Неведомому Богу. Луна зашла - Джон Стейнбек

Лофт злобно сказал:

— Надо что-то предпринять. Должны же быть какие-то способы борьбы с этим. Что говорят в генеральном штабе?

Лансер выпятил губы и тронул пальцем одну из трубок на столе.

— Я мог бы сказать вам, что они говорят, заранее, до беседы с ними. Распоряжения таковы: «Установить подрывные ловушки и отравить шоколад». — Он помолчал и заговорил снова: — Хантер, я неплохой солдат и человек верный, но иной раз, когда мне приходится выслушивать блестящие идеи нашего генерального штаба, я предпочел бы превратиться в штафирку — в старую, колченогую штафирку. Они воображают, что имеют дело с идиотами. Только не подумайте, что это моя оценка их умственных способностей.

Хантер с интересом посмотрел на него:

— Нет?

Лансер отрезал:

— Нет. Но что же получится? Кто-нибудь из взрослых подберет одну такую штучку, нарвется на нашу ловушку и взлетит на воздух. Кто-нибудь из ребятишек съест шоколад и отравится стрихнином. А дальше? — он посмотрел на свои руки.

— Они будут тыкать их шестами или накидывать арканы, прежде чем дотронуться. Шоколад будут пробовать на кошках. Да помилуй бог, майор, это же разумные люди! Второй раз на наши дурацкие ловушки они не нарвутся.

Лофт откашлялся.

— Сэр, это пораженческие разговоры, — сказал он. — Надо действовать. Почему вы думаете, сэр, что это сброшено только здесь?

И Лансер сказал:

— Вот почему: одно из двух — или этот город выбран наудачу, или же между этим городом и внешним миром существует какая-то связь. Мы же знаем, что нескольким удалось бежать отсюда.

Лофт тупо повторил:

— Надо действовать, сэр.

Лансер круто повернулся к нему.

— Лофт, я думаю, что вас можно рекомендовать на работу в генеральный штаб. Вы хотите сразу приняться за дело, не разобравшись заранее, в чем, собственно, состоит ваша задача. Завоевательная политика изменила свой характер. Раньше можно было разоружить людей и держать их в полном неведении. Теперь они слушают радио, и мы не в состоянии помешать им в этом. Мы даже не в состоянии найти их радиоприемники.

В дверь заглянул солдат.

— Вас желает видеть мистер Корелл, сэр.

Лансер ответил:

— Пусть подождет, — он продолжал, обращаясь к Лофту:

— Они читают листовки; им сбрасывают оружие с неба. Сейчас это динамит, капитан. А скоро за ним могут последовать гранаты, а потом яд.

Лофт испуганно сказал:

— Яд еще не сбрасывали, сэр.

— Не сбрасывали, так сбросят. Вы представляете себе, как это отразится на моральном состоянии солдат и даже на вашем моральном состоянии, если в руках у здешних людей появятся этакие маленькие игрушечные стрелы — вы знаете, о чем я говорю? — маленькие стрелы, которые пускают в мишень — острие смазано, ну, скажем дианидом… бесшумные смертельные стрелы — в полете вы их даже не услышите, а они прорвут вам тужурку и… А что если наши солдаты узнают, что есть и мышьяк? Смогут они, сможете вы сами спокойно есть и пить?

Хантер сухо сказал:

— Вы, кажется, разрабатываете за противника всю его кампанию, полковник?

— Нет, я только стараюсь предугадать ее.

Лофт сказал:

— Сэр, мы сидим здесь и разговариваем, вместо того чтобы искать динамит. Если в городе есть какая-то организация, надо ее раскрыть, надо разделаться с ней.

— Да, — сказал Лансер, — с ней надо разделаться и, по-видимому, самым жестоким образом. Примите на себя командование отрядом, Лофт. Прекл возглавит второй отряд. Как жаль, что у нас так мало офицеров. Убийство Тондера отнюдь не облегчило положения. Не мог он оставить женщин в покое.

Лофт сказал:

— Мне не нравится поведение лейтенанта Прекла, сэр.

— А что он такое сделал?

— Он ничего не сделал, но нервничает и очень мрачно настроен.

— Да, — сказал Лансер. — Понимаю. Об этом самом я и говорил. Знаете, — сказал он, — если б я говорил об этом поменьше, быть бы мне сейчас генерал-майором. Мы подготавливали нашу молодежь к победам, и следует признать, что в качестве победителя она просто великолепна. Но как действовать при поражении, это представляется ей весьма смутно. Мы убеждали нашу молодежь, что она самая умная, самая отважная во всем мире. А теперь, когда выяснилось, что она ничуть не умнее и ничуть не отважнее молодежи других стран, ей пришлось испытать неприятное потрясение.

Лофт резко сказал:

— О каком поражении вы говорите? Мы не знаем поражений.

И Лансер холодно посмотрел на Лофта и долго молчал, и, наконец, Лофт не выдержал этого взгляда, отвел глаза в сторону и добавил:

— Сэр.

— Благодарю вас, — сказал Лансер.

— От других вы этого не требуете, сэр.

— Они делают это ненамеренно, следовательно, ничего оскорбительного тут нет. Когда же это опускаете вы, я вижу тут оскорбление.

— Да, сэр, — сказал Лофт.

— Теперь идите и попробуйте образумить Прекла. Приступайте к обыскам. И, пожалуйста, никаких расстрелов, пока нет открытых выступлений. Понятно?

— Да, сэр, — сказал Лофт и, отдав честь, вышел из комнаты.

Хантер с улыбкой посмотрел на полковника Лансера:

— Здорово вы его отчитали.

— Ничего не поделаешь. Он струсил. Я таких субъектов знаю. Его следовало одернуть, не то он со страху совсем раскиснет. Для такого вот Лофта дисциплина то же, что для другого людское сочувствие — он только ею и держится. А вам надо опять заняться подъездными путями. Боюсь, что сегодня ночью за них примутся по-настоящему.

Хантер поднялся со стула и сказал:

— Так. Указания из столицы, очевидно, получены?

— Да.

— Как же там?..

— Вы знаете, как, — не дал ему договорить Лансер. — Вы знаете, что от них ждать. Взять главарей, расстрелять главарей, взять заложников, расстрелять заложников, взять еще больше заложников, расстрелять и этих… — он начал громко, но к концу перешел на шепот, — а ненависть растет, и пропасть между нами все глубже и глубже.

Хантер хотел о чем-то спросить, но не решался.

— Из списка кто-нибудь уже осужден? — и он показал на дверь спальни мэра.

Лансер покачал головой.

— Нет еще. Пока велено держать под арестом.

Хантер тихо сказал:

— Полковник, может быть, вы разрешите мне посоветовать… может быть, вы переутомились, полковник? Я мог бы… сообщить, что у вас сильное переутомление…

Лансер закрыл глаза ладонью, но через секунду его плечи выпрямились и лицо стало суровым.

— Я не штафирка, Хантер. У нас и так не хватает командного состава. Вы сами это знаете. Приступайте к работе, майор. А мне надо поговорить с Кореллом.

Хантер улыбнулся. Он подошел к двери, распахнул ее и сказал кому-то:

— Да, он здесь, — и через плечо Лансеру: — Это Прекл. Он хочет вас видеть.

— Пропустите его, — сказал Лансер.

Прекл вошел мрачный и весьма воинственно настроенный.

— Полковник Лансер, я бы хотел, сэр…

— Сядьте, — сказал Лансер. — Сядьте и отдохните минутку. Будьте солдатом, лейтенант.

Прекл сразу же утратил всю свою воинственность. Он сел и поставил локти на стол.

— Я хочу…

И Лансер сказал:

— Подождите говорить. Я все знаю. Вы думали, что будет совсем по-другому, да? Вы думали, что все будет очень приятно и очень весело?

— Они нас ненавидят, — сказал Прекл. — Как они нас ненавидят!

Лансер улыбнулся.

— Может быть, я всего не знаю? Хорошие солдаты получаются из молодых людей, а молодым людям нужны молодые женщины. Правильно?

— Правильно.

— Так значит, — ласково сказал Лансер, — она вас ненавидит?

Прекл удивленно уставился на него.

— Я не знаю, сэр. Иногда мне кажется, что она просто тоскует.

— И вы чувствуете себя глубоко несчастным?

— Мне здесь не нравится, сэр.

— Да, вы думали, что здесь будут одни развлечения. Лейтенант Тондер не выдержал и получил нож в спину. Что ж, я могу отослать вас домой. Вы поедете домой, зная, что ваше присутствие необходимо здесь?

Прекл хмуро сказал:

— Нет, не поеду, сэр.

— Хорошо. Теперь выслушайте меня и постарайтесь понять то, что я вам скажу. Вы больше не человек. Вы солдат. Ваше личное благополучие не имеет никакого значения, и ваша жизнь, лейтенант, тоже не имеет никакого значения. Если вы останетесь живы, у вас накопится много воспоминаний. И, пожалуй, больше ничего. А пока что вы должны слушаться распоряжений и выполнять их. Большинство этих распоряжений будут неприятными, но это не ваше дело. Я не хочу вам лгать, лейтенант. Вас следовало готовить именно к этому, а не к засыпанным цветами улицам. Вашу душу следовало питать правдой, а не ложью, — его голос звучал все суровее. — Но это ваша служба, лейтенант. Как же будет дальше — останетесь вы верны ей или бросите? Нам некогда возиться с вашей душой.

Прекл встал.