Несущий свободу - Игорь Поль

– Вы ложитесь. Сбрасывайте туфли и ложитесь. Вам надо согреться.

Он укрыл ее, она свернулась клубком, не сводя с него взгляда.

– Думаете, Джон знает, что я здесь?

– Как пить дать. За нами всю дорогу следили.

– Откуда вы знаете? – Расширенными глазами она наблюдала, как сноровисто он раскладывает на краешке кровати детали пистолета: пальцы так и мелькали.

– Да уж знаю. Теперь мне не открутиться. Как только они придут, вам лучше отойти в сторонку. Рядом со мной будет опасно.

– Тогда я остаюсь, – сказала Ханна. – Пока я тут, никакой стрельбы не будет.

– Можно подумать, вы хотите мне помочь, – сказал Хенрик с горечью и недоверием: ее участливый тон всколыхнул в нем привычную подозрительность.

– Я уже говорила: я – на вашей стороне. Можно же найти какой-то выход. Скоро ночь.

– Да, – сказал он, – скоро ночь. Темнота мне не помеха. Только они уже здесь. Перекрыли улицу. Слышите – ни одной машины?

– Тогда они будут ждать утра. Я знаю, в полиции всегда так делают. Много раз делала репортажи о задержаниях. Вы можете позволить себе отдохнуть, у вас море времени. Хватит, чтобы все обдумать.

– Тут уютно, в этом сарае, – сказал Хенрик. – Должно быть, из-за света. Мне нравится полумрак. И тишина.

– Мне тоже. У меня дома есть большая старинная лампа. Настольная. Люблю зажигать ее по вечерам.

Он протирал куском полотенца деталь за деталью. Высыпал на ладонь патроны, внимательно пересмотрел каждый, точно стараясь отыскать изъян.

– Оружие всегда должно быть в порядке, – пояснил он. – Тогда оно не подведет.

– Собираетесь отстреливаться?

– Тут уж как фишка выпадет, – честно ответил он. – Я ведь все равно умру утром. Мое время вышло. Сам не знаю, зачем это делаю. Наверное, просто привычка.

Она была поражена – так просто он сказал об этом. Сострадание поднялось в ней волной, какое-то неизъяснимое чувство, сродни материнскому: она порывисто села, согнув колени, и взяла его за руку. Он вздрогнул от прикосновения и замер. Бред какой-то, подумала она в смятении. Он же убийца. Запросто мог убить и Джона тоже.

Он понял ее состояние. Злость на то, каким он стал, была как стеклянная стена. Прошлое не изменить. Эта женщина – она и вправду из другого мира. Никогда ей не понять такого, как он. Он чувствовал, как теряется в нем теплый лучик, зародившийся там, среди избитых пулями стен.

– Там, в развалинах, помните? Я отвел вас в сторонку, чтобы застрелить.

– Застрелить?

– А вы что думали? Что я в вас влюбился? Я похож на идиота, да?

– Что же, в меня и влюбиться нельзя? – грустно спросила Ханна. Он удивленно посмотрел на нее, такая детская обида послышалась в ее голосе. – Некоторые считают меня привлекательной. Один вот даже заплатил, чтобы меня выкрали. Конечно, сейчас я уродина. У меня все лицо разбито. И нос распух.

Он не нашелся, что ответить. Крыша над головой гудела от дождевых струй.

– Почему же тогда не убили? – допытывалась она.

Он чувствовал, как постепенно отогревается ее ледяная ладошка, слышал, как она дышит, уткнув нос в одеяло, такая близкая и недостижимая одновременно, и снова ощутил необъяснимое чувство утраты. Сказал ей:

– Солнце помешало, вот почему. Мешало целиться. А вы думали, из-за смазливой мордашки, да? Слава богу, обхожусь без этого. Чтоб я размяк из-за женщины… Никогда. – И спросил с отчаянием: – А вы-то почему в полицию не пошли? Почему репортаж не сделали? Вы же журналист, вам это выгодно. И сейчас – почему не уходите?

– Ну, – ответила Ханна, – я очень практичная девушка. Как ни странно, с вами тут безопаснее, чем одной. К тому же у вас пистолет, верно?

– Да не стану я в вас стрелять.

– Почему?

– Вам не понять, – ответил он.

– А все-таки?

– Если человек со мной по-честному, то и я с ним так же. Не такой уж я и подонок. Так что ничего я вам не сделаю. Если хотите – можете идти.

– Что же мне теперь, упрашивать вас, чтобы вы разрешили мне остаться? – сказала Ханна. – Вы же меня спасли. Только что. Я тоже знаю, что такое честность. Если бы не вы, меня бы этот рыжий пристрелил. Он подумал, что мы с вами заодно.

– Заодно?

– Что помогаю вам найти того человека. Который за ним стоит.

– Отчаянная вы женщина. Знаете что – вы мне нравитесь, – это признание вылетело из него словно само собой. Он удивился, как легко смог произнести это.

Она вспыхнула и отняла руку.

– Правда?

– Да. Голова у вас соображает. Вы не из тех хитрых куриц, которые только и думают, как бы семью завести. И характер у вас что надо.

– Жаль, – сказала она. – Я думала, не поэтому.

– В каком смысле?

Она улыбнулась:

– Ладно, забудьте. Наверное кожа у вас, как у слона.

– А, так вы об этом? – сказал он небрежно. – Так это у вас скоро пройдет. Больше я вас обольщать не стану. Должен же я был привлечь вас на свою сторону.

Ханна вздрогнула, будто от пощечины. Обольщать? Привлечь? Господи, так вот в чем тут дело! Идиотка! Загляделась на голубые глазки!

– Нет-нет, вы не так меня поняли, – оправдывался он, точно мальчишка. – Я совсем не то хотел сказать. Не могу объяснить вам, в чем тут дело. Нельзя мне.

– Я знаю, – тихо сказала она, разглядывая рисунок обоев. – Ваш дружок сказал – вам нельзя проговориться. То, что у вас внутри, убьет вас. Можете не говорить. Не хочу, чтобы вам было больно.

– Спасибо.

– Это был гипноз?

– Нет.

– Зачем я вам?

– Не знаю. Я теперь ничего не знаю. Цель утеряна.

Она зябко поежилась – от слов его сквозило холодом.

– Вы еще не согрелись?

– Наверное, я простудилась, – ответила она виновато.

– Вам бы выпить горячего. Я спущусь к хозяину. У меня осталось немного денег. Может, вина раздобуду.

– Нет, останьтесь, – она снова взяла его за руку. – Одной мне тут жутковато.

– Знаете что? – вспомнил он. – У меня есть кукуруза. Поешьте, станет легче.

Он поймал себя на мысли, что успокаивает ее, будто дитя.

– Что-то мне и в самом деле нехорошо, – призналась она.

Он не ответил – замер, прислушиваясь. Тихо поднялся, выключил свет, снова выглянул на улицу. Выглянул как раз вовремя, чтобы заметить шевеление на крыше дома напротив.

– Что вы там увидели?

– Не бойтесь, – успокоил он. – Только к окну не подходите. Кто знает, что у них на уме. Еще решат, что вы моя сообщница.

– Да кто там? – встревожилась она.

– Снайперы, кто ж еще.

– Вас убьют, – сказала она. – Вы сами не хотите жить, потому и остались.

Он пожал плечами:

– К чему тянуть? Утром или сейчас – какая разница?

– Не знаю. Наверное, я не такая, как вы. Когда этот рыжий на меня пистолет наставил, я думала, что каждая минута жизни – чудо. А у вас еще целая ночь. Неужели вам совсем не хочется жить?

Он вгляделся в ее лицо. В темноте глаза ее были как черные провалы.

– Вы спите, ничего не бойтесь. Я покараулю.

– Когда вы рядом, я не боюсь, – тихо сказала она. Так тихо, что казалось, будто говорит сама с собой. – Вы сильный. И добрый. Я такие вещи чувствую. Вы потому в меня не выстрелили. Я знаю. Вы на Джона похожи.

– Глупости говорите. Я – и похож на полицейского. Спите. Вы устали.

– А…

– Что?

– Да нет, ерунда.

– Да говорите же.

– Мне холодно. Вы не могли бы помочь мне согреться?

– Согреться?

– Ну, лечь рядом. Меня знобит. Если вам неприятно, то, конечно… – она пожала плечами под одеялом.

– Нет-нет, – испугался он. – Вы не подумайте…

– Это вы не подумайте. Ничего такого. Просто…

– Да ладно вам. Не чурбан же я.

Он осторожно прилег рядом. Пистолет и сумку положил на пол, у изголовья. Одно движение, и он вооружен. Жар ее тела проникал до самого сердца. Он почувствовал себя неуютно. Он… и она. Женщина из другого мира. Невероятно.

– Я же просила вас, – возмущенно прошептала Ханна. – Ну, представьте, что я ваша сестра.

– У меня нет сестры.

– А родители у вас есть?

– Тоже нет. Они погибли.

– Простите.

– Ничего. Спите. – Он дернулся от ее прикосновения.

– Что это? Кровь? Да вы ранены! – Она склонилась над ним, встревоженно заглянула в глаза. – Почему вы не сказали? Я вас перевяжу.

– Не зажигайте свет. Это царапина.

– Ничего себе царапина! У вас кровотечение.

– Пустяки.

– Повернитесь на бок, – скомандовала она. – Ничего не вижу. Больно?

– Немного. – Прикосновение ее пальцев наполняло его райским блаженством.

– Как вы думаете, простыня сгодится?

– Еще чего. Да на ней тут такое вытворяли! Откройте сумку, там есть бинты. И кровеостанавливающая мазь. Такой пузырек с кнопкой.

Он дернулся, закусил губу. Подумал: да, медсестры из нее не выйдет.

– Я вижу – вам больно. Я не очень умею этим пользоваться.

– Ничего. На самом деле мне приятно. У вас очень нежные руки.

Он почувствовал ее улыбку. Не повернул головы, не увидел – именно почувствовал. На этот раз ее прикосновение не принесло боли: Ханна осторожно гладила его по плечу. Он боялся дышать.

– А без бороды вам лучше, – шепнула она.