Весна Византии - Дороти Даннет

А как же относился к стряпчему сам Николас? Внешне ― с той же симпатией и доброжелательностью, как ко всему остальному миру. Но под этой маской, похоже, скрывались тайные течения. В отношениях с Тоби не было ничего подобного, но ведь лекарь во многом отличался от Юлиуса. Время от времени они с фламандцем обменивались язвительными репликами и в целом относились друг к другу с изрядной долей опаски, ― но рано или поздно они все же могли сблизиться. Юлиуса Николас не опасался: он слишком хорошо его знал. Однако Тоби никогда не приходило в голову то, что однажды заподозрила Мариана де Шаретти: бывший подмастерье мог попросту завидовать стряпчему.

Сейчас лекарь раздумывал над всем услышанным и пытался добавить какие-то выводы к тому, что ему было известно о характере Николаса. Вероятно, Годскалк был занят тем же самым, ― сегодня фламандец представлял собой восхитительно уязвимую мишень для людей с недобрыми намерениями. Даже крепкому и здоровому человеку было бы нелегко опровергнуть все обвинения и намеки Дориа… Да еще эта история с невесть откуда взявшимся письмом! Именно ради этого Николас и явился сюда, хотя никому ни слова не сказал. Очередная ложь…

Ворота на дальней стороне арены распахнулись, и Асторре с Томасом вышли вперед, возглавляя отряд, гордо выступавший под звуки рожков и барабанов. Все они восседали на турецких лошадях, купленных немедленно по прибытии; упряжь для них везли из самой Фландрии. Вместо стальных доспехов на солдатах были тонкие кожные туники, сверху ― синие накидки без рукавов и колчаны, полные стрел, а за плечами ― кривой кавалерийский лук; загорелые лица лучились достоинством и уверенностью в себе. Музыканты, дождавшись, чтобы отряд выстроился в шеренгу, поклонились императорской ложе, и барабаны задали торопливый ритм, после чего всадники перешли на рысь.

Это упражнение было весьма популярным в наемных отрядах: князьям нравилось производить впечатление на других владык, и кроме того, парадное построение годилось для празднеств в честь одержанных побед. Однако на незнакомых лошадях показать все свое искусство было нелегко, и лишь Асторре, словно родившийся в седле, мог добиться от своих людей таких результатов.

Они не стали повторять те трюки, которые император видел уже многократно, однако по мере того, как шеренги скрещивались и вновь расходились в разные стороны без единой заминки или ошибки, точно в такт музыке, упорядоченность строя произвела такое впечатление на зрителей, что те разразились приветственными воплями, и настороженность постепенно покинула лица всадников. Но это было только начало…

Отчасти Тоби уже видел это представление. Кое-что Асторре показывал в Италии в прошлом году. В стрельбе лекарь даже сам испытывал свои силы.

На вершине столба устанавливали мишень ― как правило, птицу или надутый пузырь ― и всадники расстреливали ее, скача по кругу. Персы и турки превратили это в настоящее искусство, а от тех его переняли их противники. Такая стрельба требовала меткости и отличного владения лошадью; кроме того, это было опасно. Неверно пущенная или отлетевшая рикошетом стрела вполне могла принести смерть. На лучниках были шлемы, но грудь их прикрывали только кожаные туники.

Зрелище оказалось великолепным. Музыка помогала поддерживать ритм, и под конец ускорилась настолько, что всадники, скачущие по кругу, почти слились в единую непрерывную ленту.

Наконец с последним ударом стрельба по цели прекратилась, и Асторре, раздуваясь от гордости, направил последнюю стрелу не в мишень, а прямиком в небеса, дабы почтить благосклонных богов.

Но упала стрела не среди богов, но среди людей, собравшихся на Мейдане.

Словно молния самого Аполлона, она со свистом влетела в длинные ряды скамей, где сидели торговцы, туда, где развевался флаг с крестом Святого Георгия… Раздались испуганные вздохи ― и лишь один крик. Мужской голос, совершенно неузнаваемый… Крик перешел в булькающий хрип. Тот, кто поймал стрелу Асторре, поймал и свою смерть. Все повскакивали на ноги. Точнее, не все… Николас сидел рядом с Тоби, не шевелясь, сложив руки на коленях и не спуская взора со своих перчаток.

― Кто? ― спросил он наконец.

Юлиус ухмыльнулся.

― Угадай.

― Господи Иисусе! ― прошептал Николас.

Стряпчий невольно дернулся, а затем выругался.

― А ты что подумал? Я сам его видел, ― он сидел в двух шагах за спиной у Дориа, довольный, как свинья. Тот самый матрос, проклятый убийца, который устроил поджог, а затем сбежал к нему на корабль. Асторре сразу его заметил, когда кланялся императору. Он его узнал, и сделал то, что я и сам сделал бы на его месте. Любой из нас… Видит Бог, он сполна расплатился с ним за этот пожар!

― Я должен был это предугадать…

― Каким образом? ― удивился Годскалк. ― Ты же его не видел.

Джон Легрант обернулся к ним.

― Он имеет в виду, что должен был понять, о чем говорил Дориа ― насчет небольшой услуги. Капитан Асторре сделал именно то, чего Дориа от него хотел, не так ли?

Этот человек к любой проблеме относился так, словно ее можно было решить с помощью чистой математики…

Тоби кивнул.

― Вот оно что! Именно ради этого Дориа и привел сюда матроса. Если бы Асторре не убил его, то, вероятно, это пришлось бы сделать Юлиусу.

― Надеюсь, что так, ― подтвердил стряпчий. ― Он это заслужил.

― И теперь тот не сможет свидетельствовать против Пагано Дориа. А как насчет Асторре? ― воскликнул Тоби. ― Этот глупец не тронул самого генуэзца, но все же убил одного из них прямо на глазах у императора…

В этот самый момент в императорской ложе возникла какая-то суета. Кажется, оттуда посылали гонца с неким поручением. Одновременно генуэзцы начали успокаиваться. Люди с носилками появились там и принялись проталкиваться вперед. Дориа, обернувшись, в упор взглянул на Николаса и его спутников. Он пытался изобразить скорбь, но глаза лучились злым лукавством.

― Император нуждается в Асторре и его людях, ― заявил Николас. ― И Дориа ― тоже. Думаю, от нас потребуют компенсацию, и на этом дело закончится. Кроме того, я получу свое письмо.

Ну, разумеется… Как только удалятся носилки и на сцену выйдут следующие артисты… Тоби был уверен, что так и случится, и даже заметил, что Дориа начинает проталкиваться в их сторону, однако императорский посланник подоспел первым. Флорентийскому консулу надлежало немедленно предстать пред ликом Наместника Божьего.

Тоби с сомнением взглянул на своего друга, и Николас ответил ему отчаянным взглядом. Однако не принять приглашение было нельзя.

― Возьми с собой Годскалка, ― посоветовал лекарь. ― Они не станут возражать.

― Нет, ― покачал головой фламандец. ― Все будет в порядке. ― Он встал с места.

Юлиус заметил на это:

― Конечно, все будет в порядке. Ведь там твой дружок Алексий. Я его помню… племянник императора…

Николас посмотрел на него. Под глазами залегли темные круги.

― Дружок Пагано был тоже благородного происхождения. Мальчики цезаря, воля цезаря…

― Император предложил вам с Дориа молодых людей из своей семьи?..

Слава богу, Юлиус говорил по-фламандски, как и сам Николас. Но в любом случае вести такие речи было святотатством. Тоби уже собрался вмешаться, но Николас ему не позволил:

― Дориа пытался уверить вас в этом. Он действительно ушел с парнишкой, но потом ему пришлось удовольствоваться подменой.

― А тебе? ― поинтересовался Годскалк.

― Я не был с племянником императора… Нет.

Судя по направлению его взгляда, он пытался вычислить, как далеко ему придется идти. Императорский посланец терпеливо ждал, хмурясь оттого, что при нем говорят на чужом языке.

― А с кем ты был? ― не отставал Юлиус.

― К кому меня отвел Алексий? К императору. Ты мог бы догадаться и сам. Я ему вполне подошел. Он очень горевал по поводу моего недомогания. И теперь вряд ли проявит суровость. Говорю же, мне не нужен Годскалк.

Тоби проследил, как он поднимается по ступеням. Как ни странно, Николас справился… Чуть погодя, они увидели его на балконе рядом с Амируцесом, который подвел его к императору и удалился. Лицо императора выказало чуть больше оживления, чем обычно: но был ли тому причиной гнев или иные чувства, на таком расстоянии угадать было невозможно. Этикет требовал уделить внимание очередному представлению: жонглерам с зажженными факелами… К концу его Николас присоединился к своим друзьям. Казалось, он был слегка пьян. Не присаживаясь, он объявил:

― Все в порядке. Асторре никто не тронет. Мне дозволено удалиться. Кто-нибудь мог бы…

Спинка скамьи затряслась под его рукой. Тоби вскочил, мгновенно оценив ситуацию.

― Я помогу. Годскалк?

Священник тоже поднялся.

― Погодите. Письмо. Я заберу его. ― И двинулся прочь.