Перекличка мертвых - Иен Рэнкин

— Что делать? — эхом повторил Ребус.

От необходимости объяснять его избавил зазвонивший мобильник Шивон. Взглянув на дисплей, она поднесла его к уху.

— Мама? — закричала она. — Мы тоже смотрим. — Она замолчала, слушая мать. — Да я уверена, что с ними ничего не случилось… Ну конечно, ты же можешь позвонить по этому номеру. Возможно, дозвонишься не сразу. — Она снова замолчала. — Что? Сегодня? Они же могут закрыть Кингз-Кросс…

Говоря, Шивон отвернулась от Ребуса. Он посчитал за лучшее выйти из комнаты, чтобы не мешать ей сказать все нужные слова. На кухне он открыл кран и подставил под струю чайник. Прислушался к шуму текущей воды: такой обычный и знакомый звук, почему-то он почти никогда раньше не обращал на него внимания. А сейчас вот обратил.

Все нормально.

Все, как всегда.

Когда он закрыл воду, кран слабо забулькал. Странно, почему раньше он и на это внимания не обращал. Отойдя от раковины, Ребус увидел стоящую рядом Шивон.

— Мама хочет ехать домой, — сказала она, — беспокоится, как там соседи.

— Я ведь даже не знаю, где живут твои родители.

— В Форест-Хилл, — ответила она. — К югу от Темзы.

— Обед, стало быть, отменяется?

Шивон кивнула. Ребус протянул ей рулон бумажных полотенец, и она высморкалась.

— В сравнении с такой бедой все прочее кажется пустяками.

— Да нет, не скажи. Всю прошлую неделю беда буквально висела в воздухе. Временами я почти ощущал ее привкус.

— Пожалуй, это уже перебор, — сказала Шивон.

— Что перебор?

— Три пакетика в одной чашке. — Она подала ему заварной чайник. — Ты, наверное, хотел положить их сюда?

— Вероятно, — согласился он.

Ему вдруг представилась пустыня, а посреди нее рассыпающийся в прах памятник…

Шивон пошла домой помочь родителям и, может быть, проводить их на вокзал, если их планы не изменились. Ребус сидел перед включенным телевизором. Красный двухэтажный автобус был буквально разворочен, крыша валялась на проезжей части впереди корпуса. И все-таки кое-кто из пассажиров уцелел. Это казалось каким-то чудом. Его тянуло открыть бутылку и выпить, но, пока у него еще были силы, не поддавался этому желанию. Очевидцы рассказывали о том, что видели своими глазами. Премьер-министр уже вылетел в Лондон, оставив вместо себя в «Глениглсе» министра иностранных дел. Перед отбытием Блэр выступил с заявлением, стоя в окружении коллег по «Большой восьмерке». На пальцах президента Буша были отчетливо видны наклейки лейкопластыря. В новостных выпусках люди рассказывали, как ползли по телам к выходам из вагонов. Пробирались сквозь дым и кровь. Некоторые сумели заснять весь этот ужас на камеры мобильников. Ребус не мог понять, какой инстинкт ими руководил, превратив в военных корреспондентов.

Бутылка стояла на каминной полке. В руке он держал чашку остывшего чая. Трое мерзавцев были наказаны неизвестным мстителем или группой мстителей. Бен Уэбстер погиб, упав со стены. Верзила Гор Кафферти и Гарет Тенч готовы в остервенении броситься друг на друга. «В сравнении с такой бедой все прочее кажется пустяками», — сказала Шивон. В этом Ребус не был уверен. Потому что сейчас он более чем когда-либо жаждал получить ответы на вопросы, увидеть лица, узнать имена. Он не мог предотвратить ни лондонский кошмар, ни эдинбургское побоище. Единственное, что он мог, — это время от времени сажать в тюрьму негодяев. Но зла-то меньше не становилось. Ему вдруг вспомнилась такая картина: маленький Микки на пляже в Керколди, а может быть, в Сент-Эндрюсе или Блэкпуле. Малыш старательно воздвигает песчаную дамбу, защищая кусочек берега от наползающей на него приливной волны. Он трудится так самозабвенно, словно борется за жизнь. Старший брат Джон, орудуя маленькой пластмассовой лопаткой, помогает ему, подгребая песок, который Микки утрамбовывает. Двадцать, тридцать футов в длину, дюймов шесть в высоту. Но как только пенистый язычок воды касался их постройки, она начинала растворяться, постепенно сливаясь с окружающим пляжем. Что они тогда вытворяли! Дико вопили, топали ногами, грозили кулаками и морю, и предательскому песку, и недвижному небу.

И Богу.

Прежде всего Богу.

Бутылка, казалось, увеличилась в размерах, а может быть, это он стал меньше. Ему вспомнились строки из песни Джеки Ливена:[21] «Челнок мой очень мал, твое ж безбрежно море». Безбрежно… это точно, и почему в нем столько кровожадных акул?

Зазвонил телефон, но он решил не подходить. И не брал трубку целых десять секунд, а потом все-таки взял. Звонила Эллен Уайли.

— Какие новости? — спросил он, затем коротко рассмеялся каким-то лающим смехом и, сжав пальцами переносицу, добавил: — Конечно, кроме тех, что уже всем известны.

— Здесь все в шоке, — ответила она. — Никто даже и не заметил, что ты скопировал и унес домой всю эту бодягу. Я собираюсь съездить на Торфихен-стрит, посмотреть, что там происходит.

— Хорошая мысль.

— Столичный контингент отсылается в Лондон. Теперь, наверно, всех нас припахают.

— Насчет себя сомневаюсь.

— Правда, даже анархисты, кажется, в шоке. Из «Глениглса» сообщают, что там все успокоилось. У большинства только одна мысль — скорей бы домой.

Ребус поднялся с кресла. Подойдя к каминной полке, остановился.

— В такое время, как сейчас, стремишься быть рядом с теми, кого любишь.

— Джон, ты сам-то там как?

— Да я в полном порядке, Эллен. — Он провел пальцами по бутылке. Это был «Дьюарз», напиток бледно-золотого цвета. — Езжай на Торфихен.

— Я тебе сегодня не понадоблюсь? А то я могла бы попозже заглянуть.

— Сегодня уж не до работы.

— А завтра?

— Это было бы неплохо. Тогда и поговорим.

Он повесил трубку, положил обе руки на каминную полку и пристально посмотрел на бутылку.

Он мог бы поклясться, что бутылка ответила ему таким же внимательным взглядом.

20

В южном направлении шло много автобусов, и родители Шивон рассчитывали отправиться с каким-нибудь из них.

— Мы ведь так и так завтра собирались ехать, — сказал отец, обнимая ее.

— Но вы ведь так и не добрались до «Глениглса», — заметила она.

Отец чмокнул ее в щеку чуть ниже скулы, и на какое-то мгновение она снова почувствовала себя маленькой девочкой. Он всегда целовал ее в это место, будь то Рождество, день рождения, сообщение о полученной пятерке — или просто так, в приливе счастья.

Потом мать прижала ее к себе и шепнула на ухо: «Все это не важно». Все — это рана на лице и поиски нанесшего удар полисмена. Разжав объятия, но все еще не выпуская ее из рук, мать сказала:

— Теперь ты приезжай к нам — и поскорее.

— Конечно, — пообещала Шивон.

Без них квартира казалась опустевшей. Ей вдруг пришло в голову, что дома у нее почти всегда царит тишина. Нет, не тишина — ведь постоянно звучит музыка, работает радио или телевизор. А вот гости приходят нечасто, никто не свистит, входя в прихожую; никто не поет в ванной во время мытья.

Никто, кроме нее самой.

Она попыталась дозвониться Ребусу, но его телефон не отвечал. Телевизор работал; она не могла заставить себя выключить его. Тридцать погибших… сорок… а может быть, пятьдесят. Мэр Лондона выступил с проникновенной речью. Ответственность за теракт взяла на себя «Аль-Каида». Королева «глубоко потрясена». Жители пригородов, закончив работу, отправились в долгий пеший путь к своим домам.

Шивон подошла к холодильнику. Походы матери по местным магазинам оказались более чем результативными: утиное филе, бараньи отбивные, большой кусок сыра, натуральный фруктовый сок. Заглянув в морозилку, Шивон извлекла пластмассовый контейнер с ванильным мороженым. Взяла ложку и пошла назад в гостиную. Чтобы отвлечься, включила компьютер. Пришло пятьдесят три письма. Пробежав глазами по заголовкам, она поняла, что большую часть можно удалить не открывая. Затем, вспомнив что-то, сунула руку в карман. Компакт-диск. Она вставила его в дисковод. Несколько кликов мышкой, и перед ней пунктирный обзор событий. Стейси сосредоточила все свое внимание на демонстрантах, формируя своего рода досье для своего начальства в СО-12.

Просмотрев пятьдесят или шестьдесят фотографий, Шивон наконец увидела родителей: Тедди Кларк пытался оттащить жену подальше от переднего края. А вокруг кипели страсти. Поднятые дубинки, рты, разинутые в крике или в злобной гримасе. Опрокинутые урны, летящие по воздуху комья грязи, вырванные с корнями цветы.

А вот и палка, опустившаяся на лицо ее матери. Шивон в ужасе отпрянула от экрана, но усилием воли заставила себя смотреть. Палка выглядела так, словно ее только что подняли с земли, и держал ее не полицейский, а кто-то из протестующих. От удара мать пошатнулась, лицо ее исказилось от боли. Шивон провела большим пальцем по экрану, словно пытаясь прогнать боль. Сжимавшая палку рука была видна по плечо. Голова в кадр не вошла. Шивон вернулась на несколько кадров назад, затем стала смотреть дальше.