Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова

— В жалости, неужели не понимаешь? — не выдержала я. Все-таки мой муж бывает иногда удивительно толстокожим!.. — И конечно, в Милке… В ее играх и шуточках, если хочешь — в подлости всей этой истории, в… Можно я скажу, как говорили раньше?..

Мужчины дружно кивнули, глядя на меня с одинаковым недоумением.

— В безответственности! — брякнула я высоким штилем, глубоко презираемым в нашей конторе. — Гришанечка, помнишь, как было еще даже шесть лет назад, когда я к вам пришла?.. Ни одно интервью не шло в номер без подписи его субъекта… Помнишь?.. А что сейчас?..

Григ отвел глаза, потому что крыть ему было, в общем-то, нечем, но слабую попытку возразить все же сделал:

— Малыш, не заводись… Сейчас во всех изданиях так работают, конечно при условии, если есть диктофонная запись. А на Западе…

— Ну и что, что во всех?.. Кстати, судя по всему, никакой диктофонной записи того интервью у Милки не было! Ты ведь не проверял тогда, верно?

— Ну знаешь… Если бы я проверял всех своих корреспондентов, тем более заведующих отделами… Я бы только и делал с утра до вечера, что слушал ваши черновые пленки!

— Вот именно! И тогда получается, что виноваты мы все… Все!..

— Ну знаешь… — снова пробормотал Гришаня.

Но Корнет, молчавший во время нашей мини-дискуссии, встал на мою сторону:

— Не спорь, Григ, Марина если и не во всем, то во многом права… Что сейчас, кроме скандалов и сенсаций делает нас конкурентоспособными? Вообще делает тираж?.. А ни скандалы, ни сенсации на деревьях на манер яблок не растут! Пока нароешь… Ну ладно, я старый волк: прежде чем сесть за компьютер, десять раз перепроверю факты… Но это — я!

— Неповторимый и единственный, — не выдержала я и все-таки подколола Оболенского.

— Если хочешь — да! — не принял он моей попытки разрядить обстановку. — Что совсем не означает, что остальные следуют моему примеру… Как видишь — не означает, и, когда ситуация доходит до естественного своего предела, вот что мы имеем… То, что имеем сегодня…

— Ну хорошо, — вздохнул, окончательно сдаваясь, Григ. — Допустим, вы правы… Ну да, правы… Однако ты сам только что сказал, что рынок вынуждает! Стоит отступить от этой закономерности, стоит сбавить эти самые «скандально-сенсационные» темпы и — все! Через пару-тройку номеров тираж поползет вниз… Сам знаешь, на одних подписчиках мы не продержимся и полугода… Да и тех в итоге потеряем. И что ты предлагаешь? Снизить вам всем зарплаты и гонорары в три раза?.. Я хорошо помню тот Милкин материал, у нас после его публикации тираж чуть ли не в полтора раза подскочил…

Мы помолчали. Потом вновь заговорил Оболенский — на удивление негромко и спокойно, с какой-то даже тоской в голосе.

— Гриш, помнишь, когда ты пришел к нам, чему мы с тобой радовались?..

— Смотря что ты имеешь в виду, — усмехнулся мой муж. — Мы тогда многому радовались.

— Возможности отстаивать и пропагандировать свою на фоне совка «левую», замечательно демократическую позицию… А помнишь, как напились от счастья, когда наконец вышло то постановление — укорачивающее ножки цензуре?.. Помню, как ты тогда, нажравшись, восемь или десять раз подряд цитировал одно и то же место, — я его и по сей день помню: «Редактор в особых случаях материалы, не подписанные Обллитом, имеет право публиковать на свое усмотрение, под личную ответственность…» Помнишь?..

— Помню, — улыбнулся Григ. — Кажется, это был уже восемьдесят девятый?..

— Нет, седьмой, по-моему…

Они еще некоторое время попредавались своим ностальгическим воспоминаниям, разделить которые с ними я, к своему огорчению, не могла по чисто техническим причинам — меня тогда с ними не было. Наконец мне это надоело и я напомнила друзьям, что мы несколько уклонились от темы.

— В самом деле, — спохватился Гришаня и, положив руку мне на плечо, вопросительно посмотрел на Виталия: — Значит, причина твоего умолчания не только жалость, но еще и чувство вины… Ну и ну!.. А «близнецов» или там Калинина даже тебе, видимо, и вовсе не жаль…

— Мне нас всех жаль — и их в том числе… Просто я категорически не желаю рубить сплеча! Что касается ваших двойняшек — пусть еще какое-то время походят под подозрением, ничего, только на пользу пойдет по нынешним временам! Согласись — мозги вправить можно исключительно через серьезную, а не надуманную неприятность… К тому же вы, по-моему, ребятки, не отдаете себе отчета в одной малости: перед законом они реально виноваты. Статейка такая есть, касается она, между прочим, взлома и проникновения в чужую квартиру со злостными намерениями… А то, что квартира принадлежала жертве убийства и была при этом опечатана милицией, воздух озонирует, поверьте, не больше чем старые валенки Тихона у классиков…

— Ладно, — вздохнул Григорий. — Что ты предлагаешь? Валяй!

— Не то чтобы предлагаю, — мотнул Корнет головой, — а, можно сказать, как наш славной памяти Обллит, отдаю на твое усмотрение… Ты помнишь, что там у нас было в некрологе опубликовано?

— Еще бы мне не помнить, если я его сам писал. — Григ удивленно посмотрел на Оболенского. — Ну… Все, что полагается обычно в таких случаях, было… «Трагически погибла», «скорбим»… И так далее.

— Меня интересуют не общие места, а как раз «так далее», если можно так выразиться, личный момент…

Григорий нахмурился, убрал руку с моего плеча и, поднявшись из-за стола, медленно прошествовал к окну, не ответив Оболенскому ни слова. На кухне вновь повисла пауза — на этот раз довольно длинная.

Некоторое время Григ смотрел в окно, предоставив нам с Оболенским недоуменно рассматривать его спину в полосатом бархатном халате. И когда я, не вытерпев, совсем уже раскрыла рот, чтобы поинтересоваться причиной молчания моего мужа, он наконец повернулся к нам и заговорил.

— Видите ли, мои дорогие… В том-то и дело, что никакого «личного момента» в некрологе не было: ты бы, Корнет, мог и сам это заметить… И запомнить — с твоей-то головой…

Оболенский удовлетворенно кивнул, и по его физиономии было отчетливо видно: в свое время он это и заметил, и запомнил, а свой вопрос Гришане задал с какой-то иной целью…

— В общем, как ни неприятно об этом говорить… Малыш, поклянись, что, после того что сейчас скажу, ты не сорвешься с места и не поскачешь назад, в объятия своей тетушки! Тем более что один раз ты это уже проделала…

— И что же ты сейчас скажешь? — попыталась я уйти от требуемой им клятвы, одновременно ощущая, как в очередной раз ухнуло куда-то вниз мое сердце. Но Григ не позволил мне обойти стороной, видимо, действительно сильно волновавший его вопрос.