СССР™ - Шамиль Идиатуллин

– Уф. Поймешь. В общем, во-первых, я пришел просить прощения. Даш, ты прости меня, пожалуйста, что допустил такую ситуевину. Это еще не конец, позволь я договорю. Значит, я не думал, что так серьезно, и не было у меня такого раньше – да и слишком ты красивая, честно говоря. Это во-первых. Во-вторых, я дико люблю Эльку. Прости, это нельзя никому говорить, но без этого дальше, то есть в-третьих, неправильно прозвучит. Так. В-третьих, в данный момент я разведен и пришел делать тебе предложение. Только оно довольно гнусное, мне кажется, так что можешь послать сразу. Вот.

– Это конец? – выждав, осведомилась Дашка.

– Ну да.

– Как-то я по-другому его себе представляла. А что за предложение-то?

– Ну как... – Я даже растерялся. – Какие предложения обычно делают? Примерно такое, только гнусное, – я же говорю.

– Камалов, ты не говоришь, а, извини, бычьи яйца крутишь. Объясни толком.

И я наконец объяснил.

Дашка слушала не то что внимательно, а так, будто я описывал способ ее казни. Ну чем-то похожим я и занимался.

Когда я заткнулся, Даша некоторое время рассматривала меня как закопченную гравюру. Затем встала, развернулась к стойке с чайниками, сунула руку под поролоновый подол, рассеянно вытащила ее, развернулась ко мне, уперлась поясницей в стойку, неторопливо скрестила руки на груди, да еще ноги скрестила. С точки зрения прикладной психологии позиция обещала мало хорошего. Эстетически все было по-прежнему совершенно.

Победила психология.

– Значит, Элька воспользовалась правом на развод, который ты ей делегировал, еще когда вы женились, так? Сказала вот это слово три раза, и с тех пор вы считаетесь разведенными? Так?

– Так.

– То есть с января, с момента ее отъезда?

– Именно.

– И тогда, в кабинете, ты был уже разведенным. Так?

Я кивнул.

– Так чего же ты, гад ползучий, кобенился?

Я вздохнул и сказал:

– Ну, как бы в трауре был.

– Он, значит, в трауре, принц, а остальные, значит, цветут, пахнут и на передок слабые. Красавец. А теперь, выходит, траур кончился, ты любишь Эльку прям до дури, но вот эта самая разновидность развода, которую она включила, эта разновидность действует, пока потерпевшая сторона еще раз с кем-то не трахнется? Так?

– Нет, не так. Даша, я же объяснял. Не трахнется, а поженится. После обычного talaq стороны могут сходиться заново без всяких там. Тройной talaq утрачивает силу только после того, как разведенная жена выйдет за другого мужчину. Стало быть, и наоборот. И этот брак может быть без секса вообще – это уж как стороны договорятся.

– То есть ты зовешь меня в жены и хочешь сразу договориться, трахаться или не трахаться?

Настал мой черед изучать елку за окном.

– Камалов, я вопрос задала.

– Ну, типа того.

– Краса-авец, – протянула Дашка с восхищением. – А почему я-то? Почему не Нина Ивановна?

– Я исходил из того, что я тебе должен, – твердо сказал я.

– Исходил он. А Элька-то знает, из чего ты исходил – и, это, куда ты сегодня пошел?

– Она мне не жена пока. И это не ее дело.

– Ну, хоть что-то.

– Но догадывается, наверное.

– Муж-жик, – с презрением сказала Дашка. – У него ребенок сегодня-завтра родится, а он, значит, позволяет догадываться. Слушай, как интересно у вас, а? Никакого цирка не надо, а, Камалов?

– Ладно, Даш, пойду я, – сказал я и поднялся.

– Сядь, – велела Дашка стальным голосом.

– Совсем-то не бурей, – попросил я, однако сел.

Должен, говорю же.

Дашка еще немного подумала и спросила:

– Хорошо, допустим, я согласна. Что дальше?

– Да не будешь ты этого, все, вопрос снят, дурак я был. Извини.

– Что дальше, я вопрос задала.

– Дальше – ты должна признать, что веришь в единого Господа и Его последнего пророка.

– Магомета, что ли?

– Да.

– Так. Дальше.

– Потом оговариваем условия и читаем niqax – ну, брак по-нашему. У меня есть право расторгнуть в любой момент без причин. У тебя тоже – если это оговорено в условиях.

– А если нет?

– Если нет, то нужны причины: невыполнение условий брака с моей стороны, беспочвенное обвинение в измене, отсутствие физической близости и так далее.

– Так. И ты своим правом пользуешься?

– Да.

– В любом случае, что бы мы ни указали в условиях?

– Да.

– Даже если я буду мыть тебе ноги, ходить в парандже, отсасывать тебе каждое утро и давать в задницу каждый вечер?

Я кашлянул и сказал:

– Это xäräm.

– Переведи.

– Значит, запрещено.

– Да ну! – восхитилась Дашка и снова повернулась к чайникам, бормоча что-то вроде: «Вот ведь все предусмотрят, сладострастники, – а зачем нужна дорога, если она не ведет к хараму».

Она выдернула чайник из-под бабы, поискала взглядом чашки, передумала, со стуком поставила чайник обратно на стойку и сказала, не поворачивая головы:

– Пошел вон.

Я к этому давно был готов, потому не стал дожидаться сразу задуманного, похоже, крещендо – оно настигло меня уже на полпути к сапогам.

– Пошел вон, я сказала! – разнеслось по дому и, кажется, по всему Мира до Елового холма как минимум.

Тут, видимо, Дашка обернулась, чтобы врезать мне, допустим, чайником в лоб, обнаружила мое послушливое исчезновение и вопреки ожиданию замолчала.

Я воткнул ноги в сапоги, подхватил куртку и дернул ручку двери, мучительно, до рези в ноге и в ухе, переживая дежавю, – сейчас выйду, а машина блокирована, и рядом пасется урла со стволами.

Дверь оказалась запертой. А открывалась она «союзником», Дашкиным. Когда и зачем она успела включить замок, ума не приложу.

Звать ее было стыдно, ломать дверь – глупо. Бежать до окна – тем более.

Я вздохнул и сел на корточки у двери.

Дашка вышла из кухни через пару минут. Мне не удивилась – еще бы она удивилась. Медленно, ставя ступни по струнке, подошла вплотную и спросила:

– Камалов, я ведь тебе очень нравлюсь.

Я с силой растер лицо ладонями и сказал:

– Очень.

– И ты же ко мне пришел не только из-за Эльки. Из-за меня и из-за себя, правильно?

– Даш, – начал я.

Но она перебила:

– Галиакбар Камалов. Ты полный козел. Но я тебя очень люблю. Я очень хочу быть твоей женой. Пусть всего на день, пусть на одну ночь. Все равно это будет лучшая ночь в моей жизни, я знаю. И я буду очень стараться, чтобы все так быстро не кончилось. Чтобы эта ночь не стала последней. Я согласна, Алик.

Я поймал и поцеловал ее холодные пальцы. Потом медленно поднялся.

Она очень старалась.

И у нее почти получилось.

Почти.

2

Буржуй

            бежал,

                      подгибая рессоры,

сел

      на английской мели;

в его интересах

                        расперессорить

народы

           Советской земли.

Сергей разогнул спину и сладко выдавил из дыхательных путей, как из тюбика, тонкий выдох со стоном. Вдохнул, снова выдохнул, сделал пару хуков и завертел головой двойной пользы ради: с обстановкой познакомимся и цемент из мышц ссыпем.

Обстановка была до боли знакомой: весенний лес без намеков на продолжение песни в виде березового сока или ненаглядной певуньи. Желтый сыроватый ковер, сосны по щиколотку в снегу, легкая выхлопная вонь да мужики разной степени брутальности и пузатости. Все теплее, чем в Союзе, – градуса на три.

Не то чтобы Сергей ожидал большей урбанистики, хотя ребят перед выездом и подначивали уговорами не пугаться светофоров и многоэтажек, – но все-таки рассчитывал, что как минимум парадная часть презентации пройдет в самом Красноярске. Фига там: Майстренко, бывший замгендира местного «Союза», а теперь глава представительства и партийный полубонза, даже вылезть из «кипчаков» не позволил. Обнял сидячих и сказал: на автодром. И даже не на «Красное кольцо», к которому изучивший карты Кузнецов был готов морально и топографически, а «не, там подальше, в сторону "Двадцать шестого"».

Это было не то чтобы сильно подальше. Но если встречающая сторона хотела добиться от союзников предельно боевого настроя, то сделала все правильно: даже Серега, томно перекладывавшийся всю дорогу по заднему сиденью, рассвирепел, чего уж говорить об Андрее с Максом, страдавшим за рулем.

Зато «кипчакам» было не привыкать – их примерно по таким пересечениям и испытывали. Новый автодром, с помощью которого красноярские товарищи, оказывается, хотели обнаружить и изучить все достоинства и козявки «кипчаков», был построен на проплешине между несколькими языками тайги, извивавшимися севернее трассы Красноярск–Железногорск. То есть как построен: и без того плоский ландшафт разровняли бульдозерами, подсыпали песочку с крупным гравием – и, по счастью, забросили на всю зиму. Во всяком случае, выбитые колеи, глубокие лужи и прочие мокрые дела, обычные для отечественной беды номер один, в глаза не бросались. От урбанистики на автодроме был только пованивающий воздух. Лепта джипов и седанов, выстроившихся в заездных карманах. Без этого условия казались бы вообще домашними, подумал Сергей, в очередной раз подивившись тому, как быстро отвык от нормальной российской атмосферы и как просто превратить лесной почти озон в нормальную российскую атмосферу. Достаточно трех-четырех – виноват, пяти – бензиновых и дизельных моторов, поработавших совсем чуть-чуть. И это, прошу заметить, замечательные японские движки на качественном, хочется верить, топливе. А чего от куда более стандартной малокачественной незамечательности ждать?