Сожженые мосты ч.6 (СИ,с иллюстрациями) - Александр Маркьянов

— Кто отвечает за разведку?

— Капитан второго ранга Каляев, Ваше Превосходительство.

— Где он? Почему его здесь нет?!

— Ваше Превосходительство, он должен быть на авианосце.

Веко адмирала задергалось — такое было всегда, когда он пытался взять себя в руки.

— Пусть означенный капитан изволит явиться в штаб операции. Немедленно!

За капитаном второго ранга Каляевым послали вертолет, специально с «Колчака» — не посыльный, как обычно — а целый десантный. Перелетев всего на восемь кабельтовых, вертолет завис над палубой Николая, принял на борт одного человека и уже через пять минут высадил его на палубу «Колчака».

Капитан второго ранга Павел Викторович Каляев был из тех, кого называют «везунчик» вот самое подходящее определение. Подтянутый, крепкий, умеющий нравиться дамам, он был похож на актера Ивана Белкина, сыгравшего роль графа Чернецова в знаменитом сериале «Под сенью Орла». Увы, но Каляев был не дворянско-высокородного, а самого что ни на есть просто происхождения. Более того — он был сиротой, причем таким сиротой, каких в последнее время в империи и не осталось вовсе. Его нашли в Севастополе, на автобусной остановке, голодного, оборванного и замерзшего моряки. Причем было ему всего пять лет, и он толком-то говорить не умел. Полиция потом пыталась выяснить, откуда он вообще взялся, но выяснить это так и не удалось. Моряки решили не дожидаться полиции и взяли пацана с собой, а потом упросили директора севастопольского нахимовского зачислить его на первый курс под поручительство матросов с крейсера Его Величества «Бородино», хотя по правилам в нахимовское зачисляли с семи лет, а в исключительных случаях и только по ходатайству офицера в звании не ниже контр-адмиральского — с шести лет. Пацану явно было не семь и даже не шесть.

Так Каляев Павел Викторович — Виктором Каляевым звали боцмана с «Бородино» — был зачислен на первый курс Севастопольского нахимовского, одного из лучших в стране. Остатка лета как раз хватило, чтобы подлечить пацана — а тот был диким и завшивленным, и первого сентября он стоял в парадном строю вместе с пацанами на год, а то и на два старше. Надо сказать, что он был не самым маленьким в учебном экипаже, просто сам по себе был крупным.

Как ни странно — в суровой атмосфере Севастопольского нахимовского парень не только выжил, но и закалился. Те, кто там учился, знают, что это такое. Восемь человек экипажа — и шлюпки. Шлюпки можно спускать в Камышовой бухте, от училища и до бухты — каждый день несешь их на себе. Старшие курсы устраивают состязания, кто проиграл — тот несет на своих плечах не только шлюпку, но и офицера-воспитателя в ней, потому что офицеру не дело идти пешком, и лихача нанимать тоже не дело, у офицеров жалование не резиновое. А состязания каждый день, и каждый день кто-то должен проиграть. Ну, я уж не говорю про мелочи типа походов вокруг всего Крыма на шлюпках, да еще с ограниченным запасом питьевой воды, или забегов. А забеги непростые, бежишь всем экипажем, и время забега засчитывается не по времени первого, а по времени последнего прибежавшего. Так что если у вас в экипаже завелся сачок, то два выхода: либо подтягивать его до уровня, либо издеваться над ним, пока он не плюнет и не уйдет. Издеваться, конечно, проще — но надо понимать, что если он уйдет, то эту шлюпку ты будешь таскать всемером, пока не наберется достаточно вакансий, чтобы расформировать один из экипажей, разбросав его по недоукомплектованным. А расформировывают по традиции, конечно же, худший экипаж, и поэтому те экипажи, в которых есть слабые звенья — они так слабыми до конца и остаются. И самое главное — преподаватели в училище никак не помогают в такой ситуации, есть командир, есть экипаж — сами и разбирайтесь. Если хорошие отношения со старшими курсами — они помогут, посоветуют, но за это надо их обслуживать, одежду там стирать и гладить, за сигаретами бегать. А если изначально решил, что ты «один на льдине», то есть не ты лично, такой красивый, а весь экипаж так решил — то будь готов к неприятностям, ведь старшим нужна обслуга, они старшие и поэтому, на тех, кто гордый натравливают всех остальных. Если зайдешь в спальню нахимовского после отбоя — тихонько, чтобы не увидел никто — то, скорее всего, увидишь несколько пацанов, которые не спят, а сидят и дежурят, готовые мгновенно притвориться спящими, если офицеры-воспитатели решат устроить внезапную проверку — чтобы во сне им не устроили темную, опять таки не им лично, а всему экипажу. Вот так вот куется сталь абордажных сабель и тесаков, вот так воспитываются будущие морские офицеры, которые понесут за далекие моря Андреевский флаг. В фильмах и сериалах про кадетство такое, конечно не покажут.

А ему было то — всего пять с копейками лет. И среди всех — он был изгоем, потому что был сиротой, неизвестно кем. Открою маленький секрет: когда в нахимовском подбираются экипажи, пацаны обычно сходятся по месту службы отцов, потому что так проще. Многие друг друга уже с песочницы знают хорошо, кто и в море с батей выходил. А те, кому не осталось места, кто никого не знает, и кто сам никого не знает — остаются одни и образуют обычно самые слабые и зачуханные «безымянные» экипажи, к которым «литерные» относятся с презрением и брезгливостью.

Я, например, когда поступал как раз оказался среди «штабных», потому что дед мой на момент поступления был командующим Черноморским флотом, а вместе со мной таких было тринадцать пацанов, чертова дюжина, почти на два экипажа хватило, а троих взяли из «безымянных», устроив своего рода конкурс. Так и держались вместе, потому что два экипажа лучше, чем один, а «штабным» вваливали еще круче чем «безымянным», потому что «штабных крыс» в любой армии ненавидят. Раз против всего курса дрались, потом в карцере сидели. Каляева я, кстати, не помнил совсем, потому что он на три курса младше учился, а меня в Санкт-Петербургское перевели следом за дедом. Потом довелось встретиться…

Вот и получилось, что Павел Каляев оказался в безымянном экипаже — как назло пацанов с «Бородино» оказалось шестеро, они объединились с двумя пацанами со «Свирепого», эсминца, который ходил в корабельной группе «Бородино», и получился экипаж. Было бы семь… может, и взяли бы, а так — не признали. Посчитали слабаком.

И напрасно — тот безымянный экипаж, в котором учился Каляев с третьего и по последний курсы признавался лучшим на потоке, к позору «литерных». Несмотря на возраст маленький, найденный на улице звереныш, вцеплялся в учебу с такой свирепостью, какой не было ни у кого. Даже в практических занятиях на воде — а он был младше почти всех на два года! — он брал какой-то исступленностью, когда все выбивались из сил, он сцеплял зубы и греб дальше. И не приходилось сомневаться, что он будет грести, пока не умрет. Стоит ли удивляться, что к окончанию курсов Каляев получил распределение на факультет специальных операций, на которых у Севастопольского было только восемь вакансий в год. Потом какое-то время служил на Змеином, потом ушел в разведотдел флота, в разведку ВМФ — но в душе остался спецназовцем.

Вот такого человека доставил на борт «Адмирала Александра Колчака» десантный вертолет Сикорского, прямо пред разгневанные очи адмирала Пилляр фон Пильхау. Тот, кто знал адмирала мог с уверенностью сказать, что он не русский, потому что русские быстро гневаются но быстро и расплескивают свой гнев, а вот немцы… немцы свой гнев изливают на конкретного виновника и добиться прощения у немца, по меньшей мере быстрого — это все равно, что вычерпать Каламитский залив решетом.

Каляев знал, что корабли эскадры едва не накрыло ракетами, и он признавал частично свою вину, но полагал, что вина в этом есть и командующего, потому что не далее, как позавчера он, кап-два Каляев резко возражал против того, чтобы подводить корабли группировки к берегу на такое минимальное расстояние. Его возражения не были приняты в расчет — корабли подошли ровно настолько, насколько им позволяла это сделать их осадка.

Адмирал же был иного мнения.

Каляева он принял не в адмиральской каюте, которую занимал по праву старшего по званию — а в зале боевого управления десантного корабля. Для чего он сделал именно так — непонятно, но от этого получилось то, что потом получилось.

— Господин адмирал! — Каляев стал по стойке смирно, отдал честь.

— Как это понимать, господин капитан второго ранга? — с подрагивающим от ярости веком спросил его адмирал фон Пильхау.

— Господин адмирал, я не понимаю о чем речь.

— Он не понимает… — адмирал фон Пильхау повернулся к офицерам в ЗБУ, словно приглашая их в свидетели, те же старались опустить взор и заняться каким-нибудь делом — а вопрос в том, господин капитан второго ранга, почему разведка не соизволила нас предупредить о наличии у противника противокорабельных ракет!