Ученица Калиостро - Далия Трускиновская

Выйдя на улицу, он забрался в дрожки и велел везти себя вперед. Но, поравнявшись с телегой, приказал извозчику остановиться и заговорил вполголоса по-французски:

— Господин Бутман, меня прислал господин граф. Сейчас из этого дома выйдет женщина — или служанка, или госпожа фон Ливен. Надо за ней проследить — она пойдет через дворы…

В ответ он услышал:

— Дерьмо! Я один…

— Ничего, мы оставим тут извозчика, с телегой и лошадью ничего не случится…

Мэтр Ворон сорвал с себя треуголку, скинул епанчу и оказался мужчиной лет тридцати, невысоким и в меру плотным. Он был в старом коричневом кафтане, который с равным успехом мог принадлежать кому угодно — обнищавшему торговцу, ремесленнику, немцу, латышу… Из-под рогожи Бутман достал круглую шляпу, нахлобучил и сделался типичным жителем предместья.

— Ступайте до угла, — сказал он, — встаньте на перекрестке. Следите за улицами. Этот квартал — треугольный. Женщина может выйти дворами опять на Родниковую или на Карловскую улицу, тогда вы ее увидите. Ступайте следом, но держитесь не ближе полусотни футов. А если ее не будет четверть часа — значит, она вышла на Новую улицу, попробуйте дойти и посмотреть…

Затем Бутман соскочил наземь, перебежал через улицу, чуть ли не на корточках проскользнул к калитке и с непостижимой скоростью оказался во дворе, причем совершенно бесшумно.

— Слава те Господи, — сказал Маликульмульк.

Он немного завидовал ловкости Бутмана.

Оставив извозчика при телеге, он быстрым шагом пошел к указанному углу и встал на перекрестке. Это было как игра, и даже мысль о том, что подчиненные сейчас, вероятно, ищут своего начальника, не смущала Маликульмулька. По-своему Большая Игра, только на кону — чья-то свобода, а статочно, и сама жизнь. Но только минуты бегут, наступает время, которое французы зовут «меж волком и собакой», фонари еще не горят, хотя пора бы, и есть риск проворонить стремительную женскую фигурку.

Маликульмульку повезло — подвернулся другой извозчик, и философ велел ему ехать к углу Карловской и Новой, но ехать пока неторопливо, чтобы можно было вглядываться в прохожих.

Как раз на Новой он приметил Бутмана. Бутман стоял у каменного крыльца недавно построенного дома, как будто собираясь войти. Но на самом деле он провожал взглядом женщину, спешившую в сторону эспланады. То есть в сторону Мельничной улицы. С высоты дрожек Маликульмульк тоже ее увидел. Но кто это, Мариэтта или Эмилия, понять не мог, и подумал, что такой невнятный полумрак — самое неподходящее время для погони за дамой. Разве что в окнах уже загорался тусклый свет…

Здесь улицы были более мрачными, чем в крепости — там и окна сияли ярче, и фонари, кажется, зажигались пораньше, и стояли они чаще. Эта часть предместья еще только строилась, и не на всех участках, взятых под дома, стояли здания. Да и у людей не было необходимости разгуливать по вечерам — жизнь в предместье начиналась рано утром.

Стал накрапывать дождь. Маликульмульк выждал, чтобы Бутман, бросив на него взгляд и оценив его сообразительность, прошел вперед, затем велел орману ехать вслед за графским сыщиком. Однако когда женщина свернула на Мельничную, Маликульмульк не заметил, но Бутман махнул рукой, чтобы не вышло ошибки. Маликульмульк приказал ехать быстрее.

Женщина, опознать которую никак не удавалось из-за широкого салопа, прошла по Мельничной, пересекла Песочную, миновала дом, когда-то принадлежавший Дивовым, и опять завернула за угол. Когда Маликульмульк подъехал, Бутман уже стоял у той калитки, за которой она скрылась. Рядом с калиткой были большие запертые ворота — надо полагать, ведущие в просторный двор.

— Велите извозчику ждать, — прошептал Бутман. — Вперед, осторожно…

Двор оказался таким же, как все дворы в предместье, с дровяными сараями, какими-то конурками, деревьями и, судя по запаху, мусорными кучами. Напротив ворот стоял двухэтажный дом с примыкавшим к нему забором, ни одно окно в этом доме не горело. Женщина уже стояла на крыльце и стучала в дверь — явно условным стуком.

Никто не отзывался. Она не унималась. Наконец она закричала по-немецки:

— Иоганн, Иоганн, отворите! Это я, Элизабет!

— О Господи… — прошептал Маликульмульк, словно бы задавая вопрос: Господи, а Элизабет-то откуда взялась?

— Пора, — по-французски сказал ему Бутман. — Я — слева, вы — справа, и хватайте ее в охапку. Будьте осторожны, у нее может оказаться нож.

При необходимости Маликульмульк умел двигаться бесшумно, как и полагается медведю. Бутман скрылся в темноте — он хотел подобраться к крыльцу вдоль забора. Маликульмульк быстро подошел к дереву, встал за ним. До крыльца оставалось шагов шесть или семь. Женщина опять стучала и опять звала, в голосе было отчаяние. Наконец Бутман оказался у крыльца чуть ли не на четвереньках, выпрямился — и в прыжке поймал женщину за руки. Раздался крик. Маликульмульк немного промедлил, поскользнувшись на палой листве, но медвежьим объятием обхватил ее со спины.

— Прекрасно, — объявил Бутман. — Не знаю, как у вас, сударь, а у меня зрение кошачье — за это качество меня очень ценили в страсбургской полиции. Вы держите в своих нежных объятиях Эмилию фон Ливен — имя красивое, но вряд ли настоящее. Это тот самый дом Иоганна Мея, который нас с вами интересовал. Где сам господин Мей — можно только догадываться. Сударыня, будьте благоразумны. Куда мог деться господин Мей?

Эмилия молчала.

— Вы хотели предупредить его, что кто-то знает про дивовского лакея, которого он приютил у себя и прятал от всех. Горничная госпожи Дивовой умоляла вас о помощи, вы отвели ее сюда, — Маликульмульк невольно вздохнул. — Ведь только этот лакей мог ее задушить, а тело спрятать в пустой экипаж, который некоторое время стоял во дворе. Иоганн Мей — человек образованный, светский, и герб с горностаевым покрывалом его бы смутил. А лакей — крепостной, в геральдике не разбирается, и карету князя Голицына вряд ли когда-либо видел. Ему нужно было избавиться от тела женщины, которая могла его выдать — и потому им убита…

— Какие занятные новости я слышу, — сказал Бутман. — Если развивать эту мысль, то окажется, что именно для этого вы и привели бедную женщину к Мею… Молчите?

— Где этот лакей? — спросил Маликульмульк.

Эмилия молчала. Вдруг она с силой рванулась, столкнув Бутмана с крыльца, но он не выпустил ее рук. Трехступенное крыльцо было высотой более аршина, Бутман потащил за собой Эмилию, та выгнулась и закричала от боли.

Маликульмульк не имел кошачьего ночного зрения и не понял, что произошло. А оказалось, что нога Бутмана проскочила вниз, в обложенную кирпичом яму, куда выходило подвальное окошко.

— Чертова шлюха, — проворчал Бутман. — Я застрял! Помогите мне, я ее держу… Не уйдет!..

Маликульмульк спустился и попробовал вытащить Бутмана, взяв его подмышки. Не получилось.

— Если это такой подвал, куда можно попасть из дома, то я мог бы выбить дверь… — начал он и вдруг смутился.

Могла получиться даже не комедия, а буффонада, если он, пытаясь протиснуться в квадратный люк, какие ведут с кухни в подпол, там застрянет.

— Да, да, сделайте это, умоляю вас! — вдруг воскликнула Эмилия. — Я боюсь за Мея… Эта женщина на все способна… Вспомните, господин Крылов! Ведь она унесла флакон! Она погубила Иоганна! Она ведь не умеет прощать… Ради Бога, откройте дверь! Я чувствую — он там, он умер!..

— В самом деле, попытайтесь, — подал голос Бутман. — Только подтолкните эту дуру, чтобы она соскочила ко мне. Иначе там, на крыльце, вам не повернуться.

Маликульмульк так и сделал. Потом он ударил в дверь ногой — затрещало, и не более того. Зато в соседнем доме отворилось окошко, и сердитый бас пригрозил позвать полицейский патруль, если проклятые пьяницы не перестанут буянить.

— Отступать некуда, — насмешливо заметил Бутман. — Ломитесь, как медведь!

Второй удар был более удачным — в том месте, где врезан замок, громко крякнуло. И Маликульмульк, навалившись плечом, вынес дверь и оказался в сенях.

Из сеней он попал в комнату, судя по большому столу — столовую. Там нашелся подсвечник с толстой белой свечой, хорошо видной даже в том слабом свете, что проникал в окошко. Огниво у Маликульмулька, как у всякого завзятого курильщика, было при себе. Он зажег свечу и тут лишь обратил внимание на неприятный запах. Казалось, тут основательно вывернуло наизнанку человека, что съел несвежее.

Внимательно глядя под ноги, Маликульмульк обошел комнату и обнаружил узкую дверь. Оттуда вроде бы и шла вонь. Он приоткрыл эту дверь и увидел ноги женщины, лежащей на полу, ноги в грубых старомодных туфлях и белых заштопанных чулках. Подняв свечу повыше, он увидел ее всю, а подальше, у стены, на постели — мужчину. В отвратительном запахе ощущалась нота чеснока.