Переплёт - Коллинз Бриджет

— Простите, сэр, я неважно себя чувствую и плохо слушала, когда вы говорили. Я отвлеклась, я честно пыталась слушать, но...

— Повторяй за мной, Нелл: «Мистер Дарне изнаси...» — Прекрати! — Наконец мне хватает сил вдохнуть и закричать. Но не слова отца вынуждают меня сделать это, а ее лицо: застывшее, испуганное. Она отчаянно пытается по-

нять. я опускаюсь перед ней на колени. — Все хорошо, Нелл. Он просто шутит. Не тревожься. Прошу. — Она часто моргает. По щекам бегут слезы. Ранка на губе снова начинает кровоточить. Она разрывается, не зная, кому из нас верить.

— Ну разумеется. — Отец встает. — Я просто шучу. Мы оставим тебя в покое. Выспись хорошенько, а завтра проснешься и снова станешь прежней Нелл. Да, кстати, завтра тебе надо будет отчистить ковер в моем кабинете, иначе я попрошу Кука вычесть его стоимость из твоего жалованья. Нелл громко всхлипывает.

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

— На этом все. Люциан, ступай со мной.

Я встаю, и меня начинает шатать. Раскалывается голова; меня засасывает в воронку боли. Стой прямо, приказываю я себе. Не дай бог меня сейчас вывернет наизнанку. Отец подталкивает меня к выходу. Мы спускаемся по лестнице; он так близко, что я чувствую его теплое дыхание на своей шее. У двери моей спальни он мягко постукивает меня по плечу.

— В мой кабинет. Люциан.

Я замираю, положив руку на дверную ручку. Моя ладонь взмокла. В доме очень тихо; ковры и шторы приглушают стук дождя. Кажется, что кроме нас с отцом в мире не осталось ни одной живой души.

Не оглядываясь, я миную коридор и спускаюсь по лестнице. Отцовские шаги вторят моим, словно эхо. В зеркале за папоротниками я вижу свое отражение. В бледном свете газовой лампы меня поражает наше с отцом сходство; когда я буду в его возрасте, то стану его точной копией.

Дверь кабинета приоткрыта. Огонь в очаге погас. Он не собирался возвращаться сюда сегодня; он отправился к Нелл с мыслью задержаться у нее надолго.

Отец закрывает дверь и садится в кресло. Он смотрит на меня из-под полуопущенных век. Я делаю шаг ко второму креслу, но он проводит пальцем в воздухе, словно вытирает пыль со стекла.

— Я не велел тебе садиться.

Я рад слышать эти слова. Рад любому поводу его ненавидеть. Стою, сунув руки в карманы, и заставляю себя улыбнуться, как будто бы притворная наглость может меня спасти.

— Мой милый мальчик, — произносит он наконец, — позволь спросить, чего ты пытался добиться там, наверху? — Он показывает на потолок, как будто имеет в виду «там, на небе».

улыбка мигом стирается с моего лица. Не знаю, как ему это удается. И разве не ясно, чего я пытался добиться?

— Я хотел предупредить ее. Нелл. Чтобы случившееся не повторилось.

Он коротко усмехается. Такое же выражение бывает у него, когда Сесилия показывает ему свои рисунки: ему скучно разглядывать их, но он снисходительно терпит.

— Ох уж эти твои нежные чувства. Какое милосердие. Какая забота. Что за мужественный порыв — защитить слабый пол...

— Милосердия у меня побольше твоего будет. — Ах, Люциан, — вздыхает он. — Когда же ты начнешь понимать причины своих действий? Кто бы мог подумать, что мой сын так упорно не захочет смотреть правде в глаза.

Твой маленький благородный порыв не имел никакого отношения к Нелл.

— Я пытался...

— Нет. — Ему достаточно поднять палец, чтобы я замолк. — Ты пытался разозлить меня. Только и всего. На самом деле ты не лучше меня, а даже хуже, потому что я признаю свою порочность. Ты даже не задумался о том, сколько боли могут причинить бедной девушке твои действия. Ты хотел лишь привлечь мое внимание любой ценой. — Он берет бокал, стоящий рядом на столике, и наклоняет его, любуясь отблесками пламени на хрустальной ножке. К остаткам бренди на дне бокала прилип обрывок пчелиного крыла. — Однако ты предпочитаешь этого не видеть.

Как я ни пытаюсь призвать на помощь серую стену, ничего не происходит. Я в отцовском кабинете. Картины на стенах, мебель, фигурки — их яркие очертания режут глаза. Рвота на ковре растеклась контурами континентов. Географическая карта несуществующего места.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Отец хрустит костяшками и поднимается.

— Давай уж больше не будем говорить об этом. Ты убедился в полной бесполезности разговоров с человеком, чья память записана в книгу, и не станешь больше пытаться заставить Нелл вспомнить. Полагаю, очередное унижение тебе ни к чему.

Он встает ко мне очень близко. Я чуть выше его ростом и смотрю на него сверху вниз. Я киваю.

Он со всей силы бьет меня по лицу.

Я теряю равновесие. В голове — полная ясность, но колени подкашиваются, и я заваливаюсь вбок. Должен был предвидеть, что это случится; должен был подготовиться... Ковер

под ногами кренится и качается, как палуба корабля; миг длится очень долго. Потом я ударяюсь скулой о край стола, но чувствую удар секундой позже, когда уже стою на четвереньках, — как раскат грома, следующий за вспышкой молнии. В глазах кружатся блестящие черные снежинки. Я не могу вздохнуть и толком ничего не вижу. Я чувствую себя дураком.

— Люциан? Сынок, поднимайся. Незачем ползать у меня в ногах. Глупое дитя. — Он проводит чем-то мокрым по моей шее и уху. Я вижу окровавленный носовой платок. Заглядываю в лицо отца: тот подтягивает меня, и я сажусь, прислонившись спиной к ножке стола. — Ты слишком много пьешь. Люциан. Возьми себя в руки. Негоже так падать, когда тебя легонько по щеке хлопнули. Сядь-ка смирно, дай посмотрю. Ну вот. Хороший мальчик.

— Прости меня, — несмотря ни на что, мне хочется, чтобы он любил меня.

— Крови много, но рана несерьезная. Тебе уже лучше? Вот и славно. — Скомкав носовой платок, он бросает его на пол. Платок лежит на ковре, белый в темных пятнах, с окровавленной отцовской монограммой. Отец встает, покряхтывая и скрипнув коленями, и протягивает мне руку. Я слишком устал и не в силах ему отказать. И на мгновение я забываю обо всем, кроме теплой, твердой отцовской руки, что помогает мне подняться. — Иди спать, сын.

Я подхожу к двери. Голова раскалывается. Дверь поддается с трудом.

Скрипят пружины кресла: отец снова сел.

— Когда ты в следующий раз встречаешься с мисс Ормонд? — Во вторник на той неделе у нас чаепитие.

— Тогда зайди на кухню, прежде чем ложиться спать, и приложи к синяку бифштекс. — Он усмехается. — Если она увидит тебя с фингалом, чего доброго, решит, что ты буян, и отменит свадьбу.

Проходит пять дней; я работаю в Голубой гостиной. Точнее, делаю вид, что работаю: передо мной лежит бухгалтерский гроссбух и горы счетов и писем; ими завален весь стол, но мне трудно сосредоточиться. Отец в кои-то веки поручил мне важное дело — обычно мне доверяют лишь просматривать списки цен и импортеров. Но недавно один из младших клерков сообщил, что его начальник берет взятки; начальник же в ответ обвинил клерка в растрате. В который раз я перечитываю протоколы обвинений, словно слова в них могут измениться с третьим прочтением. Но внимание мое блуждает, я вот уже я разглядываю обои с рисунком из папоротников. Тень падает на стену, и голубые листья на голубом фоне отливают серебристым и лиловым. За окном пасмурно; комната залита траурным светом. Жужжит механизм напольных часов; они начинают свой замысловатый мелодичный перезвон. Болит голова, но фингал под глазом почти прошел, и на том спасибо.

К дому приближается карета; я слышу хруст гравия на дорожке. Через мгновение звенит колокольчик. Бетти вприпрыжку спускается по лестнице и пробегает мимо Голубой гостиной. Кто-то вскрикивает; слышится металлический лязг и всплеск воды.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Глупая корова, что ты тут расселась? Вытирай, — шипит Бетти.

я вспоминаю, что видел Нелл в коридоре — та оттирала плитку. Нахмурившись, принимаюсь массировать виски; чернильные строчки на бумаге расплываются перед глазами.

Встаю, подхожу к окну и узнаю карету де Хэвиленда. На боковой дверце красуется его искусный герб — книга в яркой пурпурно-золотой обложке, а слева и справа от нее — львы с выпущенными когтями. К краске прилип одинокий бурый лист. Колеса кареты позолочены, но я слышал, что подвеска у нее совсем плоха и в окрестности Каслфорда де Хэвиленд ездит на кэбе или почтовой повозке. Отец как-то восторгался этой каретой; помню, он назвал ее «достойным атрибутом». Де Хэвиленд. Небось приехал вручить нам счет. Постукивая ногтем по оконному стеклу, я невидящим взглядом смотрю на голые деревья. Мрачное небо висит над городом; предгрозовые облака смешиваются с клубами дыма. Отворяется входная дверь; я слышу голос Бетти и чьи-то шаги в коридоре. Гость направляется в отцовский кабинет; я прислушиваюсь, но Нелл никто не зовет. 7язгает ведро, и она снова принимается оттирать пол.