Сон страсти - Александр Александрович Блок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так я женился.
Милый Борис Николаевич. <…> Не рассердитесь, что пишу Вам всегда меньше, чем Вы мне. Это – оттого, что я не понимаю своих слов, когда их много, лучше, когда мало. А Ваших слов люблю много. Напишите, когда лекции, вообще напишите, если некогда, не торопитесь. Целую Вас и крепко обнимаю, люблю.
Ал. Блок <…>
Белый – Блоку
<24 или 25 октября 1903. Москва>
Дорогой, горячо любимый Александр Александрович, спасибо за письмо. Пишу Вам не в ответ на него, а просто вне всего: мне хочется Вас уведомить, что я не стану Вам отвечать, пока не окончится во мне период внутренней опустошенности, когда хочется убежать в пустыню… там раздается убийственный голос: «пустыня растет: горе тому, в ком таятся пустыни»… (Ницше) И вот бежишь туда, где поет «умирающий лебедь Аполлона», вон там среди песчаного сумрака трепещут, колыхаясь, две алмазных волны – два белых крыла умирающего лебедя – лебедя Аполлона… Его сражают неугомонные повторения: «пустыня растет: горе тому, в ком таятся пустыни» – и прощальная песнь, лебединая!..
Возвращаясь из пустыни, я встречаю одни только маски. Я когда-то все думал, что знаю людей. Но когда обнаружилось, что то, что преображало черты, искажало, двигало чертами мне незнакомых знакомцев, – я сам, колеблемый и отраженный на поверхности хаоса.
Теперь я узнал, что у меня нет зрения. Я – слепой, разве слепые не должны остерегаться? Все подозрительно им. Вот и я чувствую себя таким брошенным среди толпы слепцом. Сколько отсюда недоразумений! Выпукло-стеклянный, незрячий взор, устремленный во тьму, может смотреть в упор на кого-нибудь. И не зная, что я – слеп, они (зрячие) обратятся ко мне с вопросом, почему я смотрю все на них в то время, когда я (они не узнают того) смотрю в вечную тьму. (Их поразит мой стеклянно-задумчивый взор… Они найдут еще нескромным, что я все смотрю на них)…
Поймите положение слепца, который сознал, что не видит. Он еще все в задумчивости. Он осваивается со своим положением. Потом он сам обратится к друзьям, когда переживет первые минуты одиночества. А теперь не требуйте, чтобы слепой Вам подробно писал! Эти слова – только уведомление, только просьба о молчании.
Горячо любящий Вас
Борис Бугаев
P. S. А Вы, Вы напишете мне, быть может?.. Вы не оставите меня?
А. Блоку
Суждено мне молчать.
Для чего говорить?..
Не забуду страдать,
Не устану любить.
Нас зовут
Без конца…
Нам пора…
Багряницу несут.
И четыре колючих венца.
Весь в огне
И любви
Мой предсмертный, блуждающий взор.
О, приблизься ко мне —
Распростертый, в крови
Я лежу у подножия гор.
Зашатался над пропастью я
И в долину упал, где поет ручеек.
Тяжкий камень, свистя,
Неожиданно сбил меня с ног —
Тяжкий камень, свистя,
Размозжил мне висок. —
– Среди ландышей я,
Зазиявший, кровавый цветок.
Суждено мне молчать…
Для чего говорить?
Не забуду страдать,
Не устану любить.
А. Белый
Блок – Белому
<8 или 9 ноября 1903. Петербург>
Милый, дорогой Борис Николаевич.
Благодарю Вас за «Симфонию». Прочитал и, больной от радости и печали, намарал т<ак> назыв<аемую> рецензию, которую, по справедливости, не хочет печатать «Новый Путь». Увы! Она еще более «непромокаема», чем первая. Посылаю. <…>
Стихов бы мне Ваших!
* * *
Крыльцо Ее, словно паперть.
Вхожу, – и стихает гроза.
На столе – узорная скатерть.
Притаились в углу образа.
На лице Ее – тихий румянец.
В очах Ее – утренний свет.
В душе – кружащийся танец,
Каких у нас в мире нет.
Я давно не встречаю румянца,
И заря моя мутно тиха.
А в каждом движении танца
Я вижу пламя греха.
Но таких, как Она, я не знаю
И не стану больше искать.
Я с Ней мою жизнь встречаю,
С Ней буду мою жизнь провожать…
* * *
Сижу за ширмой. У меня
Такие крохотные ножки…
Такие ручки у меня!
Такое темное окошко. —
Тепло и тёмно. Я гашу
Свечу, которую приносят,
Но благодарность приношу…
Меня давно развлечься просят, —
Но эти ручки… Я влюблен
В мою морщинистую кожу.
Могу увидеть сладкий сон, —
Но я себя не потревожу. —
Не потревожу забытья, —
Вот этих бликов на окошке…
И ручки скрещиваю я,
И также скрещиваю ножки.
Сижу за ширмой. Здесь тепло.
Здесь кто-то есть. Не надо свечки.
Глаза бездонны, как стекло.
На ручке сморщенной колечки.
Два стихотворения Андрею Белому
I
Я бежал и спотыкался.
Обливался кровью, бился
Об утесы, поднимался,
На бегу опять молился.
И внезапно повеяло холодом.
Впереди покраснела заря.
Кто-то звонким, взывающим молотом
Воздвигал столпы алтаря.
На черте горизонта пугающей,
Где скончалась внезапно земля,
Мне почудился ты, умирающий —
Истекающий кровью, как я.
Неужели и Ты отступаешь?
Неужели я стал одинок?
Или Ты, испытуя, мигаешь,
Будто в поле кровавый платок?
И я увидел его, несчастный…
Увидел красный платок полей…
Заря ли кинула клич свой красный?
Во мне ли грянула мысль о Ней?
О, я увидел! Ты – тот – несмелый,
Ему подобный, Ты – дух толпы…
Я думал в страхе – то брат мой Белый,
Но там воздвиглись Ее столпы —
Столпы, убегающие
Ее Алтаря,
Во мне воздвигающие
Все, что убила заря… —
То – заря бесконечного холода,
Что послала мне сладкий намек…
Что рассыпала красное золото,
Разостлала кровавый платок…
