Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. - Аделейд Ли Беатрис

В древнеанглийскую «Церковную историю» включен также гимн (записанный на уэссекцком диалекте), который присутствует и в некоторых дошедших до нас латинских рукописях сочинения Беды. Практически все исследователи признают его подлинным творением Кэдмона, поскольку в самом древнем манускрипте «История англов» (Historia Anglorum) он записан на нортумбрийском диалекте. Тот факт, что Альфред и его помощники не дополнили текст собственными сведениями, касающимися истории Южной Англии, обычно объясняют их почтением к труду Беды; однако возможно, что в то время уже шла работа над Альфредовской хроникой и подобные добавления казались излишними.

Для историков большой интерес в сочинении Беды представляет использование латинской терминологии применительно к англосаксонским институтам и социальным реалиям VIII века (главным образом, нортумбрийским). Несмотря на некоторые частные различия между северными и южными областями, английским переводчикам IX века эти реалии, безусловно, были известны. Нужно только снять классические одеяния с «вождей» (duces), «принцепсов» (principes), «консулов» (consules) и «сатрапов» (satrapæ), о которых пишет Беда, со всех его «комитов» (comites), «служителей» (ministri) и «воинов» (milites), чтобы увидеть элдормена, гезита или королевского тэна. В переводе «Церковной истории» не требовалось разъяснять непонятные места на знакомых примерах, как это делалось в «Обязанностях пастыря» или «Орозии». Обычаи и жизненный уклад легко узнавались. Король маленького королевства со своими верными дружинниками-тэнами, собрание старейшин-советников, уитэны, съехавшиеся на уитэногемот, фюрд, спешащий на битву, королевский зал, обнесенный стеной город и большой монастырь — все эти картины, привычные во времена Беды, и через сто пятьдесят лет воспринимались так же: жизнь изменилась, но не слишком сильно, и местные отличия в данном случае не сказывались.

Из четырех главных альфредовских переводов наиболее интересен, наверное, перевод «Утешения философией» Боэция. Он обращает на себя внимание тем, что в нем, даже в большей степени, чем в «Обязанностях пастыря», раскрывается личность короля. В Средневековье трактат Боэция «Утешение философией» (De consolation philosophiæ) входил в число книг, пользовавшихся наибольшим признанием. Альфред переводил его в зрелые годы и закончил, по всей видимости, в 897 году, за несколько лет до смерти[73]. В те времена он, подобно Боэцию, обращал свой взор к тихой гавани вечного блаженства, ожидавшей его после бурь и треволнений земной жизни.

Аниций Манлий Северин Боэций был консулом и главой римского сената при остготском короле Теодорихе, правившем в начале VI века в Италии. Несколько лет Боэций преуспевал и пользовался уважением, но потом его обвинили в заговоре против короля, бросили в темницу, а затем подвергли пыткам и казнили. Широкообразованный человек, философ, ученый, математик, умелый мастер, понимающий толк в музыке и поэзии, Боэций оставил труды практически по всем областям знания, существовавшим в его время. По воззрениям Боэций стоит ближе к платоникам, нежели к христианам{254}, однако поскольку его преследовал и казнил арианин Теодорих, он получил ореол христианского мученика и даже был канонизирован под именем святого Северина. «Утешение философией» он написал в темнице, пытаясь смягчить таким образом ощущение одиночества и горечь от допущенной по отношению к нему несправедливости. Это сочинение в стихах и прозе имеет форму диалога между Боэцием и божественной Философией, которая ободряет и наставляет своего ученика; в конце беседы тот принимает все с ним случившееся и находит успокоение, размышляя о высшей справедливости Господа.

Не многие другие сочинения могли соперничать в популярности с «Утешением». Этому, вероятно, способствовала их диалоговая форма этого трактата и чередование прозаических и стихотворных отрывков: средневековые читатели, подобно детям, любили стихи и «разговоры». Тема также сыграла свою роль — мысль о тщете и суетности земного величия и непоколебимости небесной мудрости постоянно занимала умы людей. Но помимо прочего это был, по словам Гиббона, «золотой том»: строки Боэция одухотворены поэтическими раздумьями и проникнуты высшим мужеством. «Утешение философией» переводили король Альфред, Джефри Чосер, королева Елизавета; Данте обращался к нему в поисках утешения после смерти Беатриче, а Томас Мор — когда сам оказался в тюрьме{255}. Перечень говорит сам за себя: в философском трактате заключено некое общечеловеческое содержание, в нем слышен отзвук вечных истин и глубинных чувств, и даже теперь, когда нравоучительные сентенции Боэция кажутся банальными, а его аргументы безнадежно устаревшими, мы слышим в «Утешении» крик боли и растерянности, подлинный голос человека, проходящего, подобно Иову, через испытание страданием. Кроме того, книга занимала важное место в системе средневекового образования как признанное руководство в области моральной философии: в этом сочинении взору средневековых мыслителей являлись прославленные тени Платона и Аристотеля.

Первый английский прозаический перевод «Утешения философией», по общему признанию, выполнен королем Альфредом: в данном случае вопрос об авторстве не возникал. В прологе к древнеанглийскому «Боэцию» утверждается: «Король Альфред был переводчиком этой книги, и он перевел ее с латыни на английский». Этельверд пишет, что король перевел много сочинений с латыни на народный язык, в том числе «горестную книгу» Боэция, а Уильям Мальмсберийский рассказывает, что Ассер по повелению короля изложил «Утешение философией» более простым языком («эта затея, нелепая на наш взгляд, в те времена была разумной и необходимой»), чтобы ему было легче перевести их на английский. В «Книге монастыря Гайд», правда, говорится, что «Утешение», как и «Диалоги» Григория Великого переводил Верферт, но это заявление не подтверждено никакими ссылками на источники, равно как и маловероятная история, повествующая о том, как Альфред переводил книгу в своем охотничьем домике в Вудстоке, недалеко от Оксфорда.

Но даже без каких бы то ни было дополнительных свидетельств сам текст древнеанглийского «Боэция» практически не оставляет сомнений в том, кто был его автором. В этом переводе, как ни в каком другом, слышен живой голос Альфреда, рассказывающего о своих надеждах и страхах, честолюбивых стремлениях и тягостных трудах, замыслах и разочарованиях.

Древнеанглийский перевод «Утешения философией» сохранился в двух рукописях: одна относится, предположительно, к X веку, другая датируется началом XII века. В более поздней рукописи и прозаические главы (prosæ), и стихотворные отрывки (metra или carmina) оригинала изложены прозой. В раннем манускрипте имеется перевод прозаических глав, предваренный прозаическим прологом, и аллитерационный перевод metra с кратким ритмизованным предварением. Поскольку эти стихотворные переводы сделаны не непосредственно с латинского оригинала, а являются, очевидно, переложением древнеанглийской прозаической версии carmina, представляется весьма вероятным, что первоначальный перевод был чисто прозаическим: возможно, основой для него, как утверждает Уильям Мальмсберийский, послужил пересказ Ассера.

В прозаической версии за вступлением, принадлежащим, возможно, видимо, другому автору, следует короткое предварительное разъяснение, в котором Альфред рассказывает историю мудрого и просвещенного консула (heretoga), по имени Боэций, жившего в те времена, когда готы из Скифии напали на Римскую империю и Теодорих захватил все итальянское королевство. Далее начинается, собственно, текст «Утешения»: Альфред переводит его настолько свободно, с таким количеством упрощений, сокращений, дополнений и объяснений, что он превращается, практически, в его собственное произведение. Особенно это касается последних глав (соответствующих пятой книге латинского оригинала): в них обсуждаются такие сложнейшие проблемы, как свобода воли, предопределение, природа Бога, и король, увлекшись, сам начинает рассуждать на эти темы, придавая неоплатонической философии Боэция откровенно христианское звучание. Сделанные Альфредом пропуски и дополнения очень показательны, ибо по ним можно судить о его интеллектуальном и духовном уровне, равно как и о его воззрениях и вкусах. Часто он вообще забывает, что переводит речи Боэция, и спорит с Мудростью или Философией от своего лица либо спрашивает ее от имени «человеческой души».