Патент АВ - Лазарь Лагин

И, кроме того, не за горами были выборы в палату депутатов. Каждый день забастовки утверждал народ и в первую очередь рабочих Аржантейи в его силе, укреплял популярность и мощь Народного фронта, день ото дня рос авторитет коммунистов. Примо Падреле просчитался. Надо было, пока не поздно, спасать положение, поскорее лишить Народный фронт такого важного козыря, как этот злосчастный приговор над Попфом и Анейро.

Четырнадцатого апреля президент республики по настоянию Ассоциации промышленников и оптовых торговцев созвал у себя во дворце одно за другим два секретных совещания.

Утром пятнадцатого апреля состоялось третье чрезвычайно бурное совещание. Око продолжалось с десяти утра до половины двенадцатого.

В тот же день около двух часов пополудни председатель верховного суда вызвал к себе адвоката Корнелия Эдуфа и объявил, что он по зрелом обсуждении пришел к выводу, что дополнительные документы, предъявленные уважаемым коллегой при второй апелляции, во всяком случае заслуживают серьезного внимания. Поэтому он решил предложить судье Тэку Урсусу пересмотреть дело с новым составом присяжных, а прежний приговор отменяет.

Он просил уважаемого коллегу поставить об этом его решении в известность Центральный забастовочный комитет.

Корнелий Эдуф поблагодарил председателя верховного суда за честь и доверие, но заявил, что не считает себя правомочным для передачи кому бы то ни было столь важного решения столь высокой инстанции, олицетворяющей собой правосудие Аржантейи.

Тогда председатель верховного суда, которого чуть не хватил удар от унижения, распорядился пригласить к нему председателя Центрального забастовочного комитета. Оказалось, что председатель Центрального забастовочного комитета занят. Вместо него явился заместитель председателя, молодой поджарый блондин с веселыми искринками в глазах. Он работал слесарем на заводе Компании полиграфического оборудования, одним из главных акционеров которой был принимавший его сейчас председатель верховного суда. Эта ситуация не лишена была забавности, но председатель верховного суда меньше всего был склонен в эти минуты к юмористическим переживаниям. Он сообщил свое решение и спросил, какие меры собирается в связи с этим предпринять Центральный забастовочный комитет. Слесарь с готовностью ответил: сегодня же будет отдано распоряжение снарядить специальный поезд для доставки в город Бакбук всех, кому надлежит присутствовать на пересмотре дела Попфа и Анейро. В течение всего времени нового процесса будет работать телеграфная линия, связывающая Бакбук с Городом Больших Жаб.

— И все? — спросил председатель верховного суда, стараясь скрыть свое крайнее раздражение и разочарование.

— Пока все, — ответил ему заместитель председателя Центрального забастовочного комитета. — Мы не смеем и не имеем права диктовать свои требования суду. Но, во избежание всяких случайностей, забастовка будет продолжаться вплоть до того, как полностью реабилитированные Попф и Анейро вернутся к своим семьям.

— Поставьте себя, ваше высокопревосходительство, хотя бы на одну минутку, на место рабочих, — пояснил он с непередаваемо простодушной улыбкой, — и вы согласитесь, что иного решения у забастовочного комитета быть не может.

Утром шестнадцатого апреля Корнелий Эдуф специальным поездом прибыл в Бакбук.

А Магараф и вдова Гарго вместе с уполномоченным верховной прокуратуры еще накануне отправились на легковой машине в город Ломм. В мандате, выданном на имя Томазо Магарафа, Центральный забастовочный комитет предлагал всем бензиновым колонкам на пути следования из Города Больших Жаб с город Ломм безотказно и в самом срочном порядке заправлять горючим его машину.

Они мчались на предельной скорости. Нечего было опасаться столкновений. Их машина была единственной на всем тысячекилометровом протяжении автострады. Ни одна им не встретилась, ни одной им не пришлось обогнать. Великая автомобильная артерия, связывавшая восток и запад Аржантейи, была парализована, так же как и все остальные пути сообщения, как все предприятия, шахты, учреждения, учебные заведения.

Магараф сидел, прислонившись к правому приспущенному окошку, и перед его глазами, как и прошлой осенью, когда он ехал в Бакбук, а попал в Пелеп, проносились вереницы кирпичных и железобетонных зданий, фабричных труб, упиравшихся вершинами в низкие облака, доменных печей, кауперов, мартеновских цехов, железнодорожных станций кузнечных и механических цехов. Но теперь все это было мертво, не работало, не дышало. Не видно было крохотных человеческих фигурок на колошниках доменных печей и на промозглых, черных заводских дворах, не клубился дым над фабричными трубами, не полыхали языки пламени над мартеновскими, литейными и коксохимическими цехами, не гремели кузнечные и механические цеха. Это выводило из себя хозяев, но они были бессильны: решала воля рабочих.

Теперь Магарафа уже не оскорбляло, а наполняло гордостью сознание, что и он такой же пролетарий, как миллионы людей в замасленных спецовках. Он был одним из многих тысяч аржантейцев, которые впервые в дни забастовки почувствовали, что они члены единого, могучего и непобедимого класса, которому принадлежит будущее.

Вечером шестнадцатого апреля машина, произведя немалый переполох в захолустном Ломме, остановилась у дома, в котором проживал местный прокурор. Несмотря на поздний час и крайнюю усталость приезжих, столичная машина минут через двадцать тронулась в дальнейший путь. Теперь в ней прибавились два пассажира: ломмский прокурор и местный присяжный стенограф. Сзади ровно гудел мотор автомобиля начальника полиции.

Вскоре обе машины затормозили перед железными воротами Усовершенствованного курортного приюта. Не пришлось долго стучаться. Все тот же сторож с неприветливой физиономией открыл ворота и проводил прибывших к дому директора. Одного полицейского начальник полиции оставил у ворот.

Шел девятый час, и на обширной территории приюта царила тишина.

Господин Вандерхунт с лицом, выражавшим беспредельное удивление, вышел навстречу неожиданным гостям. Он узнал госпожу Гарго, вежливо поклонился и осведомился, как она поживает. Госпожа Гарго ему ничего не ответила. Она только кинула на него взгляд, полный скорби и негодования, не произведший, впрочем, на директора приюта никакого впечатления.

На Магарафа он посмотрел, как на совершенно незнакомого человека.

— Чем я могу быть полезен? — спросил господин Вандерхунт.

— Я имею предписание срочно проверить состояние вашего приюта, — ответил уполномоченный верховной прокуратуры и предъявил предписание.

— Весьма удивлен, но ничего не имею против, — пожал плечами господин Вандерхунт. — Вы, вероятно, устали. Я хотел бы предложить вам умыться, поужинать, отдохнуть с дороги. — И он нажал на кнопку.

— Спасибо, не беспокойтесь, — сказал уполномоченный верховной прокуратуры, нам ничего не нужно. Я хотел бы немедленно приступить к осмотру.

— Как вам угодно, — согласился господин Вандерхунт и отослал назад служителя, явившегося по звонку. — С чего мы начнем? Я предложил бы со спален, чтобы потом не тревожить детей. Сейчас они, кажется, еще не успели уснуть.

И они двинулись по аккуратной аллее, обрамленной низенькими свежевыкрашенными скамейками, к знакомому Магарафу дому, где помещались спальни воспитанников. У входа их встретила няня в туго накрахмаленном халате. Она с удивлением, но беспрекословно встретила поздних гостей, выдала им халаты, и они проследовали в спальни. На чистых кроватках спали, накрытые отличными, дорогими одеяльцами, ребятишки в возрасте от трех до пяти лет.

Господин Вандерхунт смотрел на приведенных им людей с грустной укоризной, то и дело предостерегающе прикладывая палец к губам.

— Ради бога, не потревожьте наших крошек! Вы видите, они уже уснули.

Действительно, разрумянившиеся, сытые ребятишки спали здоровым детским сном.

Безграничное удивление и разочарование, выразившееся на лице Магарафа, надо полагать, доставило господину Вандерхунту злорадное удовлетворение, но внешне это на нем не отразилось.

На цыпочках, стараясь не шуметь, обошли все дортуары и всюду нашли одну и ту же глубоко мирную и умилительную картину.

Служитель растворил перед ними круглое сумрачное здание, похожее на манеж. Там, где еще недавно темнела бесконечная створчатая стальная лента конвейера, их глазам при свете электрической лампочки, маячившей где-то высоко, под куполом, представились доски, кирпичи, бочки с цементом, десятка полтора запасных садовых скамеек, ведра, поломанный пылесос.

На пруду под ровным и мягким светом полной луны приезжие увидели несколько больших шлюпок, оборудованных для катания малышей. Квакали лягушки. Задумчиво шумели камыши. На бетонной пристани, там, где Магараф ожидал обнаружить желобы со стальными сигарами, стоял хорошенький кружевной павильон. В отдалении высилось недостроенное, пахнущее свежими стружками строение: купальня для сотрудников приюта. Макет крейсера исчез.