Любовь и злодейство гениев - Сергей Нечаев

Подобный ответ – откровенная наглость. Ни один главный редактор не оставит подобное без внимания. За ним последовал закономерный результат – прошел год, а статья так и не вышла. Камилла вновь написала Маргерит Дюран, и тон этого письма был уже совершенно неприязненный:

«Я немного запоздала с ответом на вопросы, которые вы мне задавали. Во-первых, я чувствовала и до сих пор чувствую себя очень плохо. Три четверти времени провожу в постели, находя облегчение только в лежачем положении. Мне некому доверить отправку письма, так что не следует удивляться моей необязательности. Вопросы ваши мне кажутся праздными, ненужными для статьи: какая надобность знать, кто были владельцы моих статуэток.

У вас достаточно материала – то, что я вам сказала в нашу последнюю встречу, гораздо интереснее, чем все эти перечисления и ненужные подробности. Так что отвечать вам мне казалось лишним».

Камилла заперлась в своей квартире-мастерской. Но «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» – через неделю ей под дверь подсунули счет, нужно было платить за квартиру. А денег у нее не было, причем настолько, что она почти ничего не ела.

В отчаянии она начала крушить свои работы, которые никто не покупал. Хозяйка квартиры не захотела даже взять их в качестве квартплаты. Грохот бьющегося гипса был слышен по всему дому. При этом она кричала, что какие-то двое мужчин пытались взломать ставни на ее окне, и она их узнала – это были люди Родена… А он приказал им ее убить… А она ему мешает, и посему он уже давно хочет избавиться от нее…

С этими словами она упала на пол, потеряв сознание.

Мнение Анри Асслена по этому поводу однозначно:

«Мания преследования, медленно и жестоко подтачивающая ее, этой ночью пугающе продвинулась».

В целом же состояние Камиллы он характеризовал так:

«Камилла стала систематически уничтожать, разбивая молотком, все, что было создано за год. В это время ее двухкомнатная мастерская представляла собой печальную картину разрушения и опустошения. Потом она вызывала возчика, которому и поручала увезти и похоронить в каком-нибудь рву эти жалкие бесформенные обломки».

Рэн-Мари Пари характеризует ее поведение так:

«Камилла Клодель сжигала сама себя на медленном огне. Разрушив свои творения, потом внутренние источники творчества, любовные и дружеские отношения, она ничего не оставила от себя, кроме загнанной тени в темной мастерской, ищущей безмолвия и забвения».

В воскресенье, 2 марта 1913 года, в Вильнёве умер Луи-Проспер Клодель. Камиллу известили о смерти отца телеграммой, которую почтальон равнодушно подсунул ей под дверь, но она ее не заметила, так как лежала без движения в постели. До этого она целую неделю никуда не выходила и ничего не ела, и чувствовала себя обессиленной. Соответственно, и на похоронах отца она не присутствовала.

Тогда все сочли, что Камилла просто сошла с ума. 5 марта Поль Клодель встретился с доктором Мишо, врачебный кабинет которого тоже находится в доме 19 по набережной де Бурбон. Тот выписал медицинское заключение, которое, согласно закону от 30 июня 1838 года, стало основанием для принудительной госпитализации «сумасшедшей».

«Предисловие, написанное Полем Клоделем для каталога выставки его сестры в 1951 году, хорошо известно: “Я так и вижу ее, эту горделивую девушку, в триумфальном расцвете красоты и гения, вижу то влияние, часто жестокое, которое она оказывала на мои ранние годы”».

(Опубл. в журн.: «Иностранная литература», 1998, № 10, раздел документальной прозы, статья РЕЙН-МАРИ ПАРИ «Камилла Клодель» (пер. с франц. Натальи Шаховской)

Через два дня Поль Клодель имел беседу с директором больницы Вилль-Эврар в Нёйи. Он передал ему медицинское заключение доктора Мишо, а 10-го числа утром Камилла была госпитализирована. Происходило это так: два здоровенных санитара вломились в ее квартиру на набережной де Бурбон и силой забрали ее. Подобная поспешность в стремлении изолировать Камиллу от общества может показаться достойной осуждения, впрочем, и сам Поль Клодель писал в своем «Дневнике»:

«Камиллу поместили в Вилль-Эврар. Всю эту неделю у меня было тяжело на сердце».

Очень скоро законность изоляции Камиллы стала предметом полемики.

19 сентября 1913 года в «Авенир де л’Эн» (L’Avenir de l’Aisne), антиклерикальной ежедневной газете округа Шато-Тьерри, под рубрикой «Наши земляки» появилась следующая статья:

«Художник, который довольствуется точным изображением действительности и рабски воспроизводит даже самые незначительные детали, никогда не станет настоящим мастером».

(Огюст Роден)

«Творчество гениального скульптора, уроженки нашего департамента, анализирует великий поэт: таково содержание специального выпуска «Декоративного искусства» (L’Art decorative), где Поль Клодель представляет нам могучее и трепещущее внутренним светом искусство своей сестры Камиллы Клодель.

Эта удивительная художница, которую судьба с неослабевающим упорством осыпала ударами, долго дожидалась момента, когда медлящая справедливость признает ее равной величайшим гениям пластических искусств. Благодаря «Декоративному искусству» (L’Art decorative), момент этот настал; те, кто по сорока восьми репродукциям (включая цветную вкладку), собранным месье Фернаном Ошем, смогут получить представление о ее творениях, в которых благородство Донателло одушевлено трепетом сегодняшней жизни, не колеблясь признают Камиллу Клодель истинным скульптором нашего времени. Между тем – факт чудовищный, в который трудно поверить, – ее, пребывающую в расцвете своего прекрасного таланта, в здравом уме и трезвом рассудке, схватили, грубо швырнули в машину, невзирая на негодующие протесты, и с этого дня великая художница заточена в сумасшедшем доме. Быть может, «Авенир де л’Эн» (L’Avenir de l’Aisne) из Шато-Тьерри в интересах правосудия и уважения к свободе личности осветил бы более подробно это похищение и насильственную изоляцию, ничем не оправданные и являющиеся чудовищным преступлением в стране, которая считает себя цивилизованной? Страшно то, что в силу закона 1838 года о душевнобольных повседневно и безнаказанно совершаются преступления, но в то же время католическая церковь и военщина могут беспрепятственно творить любое беззаконие; они неприкосновенны и как бы выше закона».

Эта первая статья прямо не указывала на семью Клоделей. Все изменилось, когда делом заинтересовалась парижская пресса. Поль Вибер, журналист «Гран Насьональ» (Grand National), в номере от 8 декабря 1913 года обрушился на закон 1838 года. 12 декабря газета «Авенир де л’Эн» (L’Avenir de l’Aisne), отзываясь на эту публикацию, поместила в разделе местных новостей статью без подписи, действующих лиц которой без труда узнали жители Вильнёв-сюр-Фер.