Счастье за углом - Дебора Смит

– Готово, – сказала она, протягивая мне последнюю прядь. И расчесала пальцами неровные остатки.

Я расслабился, отдавшись ласке ее пальцев, которые гладили мне голову, уши, виски. Ее прикосновение гладило даже мозг, исцеляло. Кэти поднялась, запахнула покрывало, словно снова стесняясь меня, и села рядом, скрестив ноги и задевая меня коленом. Взгляд у нее был очень серьезный.

– Ты самый красивый мужчина из всех, кого я видела, – сказала она. – Даже с разбитой губой, синяком на скуле, драной бородой и адской стрижкой.

Я кивнул.

– Хорошее начало.

– Правда? Тогда не кажется ли тебе, что пришло время показать мне письмо из Нью-Йорка?

Я безмолвно протянул его Кэти. Она взяла письмо обеими руками и склонилась над текстом, щурясь в неверном свете камина.

– О господи, – прошептала она. – Мне жаль, что ты узнал об этом последним.

А потом, дочитав, она выпрямилась и с гадливостью посмотрела на листок.

– Равель – больная озлобленная женщина. Теперь я вижу почему.

– Почему? – осторожно спросил я.

– Твоя золовка винит себя за то, что случилось. Неудивительно, что последние четыре года она пытается переложить на тебя груз собственной вины. Она же живет в аду с такими воспоминаниями.

Я нахмурился.

– О чем ты вообще говоришь?

– Это она предложила ресторан во Всемирном торговом центре. Твоя жена встречалась там с любовником только потому, что сестра предложила его как безопасное общественное место, где их никто не заподозрит в романтических намерениях. – Кэти постучала пальцем по листку. – Ты что, не читал эту часть?

– Какую?

– Томас, – с хриплым упреком сказала она. – Ты так долго считал себя виноватым, что теперь не можешь увидеть правду?

– Я видел только то, что моя жена собиралась отнять у меня детей. И когда я понял, о чем она пишет – о том, что мои дети будут расти без меня, другой мужчина будет играть роль отца, – когда это до меня дошло, осталась одна только мысль. Если они не будут со мной, пусть их не будет вообще. Понимаешь, Кэти? Ты слышишь, о чем я тебе говорю? Я был рад, что мои дети умерли!

Вот оно. Кровавая язва меня настоящего. Кэти с непроницаемым лицом смотрела на меня. Ее взгляд медленно скользил по моему лицу, оценивая выражение, проникая под кожу, впиваясь в кость, чтобы проникнуть в глубину сознания. Но что бы она ни искала, она явно это нашла. Потому что выдохнула и расслабилась. Ей, кажется, стало легче.

– Не хочу, чтобы это прозвучало несерьезно, – мягко сказала она, – но… Томас. Мысль – это только мысль. Это не желание. Не план. Не надежда. Это просто слова в черновом наброске сценария. Не реальность. Ты не желал смерти своим детям.

– Желал. Я хотел отомстить, даже если им будет больно. Я ничуть не лучше того, кто уничтожил башни. Того, кто убил в тот день тысячи людей, включая Шерил, Этана и нашего нерожденного ребенка.

– О, Томас, нет. Если бы ты мог вернуть Этана к жизни, снова обнять его и второго ребенка, ты сделал бы это?

– Конечно.

– Ну вот. Видишь? Ты обесценил первую мысль. Не стоит слишком серьезно относиться к мыслям во время жуткого стресса. Особенно если ты пьян, под кайфом или в депрессии. Томас, если бы мысли определяли судьбу, я сейчас сидела бы в тюрьме.

– Сейчас не время для шуток, даже если мне от них легче.

– Я не шучу. Я собиралась убить Геральда.

– Неправда.

– Правда. Я собиралась заманить его в гости, спрятать в халате кухонный нож, а когда он ко мне подойдет, воткнуть этот нож ему в сердце. Я планировала это. Я пригласила его в дом. Он думал, что я хочу обсудить детали моей работы на «Безупречность». Думал, что я хочу все простить и забыть и помочь ему продавать товары. – Она прикоснулась к шраму на щеке. – Он думал, что я буду работать вне сцены, так, чтобы никого не пугать своим видом.

Я рассматривал ее так же, как она только что изучала меня. Да, в тот день она способна была убить.

– И что тебя остановило?

– Одно из твоих писем. Не важно какое, дело в том, что это было обычное письмо, одно из многих, а я любила читать о бабушкином доме. Оно пришло в коробке с бисквитами от Дельты. – В ее глазах заблестели слезы. – Я ела бисквиты и читала твое письмо за час до приезда Геральда. В тот день я действительно собиралась его убить. Я напилась транквилизаторов, почти допила бутылку вина, но, лежа в кровати с твоим письмом, я вдруг осознала: «Если меня посадят в тюрьму за убийство, Томас не сможет мне больше писать».

Кэти слабо хихикнула и вытерла глаза.

– Так что знал ты об этом или нет, но в тот день ты спас Геральду жизнь.

Я сидел, глядя на нее, наслаждался странным уютом, который она предложила вместе со своим сбивчивым признанием. Каждый раз, когда я ей писал, я думал: Я хочу сохранить ей жизнь. Всем, кого я любил, я желал только жизни. И не хотел смерти моим детям. Я не это имел в виду. Я не желал смерти ни Шерил, ни даже Гибсону, ее любовнику.

Все это время я желал смерти только себе. Жизнь иногда сводится к таким вот простым озарениям. Я уткнулся лбом в плечо Кэти.

– Я хотел, чтобы мои дети выжили, – сказал я.

Кэти обняла меня.

– Я знаю.

Я сел и снова поднял письмо. Оно задрожало в руке и вылетело, спланировав на обрезки волос у камина.

– В этом может быть знак судьбы, но я не уверен, какой именно.

Кэти кивнула.

– Сожги письмо. – Потом посмотрела на полки, где стоял разбитый грузовичок Этана. – И похорони его игрушку. Пусть эта часть твоего сердца уйдет в землю с его памятью. А потом живи своей жизнью, Этан хотел бы этого. Когда будешь готов.

– Я пока не готов вот так его отпустить.

– Хорошо. Ты сам поймешь, когда будешь готов.

Я поднял письмо. Мое сердце было разбито, но в этот раз трещину можно было терпеть.

– Я потерял и второго ребенка. Еще одного сына или дочь.

– Я знаю, – Кэти снова прижалась ко мне, погладила под пледом мое колено. – Знаю. Но это не твоя вина, Томас. Ты ни в чем не виноват. – Ее голос дрожал. – Хочешь, я сама брошу письмо в огонь? Впервые за десять месяцев я могу честно сказать, что мне нравится его способность сжигать.

Храбрость. Вот что мне нравилось в ней. Я погладил пальцами шрамы на ее щеке, нежно выражая благодарность. Подался к огню, положил последнюю правду о моем браке, моей жене и детях в огонь. И смотрел, как письмо сгорает и превращается в пепел.

Я поднял Кэти на руки. Она положила голову мне на плечо, не пытаясь скрыть шрамы. Так мы и лежали, зарывшись в покрывало, сначала прижимаясь друг к другу, потом расслабившись, когда стало легче дышать. Первый намек на солнце высветил призрачные очертания окон.

– Думаю, теперь можно отдохнуть, – пробормотала она.

Я уткнулся носом в ее волосы, наслаждаясь ароматом, прижался лбом к ее виску. Закрыл глаза так близко к ней, как только мог. Мы пережили встречу со всеми стихиями – огонь, лед, вода, ветер, жар, холод. Мы карабкались на горы и падали с утесов, мы терялись в темных провалах памяти. Нашим организмам нужно было справиться с ядом. Потребовалась вся ночь, все ощущения, все эмоции, но мы наконец вымотались и заново раскрылись друг другу, обновленные.

Теперь мы могли жить. Пусть не идеально, едва родившись, пусть наша кожа все еще была уязвима для огня. Мы хотели жить. Кэти испытала себя и меня. Огнем.

– Кэти?

– М-м-м?

– Я писал бы тебе и в тюрьму.

Она поерзала и положила правую руку мне на грудь, над сердцем.

– Хорошо, что я тогда этого не знала.

И мы заснули.

Глава 23

Начинания

На следующее утро я закопала револьвер Томаса глубоко в глинистом грунте леса чуть ниже по склону. И тихонько убрала все бутылки, пока он спал, вылила водку на ледяную землю. Я как раз возвращалась из леса, когда Томас вышел во двор, одетый в одни только джинсы. Он пощупал пальцами криво состриженные волосы и тут заметил меня. Было очень приятно видеть его настолько живым.

Он зашагал мне навстречу.

– На покрывалах осталась кровь. Я сделал тебе больно?

– Вот оно, великое эго, – весело отозвалась я. – У меня начались месячные.

– Ты уверена? У нас была бурная ночь. Я никогда раньше не был таким грубым.

– Ты не был грубым, Томас. Если кому вчера и досталось, то только тебе.

– Я в порядке. А ты? Ни презерватива, никакой ответственности. Это совершенно на меня не похоже.

– И не мой модус операнди. Но в этот раз все в порядке. – Я нежно посмотрела на него. – У меня несколько месяцев не начинался цикл. Стресс, лекарства, все такое. Теперь я вернулась… в нормальное русло. И это здорово.

– Ну, если ты рада… – он внимательно вглядывался в меня.