Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова

— Малыш, я говорю вполне серьезно… Потому что сейчас собираюсь рассказать кое-что… Ситуацию, в которой Людмила хоть и выглядела не слишком красиво, но я, похоже, оказался еще хуже…

Конечно же я поняла, какую именно ситуацию имеет в виду мой муж. И, вероятно, выдала бы себя в ту же секунду, если бы не рука Оболенского, легко коснувшаяся под столом моего колена. Как ни странно, это помогло мне сглотнуть образовавшийся в горле ком и кивнуть в ответ на вопросительный, можно сказать, умоляющий взгляд Григория. Григ в ответ тоже обреченно кивнул, снова вздохнул и вернулся к столу.

— В общем-то, это вновь по поводу ее жестоких шуточек…

— Погоди, — неожиданно перебил его Корнет. — Скажу сейчас, потому что после забуду. Я про эти «жестокие шуточки» слышал уже по меньшей мере от десятка человек, еще при Милкиной жизни… Ребята, вы не учитываете одного маленького, но весьма существенного момента: Милка росла в детском доме, она подкидыш… Ей даже фамилию дали такую же, как у обнаружившей ее на вокзале тетки… Словом, в свертке, который нашла эта проезжая тетка, помимо Милки имелась записка с датой рождения и именем-отчеством… С того момента, то есть, если память мне не изменяет, с четырех месяцев, Милка была «казенным» ребенком… Мне надо рассказывать вам, что это такое?.. Допустим, про то, как эти ребятишки выживают — именно выживают, а не живут! — среди себе подобных?..

Мы с Григорием одновременно, как по команде, отрицательно покачали головами. Около года назад я делала материал из детского дома — очень хорошего, между прочим, считающегося образцовым. Мне тогда удалось вызвать на откровенность одну девчонку лет одиннадцати, которую, наверное, ровесники избрали в качестве козла отпущения… Ее отчаявшийся взгляд, преисполненный еще и какой-то абсолютно недетской ненависти, я не забуду, наверное, никогда…

— Так что, — произнес Оболенский, — не судите, да не судимы будете… Продолжай, Гришаня.

— Я не знал, что она детдомовская, — мрачно бросил Григорий. — Она всем, и мне в том числе, говорила, что родители погибли в автокатастрофе, когда ей было шестнадцать… Я… В общем, в какой-то момент я сочувствовал ей более чем, поскольку… Ну вы оба знаете, какова моя собственная биография…

— Гришанечка, — осторожно сказала я, — если ты собираешься рассказывать о ваших с Милой отношениях до… Ну до того, как она привела меня в контору, то я об этом знаю…

Григ покачал головой:

— Нет… Слушайте, дайте мне сказать, а? Могу ведь и передумать!

Мы с Корнетом послушно умолкли.

— В общем, так… Не хочу себя оправдывать, но в какой-то момент у нас с Малышом отношения не то чтобы испортились, а… Виновен я: затосковал слегка по былой свободушке… Но, клянусь, у меня и мысли не было о том, чтобы… Как говорится, оторваться и загулять налево… Но, вероятно, прошло бы какое-то время и такое тоже могло произойти — если бы сложилась какая-то подходящая ситуация… Прости, Малыш!

— Малышу придется простить, — сухо произнес Корнет, — поскольку у женщин по данной части мозгов просто обязано быть больше, чем у мужиков… Или не мозгов — так инстинкта: если в течение почти трех лет повсюду ходишь, держась за мужнину руку, его ручонка непременно занемеет! Захочется ее вырвать и потрясти в воздухе, разгоняя застоявшуюся кровушку!..

Я почувствовала, как мою физиономию обдало жаром, и поняла, что покраснела. Больше всего на свете мне в тот момент хотелось заткнуть уши или и вовсе уйти и не слушать Гришины откровения. Но я сдержалась. По-моему, сдержалась впервые в жизни… Неужели это беременность сделала меня такой покладистой?!.. Более того, я открыла рот и… почти что покаялась вслух:

— Милка говорила мне потом почти то же самое…

— Людка была уникально умной и очень интуитивной бабой, — кивнул Корнет. — Очень женственной не в смысле сексапильности даже, а в смысле точной реакции на мужиков… Этим нашего брата и брала. Я тоже признаюсь: если бы она захотела, я бы женился на ней тут же, даже спустя годы после нашего романа… Но после Кирюшечки замуж она не хотела принципиально, более всего ценила личную свободу… Гришка, извини, мы в самом деле зря тебя перебиваем… И?..

— Да чего уж там… — Он в очередной раз вздохнул и продолжил: — Словом, насчет Милкиного чутья ты, безусловно, прав: она мое состояние унюхала, в отличие от Маришки, дистанционно. И, как я теперь понимаю, решила немедленно вмешаться, как вмешивалась вообще во все, что касалось Малыша… Ну и как-то недели за две до… до развязки, предложила мне встретиться тайком ото всех и посидеть вдвоем в одном ресторанчике, где мы с ней прежде, давным-давно, часто бывали… Да, я согласился! И даже обрадовался — можешь меня за это, Малыш, убить прямо тут и сейчас… Только клянусь всем, что для меня свято, мы тогда именно посидели — и ничего больше… Так повернула ситуацию она, а вовсе не я… Предложила, чтобы не приводить меня в ярость, видимо, встретиться еще раз — через пару недель… И я… и мы…

— И вы — встретились! — не вынесла наконец я. — И я собственными глазами видела, как ты усаживал ее в машину, и цветы тоже видела, и…

— Стоп, снято! — рявкнул Корнет и посмотрел на меня, как солдат на вошь. — А не могла бы ты, девочка, захлопнуть свой очаровательный ротик?! Не обращай внимания, Гришка, продолжай!

— Ты же обещала, Малыш, — жалобно пролепетал мой муженек.

И я, сама не знаю как, нашла в себе силы последовать совету Оболенского, изо всех сил сжав зубы и губы.

— Да, я повел себя как последняя сволочь и распоследний подонок, — вошел Григ во вкус публичного покаяния. — Но я и был за это наказан — вдвойне!.. Да, вдвойне, можете не смотреть на меня круглыми глазами: не только тем, что Маришка ушла как раз в тот вечер… В общем, когда я довез после ресторана Милу до ее дома и заглушил машину с намерением… Ну ясно, с каким именно намерением… Она рассмеялась — надо было слышать, как злобно, яростно и… Короче, выдала мне все, что обо мне думает… И, уж поверьте, ничего хорошего она в тот момент не думала… Во всяком случае, после того как дверь ее подъезда захлопнулась, я еще минут двадцать не мог заставить себя тронуться с места — от бешенства… Давно заметил, ничего на свете не бесит человека так, как правда-матка, выплюнутая непосредственно в рожу…

Проклятая тошнота вернулась ко мне в ту секунду, когда сказанное Григорием дошло наконец до моего сознания… Вернулась вместе с волной почти непереносимого ужаса, петлей захлестнувшей мою шею… На какое-то время я потеряла дыхание, а возможно, это вновь было что-то вроде краткого обморока — не зря же, в конце концов, Корнет, когда я опамятовалась, толкал мне в лицо стакан с водой?!..