Том 2. Миргород - Николай Гоголь

„Мелодии“ Маркевича основаны на довольно тщательном изучении фольклорных и исторических источников, на непосредственном любовании красотами Украины. Это восторженное любование создало книге Маркевича некоторый успех; оно, повидимому, привлекло к себе внимание и Гоголя. Так, можно предполагать, что на гоголевском описании степи (глава II) отразились следы чтения „Украинских мелодий“, где степу уделено особенное внимание. В предисловии Маркевич замечает: „наши травы удивляют европейца; Шерер с восторгом говорит следующее: вся равнина изобилует всякого рода огородными растениями: душистые цветы, которые с величайшим тщанием обрабатывают европейцы, там растут сами по полям, и травы такой высоты, что человек на коне легко в них укрывается“ (стр. 34, т. I) (Ник. Маркевич, „Украинские мелодии“, М., 1831, стр. VII–VIII).

Среди „мелодий“ Маркевич посвящает одну специально изображению „степа“ (Маркевич особенно настаивает на таком написании этого слова), давая в ней целый комплекс поэтических образов, частично соответствующих и образам Гоголя (заметим, что до 1835 г. в степной части Украины сам Гоголь не бывал):

Степ широкий, степ обширный!С первым голосом весныПо тебе Украйны мирнойГордо скачут табуны; и т. д.

(Маркевич, там же, стр. 46–47) В специальном комментарии к этому стихотворению Маркевич еще раз упоминает это „бесконечное пространство зелени, произведенной рукою природы украинской для украинских табунов“, „эти необозримые луга, где, кажется, никогда не оставляла следов нога человеческая“.[19]

Из других стихотворений Маркевича мог обратить на себя внимание Гоголя переложенный в стихи рассказ „Истории Русов“ о сожжении Наливайка в медном быке, с развернутой картиной пестрой толпы, смотрящей на ужасную казнь, как на интересное зрелище:

Ребячески буйно народ хохоталИ шапками каждый огонь раздувал.· · ·Мальчишки с весельем скакали кругом,Отцы приводили детей на потеху,И польки младые стихию платкомДразнили, с служанок срывая для смеху,Кидали во пламень одежду и шелк.

(стр. 62)

Перерабатывая „Тараса Бульбу“, Гоголь довольно тщательно и последовательно уничтожал стилистические особенности ранней редакции, сближавшие ее с традицией романтической повести с ее „бешеным“ слогом: он стремился к углублению психологической мотивировки измены Андрия, к увеличению и освоению историко-бытовых деталей и к эпическому прославлению казачества. Последняя задача, при давнем и прочном интересе Гоголя к Гомеру (см. его замечания в „Авторской исповеди“, в „Переписке с друзьями“, в письмах к П. В. Анненкову от 12 августа 1847 г. и др.), сделала возможной известную стилистическую зависимость батальных сцен „Тараса Бульбы“ от Илиады. Отношения Гоголя к Гомеру (как в „Тарасе Бульбе“, так и в „Мертвых душах“) были предметом полемики в современной ему критике. Позднейшие исследователи (И. Е. Мандельштам, В. Я. Брюсов, Ф. Е. Корш) — отмечали даже конкретные параллели к „Тарасу Бульбе“ из „Илиады“. Так, В. Я. Брюсов писал, что „бой под Дубно написан не столько на основании изучения малороссийской старины, сколько под влиянием перевода Гнедича «Илиады»“ (Валерий Брюсов, „Испепеленный“, М., 1909, стр. 17).

Конечно, „гомеровские“ элементы в „Тарасе Бульбе“ являются лишь частностью стилистической системы повести (ее второй редакции) и должны быть изучены в составе этого целого.

После выхода „Сочинений Николая Гоголя“ (1842 г.) с переработанным текстом повести реакционная литературная критика воспользовалась этим для новой травли Гоголя. Так например, отзыв „Библиотеки для чтения“ сводил на-нет всю творческую работу Гоголя над переработкой повести. „Чтобы усовершенствовать эту прекрасную повесть, стоило только исправить в ней русский язык, придать несколько более логической строгости фразе, устранить грубые жарты и немножко обмыть некоторые картины. Но тщеславие никогда не знает своих настоящих выгод. Из обширной по сюжету, но хорошо сжатой повести, раскинулась целая украинская пустыня, и бо́льшая часть достоинств прежнего «Бульбы» утонула в степном ковыле“.

В издевательском тоне говорили о „Тарасе Бульбе“ Н. Полевой, по словам которого Гоголь старался „представить малороссийских козаков какими-то рыцарями, Баярдами, Польмеринами“ („Русский Вестник“ 1842, 5–6, отд. III, стр. 36) и К. Масальский, сводивший счеты с неназванными по имени критиками (в первую очередь, очевидно, с Белинским) за то, что „эти критики по принадлежащей им власти произвели господина Гоголя за «Тараса Бульбу», впредь до усмотрения, в Гомеры!“ („Сын Отечества“, 1842, № 6).

Со стороны Белинского новая редакция „Тараса Бульбы“ встретила полное признание. Он отметил, что повесть в новой редакции „сделалась вдвое обширнее и бесконечно прекраснее“. „Поэт чувствовал, что в первом издании «Тараса Бульбы» на многое только намекнуто и что многие струны исторической жизни Малороссии остались в нем нетронутыми. Как великий поэт и художник, верный однажды избранной идее, певец Бульбы не прибавил к своей поэме ничего такого, что было бы чуждо ей, но только развил многие уже заключавшиеся в ее основной идее подробности. Он исчерпал в ней всю жизнь исторической Малороссии. Особенно замечательны подробности битв малороссиян с поляками под городом Дубно и эпизод любви Андрия к прекрасной польке. Вся поэма приняла еще более возвышенный тон, проникнулась лиризмом“.

1. А. М. Скабичевский. Наш исторический роман. „Сев. Вестник“, 1886, № 1–2, и Собрание сочинений. СПб., 1890. т. II.

2. Н. С. Тихонравов. „Тарас Бульба Н. В. Гоголя“. Главы неизданной редакции. „Русская Старина“, 1887, № 3 и 4 (вошло в комментарий к „Сочинениям Гоголя“, 10 изд. том I).

3. Ф. А. Витберг. Гоголь как историк. „Исторический Вестник“, 1892, № 8.

4. А. Ефименко. Малорусское казачество по Гоголю. „Журнал для всех“, 1902, № 2.

5. И. М. Каманин. Научные и литературные произведения Н. В. Гоголя по истории Малороссии. Памяти Гоголя. Научно-литературный сборник, изданный Историческим Обществом Нестора Летописца, Киев, 1902 (о „Тарасе Бульбе“, стр. 123).

6. С. Родзевич. „Тарас Бульба“ як історична повість. Статья в издании „Гоголь. Твори“, Книгоспілка, т. II, стр. XXVI–LXV.

7. Н. Пиксанов. Украинские повести Гоголя (в книге „О классиках“, М., 1933; о „Тарасе Бульбе“ стр. 102–128).

Ма — „Миргород“. Повести, служащие продолжением „Вечеров на хуторе близ Диканьки“ Н. Гоголя. Часть вторая, СПб., 1835. Экземпляр Библиотеки Академии Наук СССР, шифр IVб, 211.

Мб — То же издание. Экземпляры дальнейшего тиража (с купюрами и добавлениями).

П — Сочинения Николая Гоголя. Том второй: „Миргород“, СПб., 1842.

РЛ1 — Автограф. Государственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

В настоящем издании печатается по „Сочинениям Николая Гоголя“ изд. 1842 г. с исправлениями по „Миргороду“ 1835 г. и по автографу.

Повесть „Вий“ появилась впервые в издании „Миргород“, часть вторая, СПб., 1835. Но экземпляры этого издания, как было сказано выше, неодинаковы, о чем прежние редакторы сочинений Гоголя (Н. Тихонравов, Н. Коробка) не знали. Текст „Вия“ в первых экземплярах этого издания отличается от текста той же повести в последовавших экземплярах, см., например, экземпляр Библиотеки Академии Наук с шифром IVб 211. В первых экземплярах повесть кончается смертью Хомы Брута (на стр. 94), а в следующих прибавлены две страницы заключения (стр. 95 и 96); внутри текста есть тоже существенные изменения (см. в вариантах).[20] Эта разница между экземплярами одного и того же издания объясняется тем, что во время печатания было изъято, повидимому, по требованию цензуры, предисловие к „Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем“ (см. ниже комментарий к этой повести*). Две страницы, оставшиеся пустыми после снятия предисловия, были заполнены новым текстом: таково, очевидно, происхождение двух заключительных страниц „Вия“, отсутствующих в первых экземплярах.[21]

Как видно из сличения экземпляров „Миргорода“, Гоголь воспользовался создавшимся положением, чтобы кое-что изменить и внутри „Вия“, стараясь делать это так, чтобы не переверстывать всю книгу, а только заново набрать некоторые страницы. Изменениям подверглись три места, связанные между собою: Хома и ведьма после полета, размышления Хомы по поводу приглашения к сотнику и мысли Хомы в доме у сотника. В тексте первых экземпляров Хома, избив ведьму, не смотрит на нее, и потом, приехав к сотнику, не узнает в ее лице черт той самой ведьмы, которую он избил; читателю предоставлено самому догадаться, что дочь сотника и есть та самая ведьма. В следующих экземплярах это изменено: Хома разглядывает упавшую на землю ведьму и потом, войдя в дом сотника, узнает ее („Это та самая ведьма“ и т. д.). Внося изменения в печатный текст запрещенного экземпляра, Гоголь во избежание общей переверстки, как видно, пригонял их к прежнему набору и ради этого сокращал некоторые фразы и выбрасывал слова (они были восстановлены впоследствии в издании 1842 г.). Если сопоставить вышеуказанный экземпляр Библиотеки Академии Наук с другими известными нам экземплярами, то картина этой операции над текстом становится совершенно ясной. Перенабору подверглись страницы: 29–30 (после строки 14 на стр. 29 до конца стр. 30), 46 (от строки 10 до строки 22) и 52–54 (от первой строки на стр. 52 до строки 23 на стр. 54). На стр. 30 второго экземпляра (строка 19) выброшено слово „разъехавшаяся“ (в первом — „Большая, разъехавшаяся хата“), мешавшее пригнать текст к прежнему набору, и сокращено описание того, как философ искал еду во всех углах.