Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение - Олег Айрапетов

Однако внимание Алексеева по большей части привлекал карпатский участок русско-австрийского фронта. Прежде всего, он продолжал считать, что Румыния не обладает силой, достаточной для обороны всех своих границ. Поэтому он и предлагал перевести русские войска в Трансильванию, на границах которой по-прежнему почти не было австрийских частей, а румынскую армию сосредоточить в восточной части Валахии, ближе к сербской границе, по линии обороны, проходившей восточнее Бухареста. Это положение давало возможность использовать эти войска для наступления в разных направлениях – как в Трансильвании, так и в Сербии79. В принципе, будучи противником идеи войны с Болгарией, начальник Штаба русского фронта мог склониться в пользу удара по этой стране, но только при условии, что он примет характер крупномасштабной операции с координированными ударами со стороны Салоникского и вновь образуемого Румынского фронтов, причем с обязательным созданием единого союзного командования на последнем.

Безусловно, условия эти были разумны, но никак нельзя сказать, что Алексеев активно защищал их. Мне кажется, что сопротивление со стороны союзников и румын устраивало его, потому что снимало с повестки дня необходимость болгарского похода. Таким образом, внимание к Карпатам, где гасло русское наступление, было логичным. Оставалось надеяться, что румынская армия откроет перевалы – путь в Венгерскую равнину с тыла. Братиану не торопился, поддерживая переговоры, – он отнюдь не желал связывать себя обязательствами с точным указанием времени80. В конце концов он одержал дипломатическую победу, опираясь на поддержку Лондона и Парижа. Позиция России вновь была проигнорирована, противоречия между союзниками в очередной раз привели к разрушительным для их общего дела последствиям.

«Западные союзники, – отмечал Ллойд-Джордж, – почти насильно заставили Румынию вступить в войну, не постаравшись, однако, установить, в какой степени Румыния была подготовлена к войне, и не сделав никаких приготовлений, чтобы прийти ей на помощь, если она окажется в тяжелом положении. Генерал Алексеев высказался против вступления Румынии в войну. Он знал, что румынская армия плохо подготовлена к войне с теми огромными силами, которые центральные державы могли против нее выставить. Он также понимал, что на истощенные русские войска должна была пасть задача спасения Румынии, когда та окажется под угрозой разгрома со стороны ее могучих противников. Но хотя генерала Алексеева решение о вступлении Румынии в войну касалось в гораздо большей степени, чем кого бы то ни было другого из союзных генералов, с ним не посоветовались. Вот образец этого единого фронта, о котором мы так много слышали на Парижской конференции из уст гг. Бриана и Асквита, произносивших столь громкие и пламенные речи на эту тему»81. Эти слова несколько сгущают краски только в отношении насильственного втягивания Румынии в войну – она активно лавировала, чтобы использовать желания союзников для максимального достижения своих целей.

Румыния вступает в войну

14 (27) августа Коронный совет высказался за вступление Румынии в войну. Группа противников этого решения во главе с Петром Карпом оказалась в явном меньшинстве. Совет санкционировал союзный договор с Россией. В тот же день правительство выделило на нужды армии 200 млн леев1. Красноречива и образна фраза из обращения Фердинанда к Коронному совету при объявлении войны Австро-Венгрии: «Теперь, когда я победил в себе Гогенцоллерна, я не боюсь ничего»2. Русский посланник С. А. Поклевский-Козелл счел необходимым обратить внимание на эту фразу короля в своем донесении в Петроград, направленном на следующий день3.

14 (27) августа графу Чернину была вручена нота – с 21:00 того же дня Румыния объявила войну Австро-Венгрии. Центральной частью ноты было объяснение причин случившегося: «Присоединившись в 1883 г. к группе центральных держав, Румыния далека от мысли о забвении уз крови, связующих ее население с населением королевства (Венгрии. – А. О.), усматривая в дружелюбных отношениях с Австрией драгоценный залог своего внутреннего состояния, а также улучшения участи румын в Австро-Венгрии. Германия и Италия, основавшие свой государственный организм на основе национального принципа, не могли не признать законность основания, на котором покоилось их существование. Что же касается Австро-Венгрии, то в установлении дружественных отношений между ней и Румынией она получила гарантию дальнейшего спокойствия как внутри монархии, так и на нашей общей границе, потому что она не могла не знать, какой отзвук недовольство румынского населения находило у нас, угрожая каждый раз нарушением добрососедских отношений между обоими государствами. Надежда, которую мы возлагали на наше присоединение к Тройственному союзу, не оправдалась. В течение более 30 лет румыны в монархии не только ни разу не видели реформ, способных дать им хотя бы подобие удовлетворения их национальных устремлений, а, напротив, с ними обращались как с низшей расой, осужденной на угнетение, как с угнетенным элементом, образующим меньшинство среди разных национальностей, составляющих население Австрии»4.

Вывод был однозначен – Румыния вынуждена была воевать. В Бухаресте и других городах королевства царил воинственный энтузиазм. Объявленная мобилизация шла без заминок5. В обращении короля Фердинанда к народу и армии основной упор был сделан на необходимость объединения всех румын в одном государстве – враг был назван прямо: это была Австро-Венгрия, и только она: «Солдаты, я призвал вас пронести ваши знамена через границы, туда, где с нетерпением ожидают вас ваши братья, чьи сердца полны надежды. Тени великих воевод, Михая Храброго и Стефана Великого, чьи бренные остатки покоятся в землях, которые вы будете освобождать, поведут вас к победе как достойных наследников тех солдат, которые были победителями под Расбоени[6], Калугарени[7] и под Плевной[8]»6.

Американский посол, заставший эти события в Бухаресте, отмечал: «Как правило, румыны не расположены к демонстрациям своих чувств, даже к громким аплодисментам на публичных собраниях, но в это воскресенье, когда стало известно решение правительства, тысячи представителей всех слоев общества маршировали по улицам, выкрикивая приветствия своему королю и своей стране. После того как эта процессия завершилась и толпа рассеялась, я прошелся по маленьким улочкам и почти у каждого дома видел солдата, прощающегося с семьей или со своей любимой. Все выражения чувств указывали на то, что румыны воодушевлены только желанием помочь человечеству и освободить своих братьев»7.

Уже через полчаса после формального объявления войны румынский миноносец открыл боевые действия, выпустив торпеду по флагману австро-венгерской дунайской флотилии – монитору «Босна», находившемуся у Рущука. Торпеда прошла мимо, поразив стоявшую рядом баржу8. Новость о вступлении в войну нового союзника Антанты вызвала в Вене и в ставке Вильгельма II в Плесе эффект разорвавшейся бомбы – там не ожидали, что Бухарест решится на это ранее поздней осени 1916 г., если вообще решится…9 С конца лета в Вене уже не верили постоянным заверениям Братиану о соблюдении нейтралитета, но поддерживали переговоры о покупке урожая 1916 г. Немцы также при самом худшем развитии ситуации ожидали это выступление в середине сентября, к концу сбора урожая, – так что начало боевых действий было одновременно и долгожданным, и внезапным для центральных держав10.

Германия немедленно поддержала союзницу, объявив войну Румынии. Уже накануне этих событий на улицах Бухареста стали появляться демонстрации с призывами расправляться с немцами11. Австро-венгерская и германская колонии в Бухаресте стали жертвой воинственных настроений румын первых дней войны. Граф Чернин вспоминал: «Я сам был свидетелем зрелища многих друзей из австро-венгерской колонии, грубо подгоняемых на улицах румынскими солдатами и затем заключенных в тюрьму. Мне пришлось видеть дикие и отвратительные сцены охоты за неповинными мирными жителями, и эта жестокая игра длилась в течение многих дней»12. Было арестовано почти 400 человек, включая молоденьких девушек из состава прислуги немецкого и австрийского посольств, подозреваемых в шпионаже на основании… романтических историй с местными военными13. Румынские германофилы приумолкли и переквалифицировались в скептиков или ультрапатриотов. В стране началась бурная спекуляция всем, что можно было продать14.

На следующий день после объявления войны румынские войска пересекли границу с Австро-Венгрией в 18 пунктах15. 28 августа 1916 г., в понедельник, Николай II с явным облегчением записал в дневнике: «Наконец пришло давно ожидаемое известие о выступлении Румынии. Она объявила войну Австро-Венгрии. Наша кавалерия (3-я кав. див.) перешла Дунай в Добруджу, а пехота на судах подымается к Черноводам»16. Кроме того, 14 (27) августа, накануне вступления Румынии в войну, в Констанцу под флагом контр-адмирала П. И. Паттона пришел Отряд особого назначения – в его состав входили линкор «Ростислав», эсминцы «Завидный» и «Звонкий» и 2 подводные лодки17. Местное население бурно и радостно приветствовало русские войска18. 16 (29) августа в Петрограде прошла массовая демонстрация в поддержку нового союзника. Она началась около 17:00 на Невском проспекте. Несколько тысяч человек прошли до здания румынской миссии, где им был вручен флаг королевства и портреты его монарха. Радостное торжество продолжалось почти до 23:00. Весьма радостно этот день прошел и в Москве – румынские новости не закончились шествиями, но были самыми обсуждаемыми на улицах города19.