Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола - Джон Стейнбек

По трезвом размышлении Ланселот решил, что ненависть никак не могла являться их движущим мотивом. За что его ненавидеть? Он же ничем не навредил королевам. Таким образом, месть как цель похищения отпадала. Об ограблении тоже не могло идти речи. Ведь его похитительницы были богатыми и могущественными дамами, в то время как все имущество Ланселота составляли доспехи да рыцарская слава. Так что же тогда толкнуло их на похищение? Наверное, им что-то нужно от него, что-то, о чем сэр Ланселот пока не догадывался. Может, какая-то услуга или тайные сведения, которыми владел рыцарь? Увы, у него не было разумных предположений. Но мозг продолжал по привычке работать и анализировать печальное положение, в котором он оказался. Рыцарь полагал, что любые поступки человека должны иметь рациональное объяснение. Понятно, почему мужчина становится рыцарем, но что заставляет того же самого мужчину (или женщину) заниматься столь отталкивающим и порицаемым делом, как черная магия?

И снова Ланселот ощутил себя в тупике, но, не желая сдаваться, он напрягал и понукал ум в поисках ответа. И вот, пока он напряженно размышлял, в памяти всплыла картина из прошлого — яркая, сияющая, как окно в кафедральном соборе. Он увидел себя совсем юным, настырным пареньком — только тогда его звали не Ланселотом, а Галахадом, — который подвергается подлинному избиению на рыцарском ристалище. Раз за разом четырнадцатилетний соперник, гораздо крупнее и сильнее, сбрасывает Галахада из седла. И всякий раз он упрямо вздергивал подбородок, стискивал зубы и вновь скакал на противника. В очередной раз тупое копье угодило ему в грудь, и мальчик с криком полетел на землю. Из-за сильной боли в спине он не мог подняться, и могучий карлик, пузатый, словно бочонок, притащил его домой и сдал с рук на руки матери.

— Тот парнишка оказался слишком большим для него, — пояснил карлик, — он и по возрасту гораздо старше. Но ваш мальчик далеко пойдет. Поверьте, здесь его ничего не удержит.

Увы, удержало, да еще как! Галахад чуть ли не полгода провел в своей комнате, ибо не мог встать с постели. В падении он повредил спину, и каждое движение доставляло ему мучительную боль. По приказу матери его обкладывали мешками с песком, дабы обеспечить покой позвоночнику. И пока Галахад так лежал — распростертый, неподвижный, страдающий, — он раз за разом переживал свое поражение. Это стало его навязчивой идеей. Во сне и наяву он видел тупой наконечник копья, который неотвратимо приближается к нему и сбрасываете коня. Однако, вдоволь намучившись, мальчик наконец изыскал лекарство для уязвленной гордости. На теле у него, слева под мышкой, имелся маленький желвак. Он был столь крохотным, что никто другой не догадывался о его существовании. И вот его-то юный Галахад и использовал как орудие мщения. Пальцами правой руки он перекатывал эту штуковину под кожей и грезил наяву. Три поворота направо, пол-оборота в противоположном направлении — и в своих фантазиях мальчик превращался в могущественного великана. Он вырастал до небес и легко расправлялся с давешним противником. Однако этим его возможности не исчерпывались. Два поворота направо, два налево — и Галахад обретал способность летать. Подобно орлу, он парил в вышине и пикировал вниз по своему желанию. Иногда, участвуя в рыцарском турнире, он позволял себе покинуть седло и летел по воздуху — вперед, вперед! — и наконец обрушивался на ненавистного врага. Так или иначе, но победа всегда оставалась за Галахадом. А самое интересное начиналось, когда мальчик просто надавливал на свой желвак. Одно легкое движение, и он становился невидимым — мог идти, куда захочет, и делать, что на ум взбредет. В те долгие месяцы вынужденной неподвижности Галахад с головой ушел в грезы. Он с нетерпением дожидался, когда все уйдут и оставят его одного, дабы беспрепятственно предаваться мечтам. Как ни странно, но позже, когда здоровье и силы вернулись к нему, юноша начисто позабыл об этом эпизоде из детства. И лишь теперь, лежа в мрачной темнице, внезапно вспомнил. Вспомнил и словно прозрел: Ланселот понял, что движет людьми, практикующими черную магию.

— Так вот оно что, — подумал он. — Бедняги… Бедные, несчастные создания.

Существует распространенное заблуждение (и многочисленные романы его охотно поддерживают), будто страдающий человек — не важно, страдает он от физических ран или от моральных, например от страха или печали, — лишается сна и покоя. Человек так устроен, что не может бесконечно страдать и рано или поздно соскальзывает в милосердные объятия сна, дабы хоть на время забыть о своих бедах. А по отношению к сэру Ланселоту это утверждение было справедливо вдвойне. Подобно всем бывалым солдатам, закаленным в многочисленных походах, он давно приучился запасать впрок еду, питье и сон. Ведь недостаток одного из этих жизненно необходимых элементов лишает воина сил и притупляет ум. Таким образом, вместо того, чтобы мучиться неизвестностью, сетовать на голод и холод, Ланселот предпочел впасть в спасительную полудрему и пребывал в ней до тех пор, пока в его камере не возникло легкое свечение. Он росло, усиливалось и в конце концов проникло сквозь смеженные веки рыцаря. Ланселот проснулся и сел, обхватив колени руками. От долгого лежания на холодных камнях он чувствовал себя продрогшим, все мышцы тела затекли и отказывались повиноваться. Рыцарь огляделся в поисках источника света, но так и не смог его определить. Свет шел, казалось, из ниоткуда, как это бывает в ранние предрассветные часы. Ланселот уже мог разобрать каменную кладку стен, по которой расплывались пятна плесени. И пока он рассматривал эти древние камни, на стенах стал проявляться некий рисунок: правильной формы деревья с золотыми плодами и вьющимися лозами, выполненные в простой и безыскусной манере, напоминающей картинки из иллюстрированных книг. Под одним из деревьев с особенно раскидистой кроной стоял ослепительно-белый единорог, а рядом с ним прекрасная дева. Единорог покорно склонил голову, позволяя красавице обнять себя (а такое, если верить легендам, дозволено лишь юным девственницам). Затем внимание рыцаря привлекло какое-то движение в углу камеры: там возникло — сначала зыбкое, мерцающее, а потом все более плотное и материальное — ложе под бархатным покрывалом со множеством мягких подушек. В помещении заметно потеплело, и, подняв взор, Ланселот увидел на потолке геральдическое солнце с расходящимися лучами.

Сэр Ланселот был простым рыцарем и в таковом качестве привык верить своим глазам. Поэтому он встал (отметив при этом, что на нем длинная, изукрашенная вышивкой туника) и направился к чудесному ложу. Здесь он улегся, закинув руки за голову, и приготовился лицезреть дальнейшие чудеса. И они не замедлили объявиться: в дальнем углу темницы постепенно проявились и застыли четыре трона — роскошные, богато убранные гобеленами и подушками. Одновременно на каменном полу камеры образовался мягкий ковер — он, подобно траве, вырос на глазах у рыцаря.

В воздухе растекся какой-то сложный аромат — смесь розы, корицы, лаванды, нарда и гвоздики. Временами в нем ощущался и легкий оттенок ладана. Невесть откуда взявшийся летний ветерок доносил все эти запахи до Ланселота.

— Ну, что ж, — сказал он про себя. — Коли пропадать, так уж с удобством.

Несколько мгновений ничего не происходило — как в театре, когда актеры и декорации уже готовы и лишь ждут сигнала к началу представления. Затем где-то зародилась волшебная музыка: она началась со звучания басов, а затем переросла в чудесное сопрано, которое выводило нежную и торжественную тему. Ланселот ошарашенно смотрел на свое изменившееся узилище. Лишь старая уродливая дверь — дубовая, обитая ржавыми железными полосами — напоминала о прежней темнице.

И вдруг эта дверь сама собой отворилась и пропустила внутрь четырех королев, которые неспешно расселись по тронам. Они были прекрасны в своей совершенной красоте и напоминали восковые цветы. Белые руки, украшенные драгоценностями, мирно возлежали на подлокотниках, на губах играла спокойная улыбка. Некоторое время они молча взирали друг на друга — королевы на рыцаря, лежавшего на ложе, а он на них. Затем музыка стала затихать, пока не сменилась странной шуршащей тишиной, какая обычно раздается в морской раковине, если поднести ее к уху.

Наконец сэр Ланселот поднялся и поклонился прекрасным дамам:

— Приветствую вас, миледи. И добро пожаловать!

Они ответили хором в унисон, как в церкви при чтении литании:

— И мы вас приветствуем, сэр Ланселот Озерный, сын короля Бана из Бенвика, первый рыцарь всего христианского мира. Веселья и долгих лет вам жизни!

— Полагаю, ваши титулы повторять не требуется? — спросил Ланселот. — Мне они прекрасно известны. Вы Фея Моргана, королева страны Гоор, сводная сестра нашего короля Артура, дочь герцога Корнуолльского и прекрасной Игрейны, которая впоследствии стала супругой короля Утера Пендрагона. А вы королева Внешних Островов…