Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Дроков

Кроме мелких и иногда смешных несуразностей, ход процесса изобиловал большим количеством накладок, также демонстрирующих его плохую подготовленность. В преамбуле обвинительного заключения, при перечислении обвиняемых, не упоминались Малиновский и Хроновский, которые прошли в приговоре. В то же время назван уже упоминавшийся покойный профессор Болдырев и М.А. Гришина-Алмазова. Последняя обвинялась в «орудовании» в Военно-промышленном комитете. Однако простой опрос свидетелей и самой подсудимой выявил, что к этому комитету Мария Александровна никакого отношения не имела, а занималась благотворительностью.

В результате уже на четвертый день заседания трибунала А.Г. Гойхбарг, «в интересах незатемнения процесса», вынужден был ходатайствовать об оправдании Гришиной-Алмазовой. При этом он раскрыл те источники (сформулированные им как «предположения, давшие повод к обвинению»), которые стали причиной ареста подсудимой, – предварительные показания Молодых. Однако председатель ЧРТ посчитал преждевременным признание невиновности Марии Александровны, согласившись освободить ее из-под стражи в зале суда[501].

Хаотичность ведения судебного расследования делает его анализ, с одной стороны, весьма сложным, а с другой – важным. Для начала необходимо выявить круг и ракурс событий, попавших в поле особого внимания трибунала.

Одним из ведущих вопросов, которые интересовали следствие, было создание Административного совета и преследуемые им цели, а также деятельность в нем министра финансов И.А. Михайлова. Вопросы обвинителя по этому поводу носили скорее риторический характер, потому что в своих выступлениях и репликах он сам дал ответ на этот вопрос. Главный его тезис: Совет был создан «ввиду предстоящего целого ряда решительных действий». Предпосылкой для последних послужили требования иностранных союзных держав и Военно-промышленного комитета скорейшего избрания нового состава правительства и устранения Сибирской областной думы.

Рассказывая о внутренней политике, избранной Сибирской областной думой, свидетель Патушинский пояснил характер взаимоотношений между пятью членами правительства и управляющими ведомств, не имевшими мандатов от избирателей. Эти управляющие постоянно домогались автономии, известной доли власти, для чего неоднократно при поддержке И.А. Михайлова выносили на обсуждение Совета министров проект положения об Административном совете. По положению вся власть должна была перейти в руки Совета, а «пять избранных Сибирской областной думой низводились на роль конституционного короля, который царствует, но не управляет».

Одним из первых шагов, предпринятых И.А. Михайловым для реализации намеченного, обвинитель посчитал факт изъятия им функций принятия ежедневных административных решений из компетенции Совета министров и введение закона о смертной казни, против которого решительно протестовали министры внутренних и туземных дел В.М. Крутовский и М.Б. Шатилов. Для придания Административному совету законного кворума, столь необходимого для одобрения постановления о прекращении деятельности Сибирской думы, Михайлов инициировал подлог: Совет удовлетворил прошения об отставке (отпечатанные на машинке, с ошибочным указанием инициалов имени и отчества) арестованных накануне вечером 21 сентября 1918 г. неугодных министров. Таким образом, «налицо» остались только два члена Совета в ранге министров – Михайлов и П.В. Вологодский, и вся власть автоматически перешла к ним[502].

События 21–23 сентября 1918 г. также выяснялись с особой тщательностью. Трибунал подробно и многократно останавливался на обстоятельствах ареста Крутовского и Шатилова, убийстве А.Н. Новоселова, суде над убийцами (Волков, Мефодьев и Семенченко), пытаясь уличить в этом преступлении членов Административного совета. Даже допрашивали вдову Новоселова с целью доказать, что выплата ей единовременного пособия в 25 тысяч рублей была произведена с целью замять дело, т. к. «получение постоянной пенсии женой убитого будет напоминать о факте убийства». «Путем предположения, особенно если имеется богатая фантазия, можно дойти… да, Бог мой, я позволю себе напомнить вопрос свидетельнице Новоселовой: а не потому ли Вам было выдано пособие, что люди, которые виновны в убийстве Вашего мужа, не хотели с Вами встречаться? – отмечал защитник Айзин. – К счастью, Новоселова была здесь и сказала, что она сама попросила пособия. Но представьте на минутку, что ее не было и это предположение не было бы поколеблено»[503].

В ходе опроса свидетелей и допросов подсудимых А.Г. Гойхбарг вновь трактовал события, которые проясняли, какие именно «решительные действия» собирался предпринять Административный совет. По его убеждению, Совет, устранив членов Временного Сибирского правительства эсеров Крутовского, Шатилова и Патушинского, а также представителей областной думы, намеревался образовать новый кабинет министров. Но телеграмма от Национального совета и арест чехами А.А. Грацианова вынудили Административный совет подчиниться требованиям и признать полномочия приехавших в Омск Н.Д. Авксентьева, В.М. Зензинова, В.Г. Болдырева, П.В. Вологодского и В.А. Виноградова… После заседания Совета 21 сентября его члены получили решающий голос в управлении и законодательстве. Причем товарищи министров приобрели право решающего голоса на равных с министрами основаниях. В Административный совет, кроме председателя, вошли только управляющие ведомствами и товарищи министров, но не министры. Его ядро составили: Михайлов, Гинс, Тельберг, а Вологодский «играл роль жалкую»[504].

После этого заявления Гойхбарг попытался добиться от подсудимого Шумиловского показаний, что признание власти Временного Сибирского правительства Советом носило кратковременный характер, в то время как Совет готовил меры к скорейшему выходу из подобного альянса[505].

Пункт программы судебного разбирательства, принятый 23 мая на четвертом заседании и объединивший в себе сразу два – «в» и «г», прозвучал в вольной редакции как «активное содействие бандам Деникина, Юденича и Миллера и принятие мер к сохранению возможности борьбы с трудовыми массами России». Фактически он был посвящен условиям передачи колчаковским Советом министров власти Деникину. Однако обвинитель Гойхбарг с повестки дня его снял.

К сожалению, в стенограмме судебного процесса нет мнения суда о роли и значимости Политического центра в политической и общественной жизни Сибири, а первоначальное объяснение Червен-Водали в ходе рассмотрения причин начала ведения переговоров с центром свелось к небольшой фразе: «Дать возможность тем войскам, которые здесь были на фронте, быть освобожденными […] идти на Восток, разоружить отряды и использовать их по своему усмотрению, как это представлялось Политическому центру»[506]. Лишь на седьмом заседании подсудимый смог подробно остановиться на намеренно замалчиваемом обвинением вопросе.

Естественно, Чрезвычайный революционный трибунал рассматривал и другие факты и социальные явления, подкрепленные обвинителем на шестом заседании «вещественными доказательствами». Стесненный газетной полосой «Заключения по делу самозванного правительства», он решился «раскрутить» заготовленный и, по всей вероятности, единственно изученный им блок документов из следственных материалов о внешнеполитической деятельности Временного Сибирского и колчаковского правительств по двум направлениям[507].

Первое – участие подсудимых Шумиловского, Грацианова, Морозова, Степаненко, Краснова и Преображенского в принятии решения Совета министров об отпуске Национальному чехословацкому совету 37 миллионов рублей на оплату военного снаряжения и жалованья, а также их присутствие на заседании, где слушалось сообщение управляющего делами министерства иностранных дел И.И. Сукина о телеграмме французского и английского правительств с обещанием «всемерной поддержки», о переговорах со штабом «славянских войск» для «склонения» тех на сторону Колчака.

Второе направление – на основании телеграмм поверенного министерства иностранных дел В.А. Маклакова от 23 августа 1919 г., посла и члена ЦК группы «Единство» В.Д. Набокова, посла в Париже князя Г.Е. Львова подсудимые Клафтон и Жуковский обвинялись в получении из-за границы указаний по изменению тактики бюро печати в Омске, в предоставлении Маклакову ежемесячного кредита, а также в организации «агитации» за границей.

Постановление Совета министров от 28 ноября 1919 г. о контактах с японским военным командованием, обращение Временного Сибирского правительства в конце октября 1918 г. к эмиру Бухарскому («Русская национальная армия, – гласило обращение, – освободила от большевистских насильников половину российского государства, а именно: всю Сибирь, Кавказ, юг и север и западные губернии европейской России. Весь мир помогает нам, и мы глубоко верим, что население Бухары не поддастся учению большевиков, нарушающих учение священного Корана»)[508] использованы обвинением в качестве наглядной иллюстрации «изменнической политики сибирских социал-патриотов», «спекуляции именем социалиста» и приверженности к «сложившейся практике» постоянного призыва иностранных вооруженных сил для помощи в подавлении большевиков.