Читающий по телам - Антонио Гарридо

— Студент — быть может, но вот обыкновенным тебя никак не назовешь. — Бо посмотрел на юношу оценивающим взглядом. — Мы навели о тебе справки. Сам император говорил о тебе с судьей области, и тот высоко оценил твое истолкование результатов вчерашнего осмотра; судья, кстати, оказался близким другом профессора Мина. Он любезно поведал нам о твоих успехах в академии и даже открыл, что ты составляешь трактаты по судебной медицине — что свидетельствует о твоей способности к организованной работе.

Цы ощутил, как наваливается на него груз ответственности.

— Но ведь это не вся правда, господин. Люди судачат об успехах, и слухи растекаются, словно масляное пятно на воде. Но они не говорят о неудачах. Я десятки раз ошибался в своих толкованиях, а еще сотню раз замечал не более того, что заметил бы и грудной младенец. Вся моя жизнь проходит среди трупов — как же мне не видеть чуть больше других? Большинство случаев, с которыми сталкиваемся мы в академии, — это самые обыкновенные убийства: припадки ревности, драки в харчевнях, земельные распри. Любой, кто был знаком с убитым, способен вынести правильный вердикт — даже не приходя на похороны. Но теперь ведь нам противостоит не обычный убийца с одурманенными вином мозгами. Человек, совершивший эти преступления, отличается не только невиданной жестокостью: определенно, его хитрость превосходит даже его злонравие. А судьи? Они ни за что на свете не согласятся, чтобы новичок без опыта и образования указывал им, как и что делать.

— И все-таки ни один из наших судей не догадался, что мертвая женщина — это на самом деле евнух.

Цы промолчал. Конечно, он был горд, что его познания так оценили при дворе императора, но, если он глубоко втянется в это дело, рано или поздно наверняка откроется, что и сам-то он — беглый преступник; это его страшило. И на лице его отражались и гордость, и тревога.

— Забудь про судей, — не отступался Бо. — В нашем государстве нет привилегий. Мы справедливы к тем, кто стремится наверх, кто старается изо всех сил, кто доказывает свою значимость и мудрость. Нам известно, что у тебя есть мечта — сдать императорские экзамены. Экзамены, к которым, как тебе хорошо известно, допускаются все — вне зависимости от их происхождения и общественного положения. В нашем государстве простой батрак может сделаться министром, рыбак — судьей, а сирота — сборщиком податей. Наши законы суровы к тому, кто их нарушает, но всегда поощряют достойного. И вот еще что запомни: если ты умеешь что-то делать лучше других, ты не просто имеешь право вмешаться и помочь. Нет, ты обязан вмешаться и помочь.

Цы молча кивнул в ответ. Он уже понимал, что ему не избежать сдобренного высокими словами соглашения, но оно было чревато для него многими опасностями.

— Я понимаю, ты растерян, но, как бы то ни было, никто не собирается перегружать тебя чрезмерной ответственностью, — продолжал чиновник. — При дворе есть достойные судьи, которых ты не должен недооценивать. Так что тебе не придется возглавлять расследование, ты просто добавишь свое видение дела. В этом нет ничего непосильного. К тому же император готов быть с тобою щедрым, и в случае успеха расследования он гарантирует тебе прямое назначение на важную должность.

Цы колебался. О таком предложении он никогда и мечтать не смел. Но он чувствовал: этот подарок — отравленный.

— Господин, могу я говорить с вами откровенно?

— Я даже требую этого. — Бо всплеснул руками.

— Быть может, придворные судьи умнее, чем вы полагаете.

Бо, наморщив сухую кожу на лбу, вздернул правую бровь:

— Теперь уже я не понимаю.

— Вы говорили мне о правосудии. О том, что карает и награждает, что отражено в «Перечне заслуг и недостатков».

— Ты имеешь в виду четкость, с которой, согласно закону, исчисляются человеческие добродетели и пороки? Выглядит вполне справедливо: мы наказываем того, кто совершает преступление, и награждаем того, кто творит благое дело. И при чем же тут придворные судьи?

— Притом что эти же самые правила применимы и к судьям. Они тоже получают поощрения за верные приговоры, но их жестоко карают за ошибки. Не раз ведь такое бывало, что судью за ошибочный приговор изгоняли с должности?

— Ну разумеется. Ответственность обоюдна. Жизнь обвиняемых зависит от судей. И если судьи ошибаются, то расплачиваются за это.

— Иногда даже ценою собственной жизни, — подчеркнул Цы.

— В зависимости от степени ошибки. И это справедливо.

— Тогда вполне логично допустить, что судьи боятся оглашать приговор. Если встречаешься с запутанным случаем — зачем же рисковать? Лучше уж промолчать и спасти свою шкуру.

В этот момент дверь распахнулась и в зал вошел Кан. Министр сурово приказал Бо удалиться, взглянул на Цы через плечо и встал рядом. Нахмуренные брови и поджатые губы говорили красноречивее любых слов.

— С этого момента ты поступаешь в мое распоряжение. Если тебе что-то понадобится, говори. Ты получишь верительную печать, которая откроет тебе вход во все дворцовые помещения — кроме Дворца Наложниц и моих личных покоев. Ты сможешь наводить справки в наших архивах и, если потребуется, осматривать трупы. Также тебе будет дозволено допрашивать дворцовых служащих — всегда с моего предварительного разрешения. Детали уточнишь у Бо.

Цы почувствовал, как стучит сердце в груди. Ему предстояло столько вопросов, столько сложностей и опасностей, что ему жизненно необходимо было время все обдумать.

— Ваше превосходительство, — низко склонился Цы, — не знаю, способен ли я…

Кан смерил его холодным взглядом.

— А никто тебя и не спрашивает.

Они, миновав знакомые уже застенки, оказались в Императорском архиве. Министр наказаний шагал быстро, словно стремясь поскорее отделаться от Цы. Промозглые теснины понемногу остались позади, уступив место коридорам с пышным убранством. Когда они вошли в Тайный зал, Цы онемел. В сравнении с университетской библиотекой этот архив представлялся гигантским лабиринтом, уходящим в бесконечность. Глазам Цы открылись тысячи полок, заполненных всяческими писаниями; они были повсюду, куда бы он ни пошел. Юноша следовал за Каном по узким коридорам, вдоль которых теснились книги, рукописи и свитки — полки поднимались к самому потолку, откуда сквозь небольшой проем едва сочились бледные лучи утреннего света. Кан остановился перед черным лакированным столом, на котором лежала стопка бумаги. Министр уселся на стул, оставив Цы стоять. Какое-то время он был, казалось, полностью погружен в чтение документа, затем все-таки предложил юноше садиться.

— Так уж вышло, что я слышал твои последние слова, — заговорил Кан, — и желаю, чтобы ты кое-что ясно понял: то, что император предоставил тебе возможность отличиться, не означает, что я тебе доверяю. Наша судебная система не знает жалости к тем, кто ее извращает или нарушает, и наши судьи успели состариться, изучая и применяя эту систему. Быть может, твое самодовольство наводит тебя на мысли о невысоком уровне наших судей; быть может, они кажутся тебе закоснелыми старцами, неспособными видеть дальше, чем могут помочиться. Но предупреждаю: не вздумай сомневаться в умениях моих людей — иначе ты сильно пожалеешь. Пожалеешь прежде, чем успеешь о таком даже подумать.

Цы притворился, что полностью согласен с министром, но про себя решил, что если бы судьи и впрямь могли проявить свои способности, его бы в этой комнате не было. Впрочем, когда Кан заговорил о содержании бумаг на столе, Цы постарался не пропустить ни слова.

— Здесь отчеты о трех недавних смертях. Вот кисточка, вот тушь. Изучай документы сколько потребуется, а потом изложишь на бумаге свое мнение. — Кан протянул юноше квадратную печать. — Всякий раз, когда тебе потребуется куда-то перейти, предъяви это караульному на входе, чтобы он пропечатал твой знак в книге регистрации посетителей.

— Кто проводил осмотры? — осмелился спросить Цы.

— Их подписи ты найдешь в документах.

Цы пролистал бумаги:

— Здесь подписались только судьи. Я имел в виду — кто лично осматривал тела?

— Такой же уцзо, как и ты.

Цы нахмурился. «Уцзо» — так презрительно именовали тех, кто обмывает покойников и укутывает их в саван. Обсуждать с Каном этот вопрос далее Цы не стал. Просто кивнул и вернулся к чтению. Вскоре он отодвинул бумаги в сторону:

— Здесь ничего не написано об опасности, о который столько говорил господин Бо. Бо рассказал мне о страшной угрозе, о злодействе необъятных размеров, а здесь речь идет просто о трех трупах. Ни мотивов, ни предположений… Ничего.

— Мне очень жаль, однако это вся информация, которую я могу тебе предоставить.