Ставка на Проходимца - Илья Бердников

Быстро темнело. Я спрыгнул с «коня» и привязал повод к крепкому кусту. Мой пучеглазый скакун, что своими круглыми, лишенными шерсти боками, длинной и узкой мордой-клювом и трехпалыми лапами больше напоминал смесь ящерицы и четырехногой птицы, тут же принялся деловито объедать листву, компенсируя воздержание от пищи со времени полуденной стоянки.

Мы решили остановиться на ночлег возле небольшого ручья, что весело скакал по камням, не подозревая, что еще немного — и он пересохнет под влиянием немилосердного солнца. Низинка с ручьем была окружена буйной растительностью, и Имар с Гроссманом уже принялись таскать сушняк для костра. Я вытащил «кинжал» и, нарезав им тонких стружек, разжег огонь своей памятной зажигалкой — той самой, что спасла меня от холода еще на Пионе.

Костер занялся, задымил, затем разгорелся, разбрасывая искры, потрескивая нагревающимися ветками. Подошли Люська и Ками, принесли припасы с телеги. Прихромал Санёк, за ним пришел Данилыч. Округа сразу наполнилась громкими голосами, смехом, бряканьем посуды…

Я всегда любил сидеть у костра, смотреть в огонь, ждать, когда будет готово варящееся «с дымком» кушанье. Но сейчас мне захотелось тишины, и я, прихватив туристический коврик (пару штук мы все-таки вынесли с автопоезда), поплелся в сторону вершины холма, надеясь обрести там одиночество.

Несмотря на прошедший жаркий день, вечером как-то быстро появилась роса, и трава оставляла влагу на моих джинсах. Шебекский боевой комбинезон теперь катил на телеге вместе со скудными пожитками остальных и огромной кучей всякого археологического хлама, что прихватил с собой Гроссман. Так что на мне были мои единственные футболка и джинсы: та одежда, что я засунул в свой рюкзак вместе с курткой, кроссовками и пачками патронов к дробовику, когда мы выбирались из тонущего прицепа «Скании».

Что-то недовольно фыркнуло за моей спиной. Я обернулся и обнаружил Маню, бредущую за мной через высокую траву. У гиверы, насколько я мог рассмотреть в сумерках, был крайне недовольный вид, словно говоривший: «А зачем куда-то идти по этакой сырости? Не лучше ли посидеть с остальными?»

Почти весь день Маня ехала на телеге, продрыхнув практически всю дорогу, и лишь пару раз соскакивала и убегала куда-то, впрочем быстро возвращаясь. Все ее поведение говорило о том, что она решительно против продолжительных перемещений на своих лапах и в ее намерения никак не входит удаление от телеги и везомых на ней съестных припасов. Тем не менее сейчас Маня стоически плелась вслед за мной, словно ответственно выполняя задание, которое задала самой себе: следить за моей безопасностью, куда бы я ни пошел.

Достигнув вершины холма, я перевалил за нее, чтобы отгородиться от звуков лагеря, и расстелил коврик. Маня, едва я прилег, тут же приткнулась рядом и положила голову мне на живот, посопела, умащиваясь, вздохнула протяжно, затихла. Прошло то время, когда она целиком умещалась на моей груди во время сна: теперь гивера выросла почти в два раза, и мне было бы уже затруднительно выдерживать на себе такую хрюшку.

Я улегся затылком на закинутые руки и потерялся взглядом в темнеющем небе, где одна за другой протаивали дырочки звезд. Несмотря на то что теперь я был в относительной тишине и практически наедине с собой — Маня не в счет, — желаемый покой почему-то не приходил. Я никак не мог расслабиться, раствориться в окружающей природе, чтобы сбросить гнетущее напряжение, набраться новых душевных сил. На Земле это у меня обычно получалось, но здесь…

Аромат зрелых, неизвестных мне трав, еще какие-то незнакомые запахи, мелькающие силуэты пролетающих крупных насекомых, странный трескучий крик невидимой твари, то ли пичуги, то ли жука, — все говорило мне, что я не на Земле. Даже звезды не выстраивались в привычные созвездия, напоминая о чужом мире, о бешено проносящемся мимо этой планеты времени. Теряемого мною времени.

А ведь где-то ждала меня Илона. И ждала уже довольно долго. Мое отсутствие, должное продлиться максимум месяц, растянулось на неопределенный срок, и срок этот грозил приобрести совсем грозные масштабы, если мы в самое ближайшее время не доберемся до Дороги и я не выведу всех в Новый Свет. Причем — целыми и невредимыми — хватит уже потерь близких мне людей.

Я прислушался к взрыву хохота, донесшемуся от нашей стоянки, вздохнул тяжело… Веселятся… Наверное, Гроссман снова сморозил какую-нибудь нелепую шутку. Старается, веселит девушек, ученый-натуралист, член Новосветской Академии наук…

Мне же было не до смеха: как-то тяжеловат стал груз, опустившийся на мои плечи. Слишком тяжеловат.

У каждого человека есть своя мера решительности и величины ответственности, которые он может вынести. Всего около года назад я и думать не мог о каких-то странствиях между мирами. Всей моей ответственности хватало только на то, чтобы не опоздать на работу и принести зарплату домой. У меня даже никаких особенных планов на жизнь не наблюдалось: катился себе по жизни сереньким неприметным колобком, лишь отщелкивая промежутки между выходными и с тоской думая о том, что от отпуска, до которого еще жить и жить, опять отхватят основательный кусок под видом срочного заказа нашей фирме. «Ах, как это не успеваете? У вас же еще время до утра есть и выходные… Вы же должны понимать, что от этого зависит имидж нашей фирмы — с Европой работаем! У вас отпуск скоро? Вот и поработайте понемногу в отпуске, совмещая приятное с полезным…»

Уроды лицемерные!

Почему-то стало так обидно, что даже слезы на глаза навернулись. Уж лучше мотаться по мирам, работая на самого себя, чем горбатиться на очередного «дядю», ожидая подачек в виде мизерной премии. Вот только что-то у меня не получилось спокойно «мотаться по мирам». Скорее, наоборот, как-то все слишком бестолково и сумбурно вышло: Псевдо-Гея с ее летающими тварями, доставка денег Ангелу Зоровицу в ту треклятую промерзшую пустыню, Шебек с его гонками на «хатанах», мертвые города Пиона, захлопывающиеся Проезды, бегство с Земли, сошедший с ума, заливаемый потопом мир Дахафы…

Ко всему прочему, происходящему со мной, еще и эти странные видения, разговоры с ангелами, с парнями на берегу Живого моря… Нет, я не считал, что схожу с ума, более того — был абсолютно уверен, что все, что я видел в этих видениях, — реальность, но…

Но, как ни странно, более-менее нормальная и спокойная жизнь у меня была как раз на Земле, в лагере по тренировке персонала Межмировой Торговой Компании. А я-то так хотел оттуда вырваться!

Я было сорвал травинку, чтобы по земной привычке сунуть в рот, ощутить пряную горечь… но вовремя отказался от этой идеи и забросил стебелек от греха подальше: кто знает, какая растительная местная отрава может в нем быть?

Зашевелилась Маня, подняла голову, повела круглыми ушами, но затем успокоилась — снова легла дремать. Видимо, подходил кто-то свой.

Темный силуэт появился сбоку, словно человек шел не от лагеря, но описал дугу, то ли отыскивая меня, то ли не желая, чтобы остальные знали, куда он пошел…

— Ле-ша?

Это была Ками. Вот только этого еще не хватало на мою и так загружённую невеселыми думами голову.

— Можно присесть, я не помешаю?

«Нельзя! Помешаешь!» — хотел было сказать я, понимая, что ничего хорошего от разговоров под звездами с хорошенькими девушками быть не может…

— Присаживайся, — буркнул я, сел сам и опасливо отодвинулся от легко опустившейся на коврик шебекчанки. Маня, недовольная тем, что ее потревожили, снова улеглась рядом и положила голову мне на колени.

Около минуты мы молчали, только какая-то мелкая живность стрекотала в кустах неподалеку. Наконец Ками вздохнула и сказала, словно продолжая разговор, который мы и не начинали:

— Я не вернусь на Шебек, Ле-ша.

Я молчал, подозрительно ожидая продолжения. К чему она гнет?

— Я ведь не чистокровная, — продолжила девушка, словно в чем-то оправдываясь. — На Шебеке мне ни за что не подняться из социальных низов. Более того: по негласному закону каждый хафу, полукровка, должен быть депортирован за пределы страны в колонии. Мои соотечественники слишком чтут традиции и чистоту своей крови. Даже жалкий попрошайка, канючащий подачки на грязной улочке Нижнего города, был выше меня и спокойно мог нанести мне любое оскорбление или сообщить обо мне куда нужно.

Ками отогнула воротник своей легкой куртки и откинула волосы с шеи. В темноте плохо было видно, но я помнил, что там у нее была небольшая татуировка, состоящая из какого-то замудреного шебекского иероглифа. Я видел его пару раз, но абсолютно не обращал внимания, тем более что недолюбливал, когда девушки «украшают» себя подобным образом.

— Это печать полукровки, ее накладывают при рождении, — сообщила мне девушка, и я различил нотки стыда в ее голосе. — От такой печати не избавиться просто так: даже если пересадить кожу, она снова проявится через несколько дней. Это что-то внутреннее, связанное с генетикой тканей, что ли…