Равноденствия. Новая мистическая волна - Дмитрий Силкан

Время, свободное от того, чтобы возделывать наше пластилиновое сознание, Бабушка отдавала умащиванию огорода. До изнеможения, до последних уползающих за горизонт членистоногих лучей, что искоса посматривали за её трудами откуда-то исподлобья Небес. Несмотря ни на что, огородец был скуден. А Ба ворчала под нос: "Прочь, Бездетные! Соглядатство ни к чему ваше…" — и грозила светилу пальцем. Но слива и впрямь была хороша, только она казалась вещью-в-себе и бабушкиных забот чуралась.

"Ба, ну чего ты так много работаешь", — приставали мы с Лёнчиком: "Всё равно ведь ничего не растёт…"

На что она как-то раз предложила сыграть в Следы. "Ага! Давай, давай!" — зашумели мы наперебой с Лёнчиком, подавив в себе недоумение: "А как это?.." Позднее оказалось, что в Следы играют даже Боги, но какое это имело значение тогда…

"Ступайте босыми ножками по земле. Чьих отметин отсюда до сливы больше окажется — тот и выиграл".

Тут уж мы с Лёнькой пыжились как могли. А как дошли до дерева, Бабушка, вместо того чтобы считать ножки-печатки, пригнувшуюся ветку отчленила да и замела всё одним махом: "Яхх-хии!.." А во мне вдруг что-то сжалось: "И не жалко ей…"

"Ну, — говорит, — победило Древо Судеб". Мы так и сели. А Ба возьми и скажи: "Из двух Противников порою Третий победителем выходит, со своей потаённой Игрой" — и улыбнулась так: хитро-хитро, одной головой наклонённой. А глаза пус-ты-ыы-е… — опять на своего Бога любуется. А мне подумалось, каким-то нехорошим предчувствием: "Выпьет он из неё всю кровь…" А в голове юлил навязчивый волчок: "…Боги просто так на землю не сходят…"

…Бабушка разгребла землю ладонями. "Вот, богатыри, — показала нам Ба следы «бесчинств», — вроде отметин-то как и не было, а траве да червям "на орехи" досталось. Потому, что вы да я орудием сердце земляное рыхлите. Оно-то поболит-поболит да и даст всходы. За Красным Зерном уход надобен".

На что Лёнчик пытался растерянно возразить: "Так мы же того не хотели…"

Но Ба была непреклонна: "Вот и я здесь не огород вскапываю!.." — и засмеялась, пронзительно и обречённо.

"А-аа жж-жиззнь с-сс ним-мми т-тта-аак м-ммежж-дду м-мметит-т. А-аа н-нну, к-кка-ак п-праа-м-м-меж з-зубоф-фф Я-аа-нгель-с-сских?.."

Соседи нашу Ба обходили стороной, за то лишь, что "не от мира сего" она им казалась. Заметят — моргнут и… нырк в хатку пугливо. Кроме старика одного, которого все в округе считали беспамятным: "Неча, мол, днями без продыху куролесить по дворам с колотушкою…" А старик им вещал, что вроде как "Судный День на Пороге".

Безумный своими затаёнными инструментами вестник был единственным из близживущих, кто всегда глядел Бабушке прямо в лицо. Глаза в глаза… И тогда его Пустота и Прозрачность её встречались друг в друге. А затем, переплетаясь, тянули унылую-супружнюю песнь о Конце всех Времён.

Иногда даже ночью слышалось его сумеречное шарканье.

"А подд-ле б-боо-гги т-танцу-у-ют па-аа-дди и-и Ска-аа-ма-рр-рохи от з-завис-стти п-пааа-г-гибли б-бб…"

К изумленью, приметил я, что Бабушку боль ни своя, ни чужая не обихаживала. Видно, Ба была к ней нечувствительна.

Иногда я даже сердился на неё, что не в силах загадки её раскусить, как орешки дикие. Однажды спросил её про картинку тканую, где два мальчугана боролись, только очень уж как-то по-родственному да заискивающе-к-силе: лицо одного орошалось слезами непрозрачными, сукровичными, а взгляд — ликования преисполнен.

Ба, а кто из этих двоих победитель? Тот, Смеющийся?..

— В глазах хохочущих плавают дохлые рыбы, к самым Небесам брюхом пузыристым… И-иихх… Т-шшш… Батый… Не то и тебя Луна услышит. Его-то лишила она горечи победной… Да смотри внимательно: вкруг столько овечьих туч раскудрявилось, что неясно: люди то, под облака ряженные, или Боги сошли в узкоокие чадовы тулова… А собрат его — он от лёгкости… собою плачет… — словно скороговорку, выпалила мне Бабушка.

— Какой-такой лёгкости, Ба?..

— Что не ему глазами Бога кормить.

Не понял я тогда ничего. Спросил, "кто победитель?" — на что она мне: "Третий и победил, само собою. Кому ж ещё?.."

И так всё для Бабушки — "само собой": и сокрытые вышние Промыслы, дождевая толчея жизни, и Смерть в образе девочки с деревенской танцплощадки, искушённо гарцующей на своих каблуках — всё то, что Ба называла "Изначальное Одно".

…Бабушка часто распылялась деяниями странными, несуразными. Вот, к примеру, бубнила о какой-то "Великой Чистоте", а сама-то и не мылась вовсе, протиралась чернозёмом да маслом чертополоха, какой собирала шептально. Да вразумляла нас, что "чертополох-то иное. Он и к стопам святых поцепляется, а посему сам святой, ближе роз к Небесам".

А я впитывал сказ её вперемешку с причудливым благоуханием — землисто-терпким, сладковато-смрадным ароматом Бабушкиного Бога.

"А-аа в-фф з-ззе-мель-ке чч-череп-пааа фф п-плясс-с…"

Бабушка поведала нам про свой Рай, где тугобоко кочуют меж богами Небесные ледники и всё обескровлено, а Владыки призывают тень Смерти. Но та, Горячая и Счастливая, приближается было к ледяной лестнице, ведущей на Небо, да тают ступени от одного Её Дыхания, "…жжжурчат горестным в рыхлую земную Колыбель". И Нет Богам покоя. Единой надеждой зиждутся: найти да взрастить Красное Зерно…"

Она всё рассказывала, а мне виделось своё: хрупкие и хрустящие, вскормленные Богами, сукровичные огурцы Небесных Грёз…

Райская Церковь, где заиндевелые Ангелы порхали под куполом (неизменно зигзагообразно, как ироничные взгляды Пустотного Бога на припорошенных Адом фресках)… Да растирали краски Кровию Творцов.

А пока мне всё это мерещилось, в ближних лесах стройно подвывало зверьё.

Может, Янх-гелы?.. Не знаю… Невиданные… и ведомые Перепуганными богами…

"Д-ддаа-а фф-к-ккруу-гг с б-божжею р-раа-асс-ою-уу…"

После того злополучного дня, когда Вольдемар и Лёнчик провозились целый день в Сосновниках, Вольдемар вернулся пыхающим довольностью и раскрасневшимся, а Лёнчик заспанным и немым, будто с перепугу. Потом голос у него прорезался, но казалось, что никого не слышит.

Напала на Лёньку хвойная хворь… Он махал на неё руками, на врага неистребляемого, смешно так, словно фасеточных москитов гонял. Через несколько дней спустился Лёнчик на самое Дно своего Потаённого мира, откуда никто и ничто не смогло бы его выудить. С того времени он стал заикой и всякий день наряжался в Бабушкины юбки и кружился в бешеном Танце, громко декламируя нараспев: "А-а з-знаешь, у-у б-Ба-аль-шой с-Саа-сны м-мыы в-видели-и Чародееф-ф. А-аани ииграли фф б-буб-бен, аа ещё — н-наа-шим-ми г-га-а-ло-вами…" И выводил протяжно потусторонне: "Л-л-уу-нные Фе-эии… Л-л-уу-нные Фе-эии…" На что возмужалый Вольдемар лишь презрительно ухмылялся в усы да чесал причинное место…

Вскоре отчалили в город Лёнчик с Вольдемаром, прихватив с собой чёрный картуз, какой ещё, помню, Ба расшила причудливыми узорами.

Лето переваривало изрыгнутые крохи августовской травы и всех прочих чад своих, вплоть до удодова мельтешения. И несмотря на то что в последние недели нашей несообразной совместности я почти не разговаривал с Лунопомешанным Лёнькой (а тем паче к Вольдемару питал приступообразное отвращение), одному мне стало тяжко не по-божески. А под одеялом ночами маялось предчувствие. Не хватало смеха… Звонкого. Дзинь-дзинь… "Открывайте святые Врата, лиходеи!.. Будьте как дети…" Лихорадили песнопения распахнутого оконного нутра, казалось, что сливовые ветки тасуют карточно игривые голоса — на туза, по-мальчишески, да разными мастями.

Как-то даже примерещилась пробирающая дрель рыжего пятна, круглого, слово бублик с маком. С разрастающимся Дырочным богом посередине, заволакивающим и муторным. Ржавленый отпрыск шаровой молнии. Но ведь грозы-то не было!..

После всего жизнь моя уже не перемешивалась с Невидимыми богами, банальностью вязкого, непродираемого Миража, растрёпывающего нервные струны. Теперь именно мой, а не Перепуганный Бог сыграл бы на них собственную песнь бытия, не отягощённую Небесными ледниками-трупоедами. И всё попросту потому, что в ту ночь я встал и зрил Недозволенное.

"То Благодать Господня… Всё это… — Его Фатальная Смертная Карусель… И Бесполое Небо, порождённые им чада иные, Зов Бездны и Те, кто умирают на земле, под Тенью Сливового Дерева".

Полупрозрачный сгусток завис перед Деревом Сливы — будто препарированный нечистыми мозг, студенистый обитатель липкого Неба. Хаос распирал его очертания, молекулы дробились, как Пустота внутри самоё себя, остервенело мечась перед Ледяной Границей. Смуглые Небеса стонали всем существом, видимым и бесформенным, жадно и одержимо испивая из земли Нечто Недостижимое. Тончайшие игры алкали… Извечным холодом. Беспробудностью.