Деревянное чудо - Дылда Доминга

В моем распоряжении оказались магистры воздуха и земли, а также магистры по целой куче других предметов, которые являлись обязательными для академии. После тестирования по некоторым предметам, как, например, иномирной географии и биологии, их убрали из программы, посчитав знания достаточными.

Каждый шестой день септы я отправлялась к командующему и занималась с ним до ночи или полного истощения. Он держал дистанцию, как и остальные учителя, не позволяя ни фамильярностей, ни поблажек.

Каждое утро я просыпалась и смотрела… не на себя, нет, а в первую очередь — на свои деревья. И боялась, что они вырастут, раскинут кроны высоко в небе, а корнями прорастут до самого Гака, и я не сумею этого скрыть, и вновь стану либо подопытным материалом, либо мишенью. Но мое дерево, хоть и переливалось тремя цветами, не спешило расти, оставаясь в пределах тела. Это тоже было своего рода загадкой для меня — почему? Потому что Гор и Сайрус слишком далеко? Потому что они отрезаны от меня каким-то очередным хитрым кресанийским блокиратором?

Потому что отказались от меня, — шевельнулось в сердце, но я тут же отмела эту мысль: только не Гор. Я не сомневалась, что упрямец, даже находясь в бегах, не оставляет попыток изобрести способ вытащить меня из Кресании.

Учителя были толковыми, заняться больше было нечем — так что обучение двигалось неплохо. Тем более, как оказалось, меня не так уж и слабо натаскали по практической части воздуха и земли. Хотя в критических ситуациях я почему-то по-прежнему предпочитала землю. Может, по привычке. С огнем все было значительно сложнее: я то взрывалась, оставляя повреждения там, где мы занимались, то у меня вовсе ничего не выходило. Но Ругарин не нападал на меня из-за этого, а воспринимал спокойно, как нечто само собой разумеющееся.

А вот поговорить было совершенно не с кем. Не о высоких материях и магии, а о чем-то простом, человеческом. Я даже пыталась разговорить мою немую служанку, но она отказалась и от сладкого, и от беседы. Оставалось только наблюдать за чужой жизнью из окна, пока у меня было свободное время.

Прошел, наверное, вар с тех пор, как я оказалась в Кресании. Ругарин листал отчеты от моих учителей и рассматривал итоговые оценки.

— У тебя хорошие результаты, — наконец, оторвал он взгляд от бумаги, — но очень посредственные силы. С такими силами ты бы не устроила заваруху возле Дона, — он пристально посмотрел на меня. — Из чего я делаю вывод, что твои деревья не восстановились. С чем это связано?

— Ты меня спрашиваешь? — я все еще называла его на 'ты', хотя меня в последнее время тянуло сказать 'вы', настолько выросла между нами дистанция.

— То есть ты не знаешь? — командующий сверлил меня взглядом.

— Нет, — пожала я плечами. Я действительно не знала, хотя у меня были догадки на этот счет, которые я ни за что не стала бы озвучивать перед Ругариным. Размышляя наедине, я пришла к выводу, что деревья лучше всего росли в любви, причем, во взаимной. А я еще никогда не была так далека от этого состояния, как сейчас.

— Я все равно не отпущу тебя в Гак, — произнес Ругарин.

— Я знаю, — вздохнула я.

— И я не могу допустить тебя к экзаменам.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что это бои, с другими учащимися.

— И?

— Они убьют тебя.

— Это что, бои насмерть? — известие повергло меня в шок. Я почти привыкла к кресанийцам и уже не видела в них поголовно монстров.

— В реальной жизни других боев не бывает, — отрезал командующий, и я поняла, почему их маги превосходят магов Коллегии. Я никогда не слышала о подобной жестокости в Гаке.

— Безумие какое-то, — я невольно отступила.

— Но это обязательная часть программы, так что будешь биться со мной. — Кажется, у меня дрогнули колени. — Я сделаю поправку на твои силы, — снисходительно произнес командующий и без долгих предисловий стал в стойку.

Хорошо, что зал был изолирован. В ход пошла и земля, и воздух, и трюки Гора, и шалости Клайдона — все вперемешку. Но весь мой арсенал не произвел должного впечатления на Ругарина. Он, как ни в чем не бывало, стоял посреди зала. То ли я была действительно слабой и медленной, то ли он великолепно предугадывал мои действия, но командующий с легкостью блокировал все мои выпады. А под конец поединка стал смотреть даже с каким-то оттенком жалости. Вот это меня окончательно взбесило — и пламя рвануло вверх, залив Ругарина с головы до ног. Просто в один миг еще был пустой зал, а в другой — море бушующего огня.

Ругарин не пострадал, но когда пламя схлынуло, я увидела, что его огонь ушел вместе с моим. Конечно, это не продлилось бы долго. Но первые секунды я все еще обладала силой земли и воздуха, а он был пуст, уязвим.

Ругарин замер, глядя мне в глаза, подобрался, приготовился. Кресанийская школа не позволяла себя вести иначе с противником, даже если поражение было предрешено.

Я могла и должна была его ударить, освободиться от обещания и его гаранта, и исчезнуть, раствориться в других мирах, запутывая следы. Но не сделала. Вместо этого подошла ближе и беспомощно опустила голову. Еще через секунду ощутила уже привычный жар от его тела — резерв огненных сил командующего восстановился.

— Почему? — его голос требовал ответа, но я даже не подняла глаз.

— Почему? — горячие руки коснулись моих плечей, и официальность исчезла.

Я посмотрела на него, пока он не вытряс из меня всю душу, и потерялась еще сильнее. Я не знала, что ответить. В голову лезли глупые мысли о бегах в пограничном мире, о девушке с парнем, застигнутых нами на лестнице.

— Не могу, — я вновь опустила взгляд, ожидая, что он засмеет меня или пристыдит, или просто проставит в своих бумагах незачет. Но вместо этого он на миг сжал меня сильнее, а затем резко отпустил. И, как ни странно, мне стало холодно и одиноко без его рук.

— Ругарин, — в моих глазах читалась и мольба, и отчаяние.

— Я понял, — горько усмехнулся он, — ты не можешь причинить вред незнакомцу из пограничного мира.

— Как и он мне, — пробормотала я во внезапном озарении.

— Как и он тебе, — подтвердил мою догадку Ругарин.

— Отпусти меня…

— Не проси.

— Отпусти.

— Почему ты так хочешь уйти? — его глаза были совсем близко и обжигали своим огнем.

— Это все уже было, — выдавила из себя я. — Ничего хорошего не вышло.

— Что было? — не понял он.

— Власть и любовь, две несовместимые вещи.

— Сайрус. Значит, вот в чем все дело, — догадался он. — Ты любишь его?

Я молчала, но мое молчание кричало сильнее слов.

— Любила, — честно ответила я, а в сердце открылась кровавая рана. И почти сразу же я ощутила натянувшийся канат, призывно подрагивающий на ветру.