Залечишь мои раны? - Мария Акулова

Зависит от обстоятельств, обстановки, времени, места, повода, причины… А еще зависит от того, кто называет и чьим именем. Для Марка тем утром все было предельно ясно. Как он вышел на достойного фотографа, который сможет исполнить его заказ максимально хорошо? Через Яра. Где они встретились во второй раз после первого расставания? На мероприятии Яра. Кого он застал на ее пороге посреди ночи? Яра. Чье имя слетело с ее губ, стоило ему попытаться достучаться до ее сонного сознания утром? Имя Яра.

Он мог разбудить, мог что‑то выяснять, задавать ненужные вопросы и получать такие же ненужные вопросы, но почему‑то решил этого не делать. Он не хотел оправданий и виноватых взглядов, не хотел слышать, что просто стал орудием мести. Именно поэтому встал, собрал вещи и тихо ушел. Затормозил только на пороге. Затормозил на долю секунды, засомневался. Хотелось вернуться, хотелось разбудить и убедить ее, да и себя в том, что так не будет. Что с ним не будет мести. Но это не значит, что с ним не будет ничего вообще. Но сделать себе это Марк не позволил. Открыл дверь нараспашку, наступил на очередной чертов апельсин, собрал их вместе с остальным скарбом, закинул в квартиру, а потом захлопнул дверь, уничтожая пути к отступлению.

Злился ли он тогда? Наверное, нет. Злился позже, когда успел все обдумать, утрамбовать у себя в голове, разложить по полочкам логики и осмыслить. А когда уходил не смыслил ничего. Его ударили обухом по голове и он вел себя соответственно.

А потом были две недели на подумать. Две недели на забыть. Две недели на выбросить из головы или возненавидеть на худой конец, а он мог только заставлять себя отвлекаться каждый раз, когда мысли возвращались к ней, а еще стиснув зубы отбрасывать телефон, когда она пыталась позвонить. Зачем? О чем им разговаривать? Он и так все понял.

Марк убеждал себя в этом долго, и даже местами эффективно. По крайней мере, это было эффективно до сегодняшнего вечера. И вот, стоило ей вновь появиться в его жизни, как все его оборонительные планы разрушились. Теперь‑то он понял кое‑что другое — если они не поговорят сегодня, не поговорят уже никогда.

Потому и не послушался, потому поехал следом. Потому готов был ждать хоть всю ночь, не согласись она на разговор.

Марк точно не знал, когда именно протрезвел, когда с глаз спала поволока ревности и обиды. Возможно, дело даже не в пощечине, он просто понял… Понял, что совершил ошибку еще тогда, уйдя утром из ее квартиры и из ее жизни.

А теперь, снова сидя на ее диване и напряженно вглядываясь в профиль девушки напротив окна, он непроизвольно скривился, стоило Снежане начать свой рассказ.

— Что тебя интересует? Хотя нет… Я знаю, что тебя интересует. Помнишь, на дне рождении Самарского я сказала, что не сильно близко общаюсь с Сашей, зато хорошо знаю Ярослава? Тогда я не врала, я знаю Ярослава очень хорошо. Шесть лет я считала, что проживу с ним долгую и счастливую жизнь. Ярослава Самарского… я любила.

Что он хотел услышать? Возможно, неправдоподобную сказку, искусную ложь, наивную правду, но не это. Никак не это. Вот только перебивать не смел. И лицо заставил себя расслабить и кулаки не стискивать с такой силой. И слушать… Слушать внимательно.

— Я не мастер рассказывать сказки, это больше по вашей части, — девушка сверкнула глазами, вновь обращая внимание на него, но тут же снова сосредоточила взгляд на окне. — Это вы умеете рассказывать правдоподобные сказки о том, что больно не сделаете, что любите, что думаете, что ждете встреч. У меня вряд ли получится так красиво, но я попытаюсь. Когда‑то давно, неподалеку отсюда жила семья — отец, мать и двое их детей. Девочка и мальчик. Девочка была младше брата на семь лет, а потому совсем не подходила на роль его друга в детских играх, зато на эту роль подходил другой… мальчик. Ярослав Самарский не всегда был жутко богатым, жутко серьезным бизнесменом, когда‑то он был просто мальчиком — подростком, другом моего брата. Не просто другом, лучшим другом. Они проводили вместе дни, вместе попадали в передряги, дрались друг за друга, а потом вместе придумывали, как оправдать наличие друг у друга синяков. Между собой они тоже дрались, конечно, но друг за друга — чаще. Сначала, учились в одном классе, потом — в одном университете, потом вместе занялись делом. В двадцать, совсем еще мальчишками решили, что это у них получится… И получилось. Хотя… Я сомневаюсь, что получилось бы, стой у руля Дима.

Снежана не оборачивалась, продолжая смотреть в окно, но прекрасно представляла сейчас перед собой лицо Марка, а еще ближе видела картинки тех дней, воспоминания оживали перед глазами, возвращая ее туда.

— Дима, это мой брат, как ты мог догадаться. Я ведь уже говорила о нем? — Снежана сощурилась, вспоминая. — Да, говорила. Тогда, на базе. Но это не важно. Стой у руля не Ярослав, они бы прогорели. Не смертельно, конечно, тогда им особо нечего было терять, но постепенно, появлялись новые возможности, они правильно их использовали, росли… росли… И вот, Слава и Дима больше не просто Слава и Дима, а люди, заказывающие музыку в городе и не в одном.

— Но это не твоя история, — Марк перебил ее тихим замечанием, боясь спугнуть и в то же время не в состоянии справиться с осознанием того, что она пытается ходить кругами вокруг главного, не решаясь сделать шаг внутрь этого круга.

— Почему же? — девушка вновь оглянулась, кривя губы в грустной улыбке. — Очень даже моя. Имей терпение. Так вот, они росли, взрослели, рисковали и получали от этого удовольствие, а еще неплохие деньги, и я росла. Росла рядом, наблюдая за ними исподтишка, пряча свое любопытство и желание быть поближе, под маской холодности и незаинтересованности. Я почему‑то думала, что Ярослав не может даже мыслить обо мне, думала, что абсолютно ему безразлична. Хотя нет, небезразлична настолько, насколько может быть небезразлична сестра друга. А оказалось, что я ошиблась. Мне было шестнадцать, ему чуть больше двадцати, у нас была любовь, Марк.

Слово «любовь» она протянула, пробуя его на вкус. В ее исполнении получилось горько.

— У меня вдруг осуществились мечты, а он получил желаемое. Тогда он желал меня. Знаешь, ему и долго ухаживать‑то за мной не пришлось, впрочем, тебе ведь тоже не пришлось. Я когда его видела, у меня уже сердце из груди выскакивало и ноги тоже подкашивались. Сейчас кажется — глупости, глупости романтичных дурочек, но я такой и была. Жутко романтичной и жуткой дурой. Это были мои первые отношения. Настоящие, серьезные, такие, чтоб на всю жизнь. Я уже в шестнадцать знала, как назову наших детей, какие имена созвучны с отчеством Ярославович, какой красивой будет наша доченька с голубыми глазами и кудрявый сын. Я была самой настоящей дурой!