Ученица Калиостро - Далия Трускиновская

— И вы хотите ее вернуть?

— Да, я хочу вернуть ее, несмотря ни на что, — сурово сказал граф. — А молокососа — уничтожить. Теперь вам все ясно?

— Мне все ясно, — произнес Маликульмульк. — Я предлагаю вам, господин де Гаше, объединить усилия. Ваша супруга, можно сказать, похитила из семьи молодую женщину и собирается вывезти ее из Риги под фальшивым именем. Для чего — понятия не имею, но мысли у меня нехорошие… Вы не против?

— Вам нужна только та женщина?

— Да. Остальное меня не касается.

Маликульмульк прекрасно понимал, что это может быть за «остальное». Но решил положиться на волю Божью — потом все как-нибудь уладится…

— Тогда я принимаю ваше предложение.

— Эй! Кто-нибудь! — закричал Маликульмульк по-русски. — Тащите сюда лестницу!

Проезжая по Известковой улице с графом де Гаше, Маликульмульк вдруг громко рассмеялся: знали бы почтенные бюргеры, что эти два хорошо одетых господина, говорящие между собой по-французски, только что выкарабкались из могилы! Госпитальные служители кое-как отчистили их, но Маликульмульку казалось, что за дрожками остается след, этакая пушистая земляная дорожка.

Смех смехом, а на душе было скверно. Да и кому приятно чувствовать себя обманутым? Обыкновенная немолодая дама, заведя себе молодого любовника, странствует по городам и весям, попадает во всякие неприятности, врет про себя несуразно, чтобы придать значительности своей потрепанной особе, — дело житейское! Плохо лишь, что она испоганила своим языком слова, которые должны звучать редко и лишь в тех случаях, когда иначе нельзя.

Можно даже умозрительно восстановить ее приключения: поселилась за городом, в «Иерусалиме», чтобы никто не совал нос в ее амурные дела; сперва понятия не имела, что «Иерусалим» сделала местом своего промысла игроцкая компания, потом эти проказы показались ей занятным развлечением. Затем она загадочным образом привлекла внимание Михайлы Дивова — что за дружба, в самом деле, между седой Мартышкой, почти старухой, и молодым красавцем? Хотя эта Мартышка, видимо, умеет заговаривать мужчинам зубы — и с того, пожалуй, чуть полегче, когда знаешь, что она не одному тебе голову заморочила. Возможно, она даже отговаривала его от игры — всякая дама отговаривала бы, даже любительница карт, ритуал такой. Но после смерти Дивова она как-то подружилась с игроками — вот ведь, когда был отравлен фон Бохум, сняла комнаты на Родниковой, куда переселились, кроме нее и Мариэтты Эмилия и Леонард Теофраст фон Димшиц.

Это все говорит в пользу Мартышки. А вот то, что она выбрала дом напротив дивовского — не случайность! Сперва подсылала к Анне Дмитриевне Маврушку, потом — Дуняшку, через посредство кавалера Андре… На что ей эта женщина? Разве трудно найти в Риге вдову без родни, знающую отменно немецкий и в разумных пределах — французский?

— Скажи господину Гринделю, что я еду в «Петербург», — велел Маликульмульк Карлу Готлибу.

Мальчик соскочил с дрожек и побежал к аптеке Слона.

«Петербург» понадобился Маликульмульку, чтобы оставить там графа де Гаше и сбегать на разведку в Рижский замок.

Они свели вместе все, что знали о жизни графини де Гаше в Риге, и оказалось — оба не имеют понятия, где у нее запасная квартира. Графиня научилась ловко путать след. Граф предположил, что она может использовать жилье Иоганна Мея, но Маликульмульк возразил: с Меем у нее теперь скверные отношения. Впрочем, где поселился картежник, граф тоже не знал, предполагал, что где-то на Колодезной.

— Я, отправляясь в Ригу, нанял одного эльзасца, Поля Бутмана, хорошо говорящего и по-немецки, и по-французски, — сказал граф. — Этот господин умеет возвращать беглых жен и детей, мне его рекомендовали. У Бутмана помощник, его племянник. Но оба они в Риге впервые. Что мы могли сделать втроем — то и сделали…

— Где сейчас ваш Бутман?

— Я полагаю, ходит с лотком по Родниковой улице, следит за тем домом. А племянник, Жорж, отправился в «Иерусалим» — графиня, зная, что ее там уже не станут искать, могла туда вернуться.

— Разумно…

В «Петербурге» граф де Гаше заказал себе вина и сыра, а Маликульмульк побежал к Северным воротам узнавать, не выезжала ли госпожа княгиня. Оказалось, что нет, и тогда философ направился прямиком в каретный сарай.

Терентий был там, чистил и чинил экипаж, приговаривая по привычке:

— А где тут моя щетка? А где тут мое шило?

В эти золотые минуты он был собственником княжеского экипажа, причем единственным.

— Послушай, Терентий, шутки в сторону, мне очень важно знать, где именно ты побывал с господской каретой, — сказал Маликульмульк. — Я тебя не выдам, ты лишь скажи, где оставлял ее на Романовке и на Мельничной.

— Не был я ни на Романовке, ни на Мельничной! — сразу отрубил кучер. — Обижаете, а я ли не всей душой… Гляжу на вас — вот как Бог свят… И, стало быть, кто ж еще? А некому! И про все молчу, как рыба! А не то чтобы как другие! А всей душой!

Терентий сам себя отлично понимал, а вот Маликульмульку было не до загадок.

— Был ты и на Романовке, и на Мельничной. А будешь упираться — князю расскажу. И что из этого выйдет?

— Не по-божески это! Грех! — воскликнул Терентий. — И не был! И не видал!

— А мертвое тело к тебе с Луны свалилось?

— С Луны! — подтвердил Терентий.

— Да пойми ж ты, от твоего ответа человеческая жизнь, может, зависит! Или ты не православный? Во Христа не веруешь?

— Православный! — отвечал Терентий. — А только не был нигде! И грешно вам! Я-то за вас — каменной стеной! А вы-то не цените! А кто бы еще? С одними дровами наломаешься! И всей душой, а мне за мое добро? Да я ж еще и лишнего слова не сказал! Я ль за вас не болею?!

Маликульмульк понял, что стенка непрошибаема, но кое-что показалось ему странным.

— Дров я от тебя не просил. Это ты сам выдумал. А что это еще за лишние слова?

— А то вы не знаете? Все под Богом ходим. Ваше дело такое — барское, — загадочно отвечал Терентий. — А только я — как могила! А вам и невдомек! И цены мне не знаете, а я… Эх, да что говорить… Где тут мои гвоздики?

Маликульмульк до сей поры мало задумывался о сплетнях и слухах, распускаемых голицынской дворней, но после обвинения в пьянстве поумнел.

— Терентий! — воскликнул он.

— А что Терентий?! Терентий-то знает, да молчит! Не его собачье дело! Ишь, дровами не угодил, ничем вам не угодить! А я всей душой! Бог-то — он сверху все видит! А не надо было! Сказать надо было ее сиятельству про все! А я-то, дурень, молчал… жалел вас, жалел…

— Про что ты молчал?

— Что знаете! Про Фроську… Ага, теперь-то догадались?!

— Догадался, — подтвердил Маликульмульк. — Стало быть, это ты видел, как Фроська ко мне бегает?

— Да я ж никому ни слова! Бегает — да и пусть себе бегает, не мое дело! — провозгласил Терентий. — Один только я знаю, никто более!

— Один ты знаешь? Ну, понятно.

Маликульмульк сердился редко, даже когда проигрывал большие деньги, бывал спокоен и благодушен: деньги пришли, деньги ушли, потом опять заявятся. Но тут он возмутился не на шутку — если Терентий единственный видел женщину, что пробиралась в башню, и никому не сказал, откуда ж это знает вся дворня? Нужно наконец поставить предел кучеровым проказам. Но сейчас голова была занята иным.

— Так не скажешь, где бывал с каретой?

— Нигде не бывал!

Маликульмульк повернулся и пошел прочь. Терентий вздохнул с облегчением. Косолапый Жанно, занятый какими-то барскими глупостями, побуянит и перестанет, а сказать правду про странствия с экипажем — значит, навлечь на себя еще более основательные неприятности. Княгиня может сгоряча и в деревню сослать — сиди там на печи, сожалей о рухнувшей карьере!..

— Чертов кучер, — сказал Маликульмульк графу де Гаше, войдя в обеденный зал «Петербурга». — Молчит, дурак! И как же теперь быть?

— Поешьте, сударь, еда имеет свойство успокаивать, — посоветовал граф. — Посидите, выпейте хорошего вина, выкурите трубку. Четверть часа ничего не изменят.

— Чертов кучер… — повторил Маликульмульк.

Он понял, что Терентий проведал о гостевании Тараторки, но не догадался, что это просто шалости своенравной воспитанницы. А если княгиня, которая не любит амуров в собственной дворне, начнет дознаваться — чего доброго, окажется, что еще кто-то что-то заметил. Неприятность выйдет куда как похуже, чем если бы и впрямь Фроська в башне переночевала. Машу-то берегут — дворянское дитя, любимица…

Но сперва нужно было как-то отыскать Анну Дивову.

Маликульмульк вздохнул. Жизнь была слишком сложна для ленивого философа из башни, да и слишком буйна тоже: в сломанной лестнице сегодня застрял, в могилу провалился… Бредовый какой-то сон, Вольтер и Мерсье подобного не испытывали…

— Герр Крылов! — услышал он и поднял голову.