Равноденствия. Новая мистическая волна - Дмитрий Силкан

Алексей Орлов

Мемориал

Может быть, мой вопрос покажется вам нескромным. Эта странная форма домов в вашем посёлке… Они напоминают мне…

— Совершенно верно. Изящный абрис, не правда ли? Все кровли плоские, а вертикальные стенки с небольшим, едва заметным глазу уклоном. Окон, как видите, нет. И только один вход — скромная арочка с плотно надвигающейся крышкой двери.

— А не связана ли такая форма, ммм… жилищ, скажем, с образом жизни поселян?

— Самым непосредственным образом! Можно сказать, она впрямую реализует мировоззренческие основы нашего общественного строя, и прежде всего ведущий лозунг эпохи: "Каждый человек — творец своей собственной истории". Если в обычных посёлках люди живут в обычных домах, то в нашем посёлке каждый житель ещё при жизни строит себе мавзолей, который останется памятью о нём на земле. Мемориал. После постройки человеку остается только…

— Умереть?

— Совершенно верно.

— А вот касательно земли… Я знаю, что она не принадлежит поселянам?

— Это правда.

— Я слышал, что старые, обветшавшие мавзолеи периодически подвергаются сносу?

— Это действительно так. Видите ли, посёлок нуждается в земле для вновь въезжающих. Территорию к тому же необходимо благоустраивать, да и, знаете, дух обновления требует перемен: стиль эпохи постоянно меняется, градостроительство не стоит на месте…

— Как уничтожаются старые мавзолеи?

— Направленный взрыв разносит сооружение буквально на клочки. При этом рассеивается и прах усопшего, что во всех отношениях удобно, выгодно, экономично. Образовавшаяся воронка используется как котлован под фундамент нового мавзолея.

— Такое методическое уничтожение мемориалов не вызывает нежелательного резонанса у родственников, друзей, близких усопшего?

— Наоборот. Стоит напомнить, что у нас уже внуки не помнят своих дедушек — для них это фактически чужой человек. К тому же об этом специально сказано в нашей Мемориальной Программе: строительство и снос прямо отражают идеи преемственности поколений и их вечного обновления.

— А есть ли ограничения на высоту возводимых мавзолеев?

— Практически нет.

— Так значит, вот эти пирамиды, виднеющиеся там у горизонта…

— Да-да-да. Соседи перенимают наш опыт. А средства у них — сами понимаете… Пока ещё промышленные районы сильно опережают в своем развитии сельскохозяйственные. Здесь у нас картина довольно скромная, ну а там хозяйства побогаче, масштабы покрупнее.

— И наконец, последний вопрос. Как определяется глубина того следа, который житель вашего поселка оставляет, что называется, на земле?

— Отлично сказано: "Глубина следа". Она определяется самым буквальным образом. Надземная часть мавзолея — это верхушка айсберга. Главная его часть — вертикальная шахта, уходящая в глубь земли. Чем она глубже, тем более достойно и честно прожил человек свою жизнь, тем больше пользы принёс он обществу и самому себе, зарывшись глубоко в землю. Таким образом, наша жизнь впрямую ведёт нас вглубь. Поэтому, собственно, вы и не видите людей на наших улицах. Все они на данный момент неустанно трудятся на благо нынешнему процветающему обществу глубоко под нашими ногами… А все измышления глупых нытиков о том, что мы-де загнали народ в духовный тупик, зарыли их живьём в землю, опустили ниже всяких норм культуру и нравственность, как вы сами видите, не имеют под собой никаких твёрдых оснований.

Твёрдая почва — у нас под ногами. Топните ногой, посильней, не бойтесь! Вот так… Слышите? Эти глухие удары? Вечные свободные труженики приветствуют вас, шлют вам свой трудовой салют, ни на секунду не выходя из трудового ритма на благо дальнейшего развития нашей Цивилизации. Наша поступь тверда. Мы твёрдо ступаем по земле и даже в земле. В земле-матери, в земле-кормилице. Рад был ответить на все ваши вопросы…

Стреляющие ружья

(Эпизод эпизода)

Двое стояли друг возле друга

с ружьями в руках,

пальцы на спусковых крючках,

стволы упёрты в висок, — и

вели неспешный разговор:

— И всё же позвольте мне в связи с некоторым обоюдным неудобством, — говорил один, — попросить вас хотя бы ненадолго опустить ствол вашего ружья.

— Только после вас, — галантно отвечал другой.

— Тогда, может быть, вы слегка сдвинете ствол в сторону, к носу, если вам не трудно, или к щеке, чтобы случайный выстрел, если он, не дай бог, произойдёт, не оказался бессмысленно летальным…

— Не извольте беспокоиться, — отвечал другой, — моя рука действительно немного затекла, но это пустяки: видите, как ловко я перехватываю оружие другой рукой? Ствол и не шелохнётся. К тому же, знаете ли, мне совершенно безразлично, пальцем какой руки спускать крючок — правой или левой.

— А может, — снова начинал первый, — нам с вами всё ж таки на минутку опустить стволы, отдохнуть чуток, перекурить, поболтать о жизни…

— Что ж, это бы и очень даже неплохо, — отзывался второй, — однако смотрите, как прекрасно мы с вами взаимопонимаем друг друга и без этих нововведений… не лучше ли нам и дальше этак дружески болтать?…

— А вот если бы, представьте себе, я бы взял да и опустил своё ружьё — да-да, кроме шуток?!

— Так я вам и поверил, право! Не прикидывайтесь дурачком…

— А если бы я и не просто опустил его, а даже передал бы вам из рук в руки?..

— Какие странные мысли приходят вам в голову!

— Да, передал бы?!

— Ну-у, я бы взял.

— А потом?

— Потом? Что потом?

— Что бы вы сделали потом?

— Я бы стрельнул…

— Зачем же это вам было бы меня стрелять? Я же ничего вам не делаю, жить не мешаю, и ружья у меня уже нет…

— Как не мешаете! Вот же у вас глаза другого цвета и рост не такой. Да и вообще, если бы вы мне ничем не мешали, разве мы с вами стояли бы здесь напротив друг друга с оружием в руках?… И потом, знаете ли, привычка…

— Вторая натура, да-с, — подхватил первый, — но…

— Менять устоявшееся, традиционное…

— Держать ближнего своего на крючке…

— Блюсти национальные идеалы…

— Но в эпоху техучно-наической революции и глобальных сдвигов в…

— Эй вы! — раздался голос со стороны. — Кидай ружья, быстро!

Собеседники одновременно обернулись на голос,

ружья дрогнули,

пальцы непроизвольно дёрнулись,

стволы глухо плюнули свинцом…

На звук слившихся выстрелов наложилась длинная, дробно откатившаяся пулемётная очередь…

Алексей Воинов

Богемский гранат

В кустах у церковных стен шуршал рассвет.

Сонно двигались ветви, по земле ползали тени предметов, которых на самом деле не было. В сыпавшейся росе ворковала не спавшая всю ночь больная горлица. Чуть шатался собор и памятник святому Георгию, змей под копьём чуть извивался. Редкие люди, попадавшиеся навстречу, оборачивались — в городе до сих пор не появилось никого, кто был бы красивее медленно шедшей по улице в этот ранний час старой женщины. У неё болела от дальней дороги нога, но она не хромала. Только иногда царственно останавливалась. Музеи и кафе были ещё закрыты, в кукольной лавке шелестели бумагой, из лавки на углу пахло чаем и шоколадом. Медленно поднималась решётка на окнах антикварного магазина. Внутрь него старуха и намеревалась пробраться. Дамы в конце зала кивнули ей пятнами вместо лиц. Жизнь слепила электрическим светом. А она забыла, что это такое.

Она потрогала бронзовую цаплю. Здравствуй, ты видишь меня своим застывшим зрачком? Ты меня узнаёшь? По подоконнику к ней бежали девушки с гроздьями цветов в руках. Огонь еле теплился в матовых бутонах. Блестел лак на комоде красного дерева. Всё начистили, отполировали, настелили ковров. Слоны на спинах несли высокие башни с принцессами. Она любила их искусный витой узор. Но резные башни упали.

— Вы что-нибудь выбрали? — спросили из глубины. Она захрипела.

На полках стоял мейсенский фарфор, знакомые фигурки. Теперь чужие, за стеклом. Их унесут поодиночке, фигурки, ковры, кресла, цаплю, цаплю. Но ей-то что, ей всё равно. Она нагнулась у витрины с драгоценностями. Кольца, брошки, серьги, запонки, булавки для галстуков, ей часто дарили такие. Если бы её пальцы не распухли… Если бы она была так же легка, по-прежнему невесома… Ленты и ожерелья на шее, камеи на воротничках, броши, колющие через платья, они тянули к земле. Ожерелья рвались и сыпались по всей зале посреди бала, бусины скакали по лестницам, выпрыгивали на улицу. А она даже не замечала. Стояла посреди застывших пар и смотрела в никуда. Кровь стыла у всех в жилах, а она и бровью не поводила. Ещё недавно эти вещи хранили её дыхание. Пахли её духами, совсем недавно.