать тебе покой.

— Это психология безумия.

— Это вполне здравая психология, Руперт. Если бы люди могли при необходимости возвращаться к Персефоне, им бы не грозило безумие. Это случается, когда жизнь становится невыносимой.

— Последние несколько дней я был на грани этого. Пожалуй, в какой-то момент даже перешел эту грань. Потом пелена туч немного развеялась, и я рванулся сюда. Если бы кто-нибудь застал меня утром в том состоянии, в каком я был нынче вечером, меня отвезли бы в психиатрическую лечебницу.

— Ты помнишь слова ритуала — «Это живые мертвецы, сироты, покинутые Великой Матерью»? Не это ли и есть безумие? Живые мертвецы?

— Да, похоже на то.

— И вот в реальной жизни ты совершил со мной ритуал Персефоны. Ты укрылся под сенью моей ауры. Вскоре, когда ты отдохнешь, я дам тебе рождение, и ты вернешься в мир, и начнешь жизнь заново. Но прежде чем я смогу это сделать, ты должен будешь стать как бы неродившимся.

— Да, я знаю. Полная самоотдача. Вот что было выше моих сил, и вот почему я пал так низко.

Он перекатился на бок в своем большом кресле, подтянул колени к груди, обхватил руками плечи и пригнул голову. Я терялась в догадках, что бы это значило.

— Ты видела когда-нибудь человеческий плод, Лилит? Вот так, согнувшись, я пролежал весь день. Я не хотел двинуться с места. Ничто не имело для меня значения. А потом вдруг меня охватила страшная тоска по тебе, и я распрямился, и сломя голову помчался к тебе, потому что вспомнил умалишенных, которые лежали так же, как я, и испугался.

— Слушай, Руперт! — и я мощно запела:

Я звезда, что поднимается из моря,

Из моря сумерек.

Я приношу людям сны, что правят их судьбой,

Я приношу душам людей лунные волны,

Волны, что накатывают с приливом и уходят с отливом

И снова приходят и уходят;

Они — моя тайна, принадлежащая мне одной.

Я — Вечная Женщина, я есмь Она —

Мне принадлежат волны всех человеческих душ,

Волны, что накатывают с приливом и уходят с отливом,

Тайные безмолвные волны, что правят людьми;

Они — моя тайна, принадлежащая мне одной.

Из моих рук они принимают свою судьбу;

Прикосновение моих ладоней дарует безмятежность —

Все лунные волны принадлежат мне.

Изида в небесах, на земле — Персефона,

Диана-Луна и Геката,

Изида под покровом, Афродита из пены морской, —

Все они есмь я, и все они — во мне.

Полная Луна ярко светит в зените,

Я слышу призывные слова, слышу и являюсь —

Шаддаи эль Хаи и Рея, Бинах, Гея,

Иду на зов жреца, призывающего меня.

— Это не песнь Персефоны, — сказал Малькольм.

— Верно, — сказала я.

Некоторое время он сидел молча. И наконец промолвил:

— В твоих словах истинная правда, я это знаю. Моя судьба в твоих руках, но я не настолько свободен, чтобы принять ее. Я несвободен, Лилит!

Последние слова вырвались криком боли.

— Душа никогда не бывает связанной, Руперт.

Я говорила тихо, стараясь вернуть ему спокойствие, ибо в таком состоянии ему нельзя было терять голову.

— Ты хочешь сказать, что будь моя душа свободна, все мои юридические и моральные обязательства утратили бы тогда всякое значение?

— Единственными узами, связывающими во внутренних сферах, являются узы функциональные. Есть ли какая-то связь между тобой и твоей женой во внутренних сферах?

— Нет.

— Тогда ты вполне можешь соблюдать все требования добродетели, оставаясь внутренне свободным.

— Я не уверен, что понял тебя.

— Сейчас это не важно. Просто поверь мне на слово.

— Хорошо. — Он помолчал. И вдруг: — Впервые в жизни я согласился с диагнозом без всякой проверки. Спой мне еще, Лилит. От этого больше толку, чем от разговоров. Я не могу понять, что ты мне говоришь.

И я снова стала петь ему песнь сна Персефоны, но теперь допела ее до конца, которого он прежде не слышал.

Погружайся все ниже и ниже, в самые глубины,

В вечный изначальный сон.

Будь недвижен, забудь, отрешись и уйди

В сокровенные недра земли.

Испей воды из источника Персефоны,

Из тайного кладезя, что у священного дерева.

Воды жизни и силы, и внутреннего света.

Вечная радость зарождается из ночных глубин.

И затем восстань, окрепший, полный новой жизни и надежд,

Возрожденный из тьмы и одиночества.

Благословенный даром Персефоны

И тайной силой Реи, Бинах, Геи.

Малькольм, который до этого сидел, весь сжавшись в комок, понемногу распрямился.

— Мне стало намного легче, — сказал он. — Я целый день пролежал вот так, и хоть бы что, а теперь по всему телу пошли судороги. В этой песне большая сила, Лилит. Я видел все, о чем ты пела, и когда ты воззвала ко мне, я не мог не явиться на зов. Я не мог больше лежать бесформенной кучей. Я ощутил эту радость, Лилит. Я никогда не думал, что смогу, но я смог. Послушай, теперь я расскажу, что на той неделе произошло в Уортинге. Я хочу тебе рассказать. Хочу, чтобы ты знала. Любой другой счел бы меня чудовищем, но ты поймешь. Ты ведь не думаешь, что на человеке может лежать моральная вина за те чувства, которые он испытывает? Ведь главное — это его поступки, верно? А с чувствами ему не совладать. Во всяком случае, я этого не могу, и глупо было бы притворяться, что могу. Это поднимается из глубины души, а я, как могу, пытаюсь с этим справиться.

А произошло вот что. Мне позвонили по междугородной в тот момент, когда я собирался идти к тебе, и сообщили, что у моей жены был удар, и она вряд ли доживет до утра. Опоздай этот звонок на пять минут, и я бы ушел и был здесь, а они не знали бы, где меня искать.

Я сразу же выехал и успел вовремя. Я уже говорил тебе по телефону, что не знаю, откуда у нее взялся удар, так как всю жизнь она страдала от пониженного давления, и я оказался прав. Это был не удар, а закупорка мозгового сосуда. Они были совершенно правы, считая, что она не дотянет до утра, так как болезнь быстро прогрессировала. Оставался единственный шанс — операция. Слабый шанс, но она все равно умирала, и я решился. Дженкинс, ее врач, согласился с моим диагнозом, но был категорически против операции. Я все же заставил его разыскать хирурга. Пришлось вызвать местного, так как посылать в Лондон было уже некогда.