Крутые повороты - Александр Борин

Несколько лет спустя в одном из писем Коршунов употребил где-то вычитанную им фразу: «Доброта нас делала скупыми рыцарями». Красивая эта фраза ему понравилась, он повторял ее потом не однажды.

Отношение Константина Николаевича к школе очень точно передается этой литературной фразой. Щедрость и широта красного директора довольно часто уживались с вынужденной прямо-таки плюшкинской скаредностью.

Когда в школу брали обучать детей чужих, со стороны, Коршунов строго требовал, чтобы пославший их завод оплачивал все расходы.

На письме коллектива коммунистов Государственного гвоздильного завода, бывшего Дюмо, в котором содержалась просьба взять на обучение их подростков, Коршунов твердой рукой написал: «По 10 рублей золотом за каждого ученика и при условии взноса денег в кассу завода вперед за две недели».

Всего труднее было прокормить подростков.

Архивные папки полны заявлений Коршунова во все концы, во все инстанции: помогите накормить детей, детям не хватает хлеба!

Однажды, вконец, видно, издерганный, потерявший последнее терпение, Коршунов послал в Петроградский отдел профобразования (Петропрофобр) резкий ультиматум: на заводе сейчас 317 подростков, а ученических пайков дали вы только 150. Что прикажете делать: одним куском хлеба кормить сразу двоих детей или же полтораста детей держать вообще некормлеными?

В этом документе столько же отчаяния, сколько и демагогии.

Я думаю, ответа на него Константин Николаевич не ждал.

Откуда у Петропрофобра дополнительное продовольствие? У него даже коза Машка-на-черный день под боком не пасется.

Что-то придумать, где-то раздобыть, как-то изловчиться и вывернуться надо было самому Константину Николаевичу Коршунову.

И он ловчил, изворачивался. Делал все, что мог, и даже больше, чем мог…

Топоры он обменял в селе на конину для учащихся.

Печи-времянки поставил, когда заведующий школой утром на квартиру принес ему истерическое заявление: «С наступлением холодов занятия в школе производить невозможно… топливо расходуется напрасно, так как стены каменные, печи топлива берут много, а тепла дают мало».

Когда комиссия по охране труда вручила дирекции строгое предупреждение, Коршунов «из-под земли» достал «плотно прилегающую к телу одежду с нарукавниками» и «сосуды с прокипяченной и остуженной водой для питья».

Сманил на завод из школьного совета Василеостровского района — две докладные подал — самого опытного инструктора Андреева, «крайне необходимого, знакомого с постановкой заведенного дела».

Поднатужился, наскреб денег и для сорванцов своих купил книги по электротехнике — Розинга, Гартмана, Кржижановского… Купил стенные таблицы для расстановки знаков препинания… Чтобы изучать обществоведение, купил репродукции с памятников первобытной культуры, Остромирово евангелие, портреты Герцена, Белинского, Писарева, Горького… Мироведение изучать — кто-то посоветовал — купил цветные картинки из социальной истории Франции, коллекцию некоего Левисс-Пармансье… Итого, за всю эту роскошь, включая Левисс-Пармансье, отдал 2249 рублей 86 копеек новыми червонцами. Сумасшедшие деньги!

А когда школа разрослась, увеличилась, Коршунов для нее освободил прекрасное каменное здание заводоуправления, а сам с конторой перебрался в тесное и холодное.

Письмо заведующего школой по поводу переселения ее — единственный, по-моему, светлый и радостный документ во всей архивной папке.

«Школа с величайшим удовлетворением, — писал заведующий, — приняла известие о том, что она будет переведена на территорию завода в прекрасное для этой цели помещение, занимаемое в настоящее время заводоуправлением и прочими заводскими организациями…»

Не дожидаясь завтрашних выгодных заказов, все, что могли и не могли, для своих желторотых пацанов делали работники Балтийского завода.

На будущее готовили квалифицированные, грамотные кадры.

Но прекрасно при этом понимали: чтобы ковать только топоры да колуны особенно квалифицированных кадров заводу не надо.

В крупных завтрашних заказах больше всего заинтересованы именно эти нынешние желторотые.

Ради них прежде всего необходим рывок, который вывел бы завод из опасной, опустошительной летаргии.

Архивные документы рассказывают, с какой настойчивостью, с каким отчаянным упорством, разочаровываясь и веруя вновь, готовились балтийцы к такому рывку.

Вместе с личным делом красного директора Коршунова на архивной полке хранится и личное дело технического директора завода Владимира Карловича Скорчеллетти.

Внук гарибальдийца, бежавшего из Италии за границу, сын корабельного механика с парохода «Великая княгиня Ксения», Владимир Карлович родился в Одессе в 1877 году. До девятнадцати лет числился итальянским подданным, хотя, кроме русского языка, по собственному признанию, знал «единственно одесский»…

Самостоятельным трудом стал кормиться с пятого класса реального училища: давал уроки математики отстающим, счетоводством подрабатывал в порту.

Окончил Петербургский политехнический институт и согласно официальной бумаге приобрел «все права и преимущества, законами Российской империи с званием инженера-технолога соединяемые».

Эти «права и преимущества» Скорчеллетти употребил весьма успешно. За свои изобретения получил многочисленные патенты — российские, европейские и американские. Его машины стояли на пароходах «Океан», «Баян», на линкоре «Петропавловск».

После революции коллеги Владимира Карловича ушли с Врангелем из Крыма, а он, русский итальянец, не покинул Балтийский завод — напротив, был избран рабочими в примирительную комиссию, которая по тогдашнему обычаю рассматривала дела бывших спецов, пожелавших сотрудничать с новой властью.

Но мало — не покинул завод.

Когда навечно, кажется, погибли надежды возродить здесь, на Балтийском, судостроение, он, коренной судостроитель, не позволил себе и другим опустить руки, отчаяться — с удивительным реализмом и удивительной фантазией взялся за исполнение любых, самых дерзких и неожиданных, технических идей — нужен, нужен рывок! — и не отступал, пока каждую из этих идей не опробовал до конца.

В автобиографии он написал:

«После революции, когда на заводах морского ведомства большинство основных заказов были аннулированы и заводы, выбитые из колеи обычной работы, стали быстро идти к упадку, я организовал и под своим председательством провел два съезда морских заводов с целью организации на заводах новых производств. Для поддержания их от развала надо было ввести на заводах порядок, диктуемый новым положением вещей».

Что же это были за «новые производства», диктуемые «новым положением вещей»?

Почти о каждом из них сегодня читаешь со смешанным чувством восхищения и сострадания.

В апреле 1920 года, когда у завода не хватило сил отремонтировать захудалый автомобиль Петроградской авточасти Морского комиссариата, по настоянию Скорчеллетти завод взялся построить… целый электропоезд.

В голове его должны были следовать три тендера, груженные списанными с подводных лодок аккумуляторами, в хвосте — три пассажирских вагона.

Надеялись, чудо-новинка, бог даст, выведет завод из состояния развала.

Пока Скорчеллетти вместе с автором проекта инженером Махониным решал вопросы сугубо технические, Коршунов обегал весь Петроград в поисках шапок, белья и сапог для будущей бригады. В письме к Судакову в Снабарм он честно признавался: «Имеемые у них сапоги и белье сильно пострадали при работе с аккумуляторами».

Путешествие нового поезда из Петрограда в Москву состоялось 30 октября 1920 года.

Рейс продолжался целый день и обошелся заводу очень недешево: три бочки цилиндрического масла, десять пудов пушечного сала, пять пудов обтирочных тряпок и продовольствие на двадцать человек.

В число этих двадцати входили Коршунов, Скорчеллетти и его сын Владимир, студент Горного института.

Убедить московских специалистов в том, что три тендера, груженные бывшими в употреблении аккумуляторами, отныне сделаются новой эрой рельсового транспорта, к сожалению, не удалось.

Электропоезд отвез пассажиров домой, в Петроград, и на этом, кажется, прекратил свое существование.

Через полгода в газетах вдруг промелькнуло сообщение, будто подобные машины продолжают все-таки строиться, и начальник секции энергетики Госплана товарищ Шателен обеспокоенно запросил Балтийский завод: что бы это значило?

Коршунов и Скорчеллетти ответили равнодушно: понятия не имеем.

К электропоезду они уже охладели.

Им было ясно: не он спасет завод от летаргии и развала.

Предстояло искать что-то новое.

В феврале 1921 года замаячил было проект еще более экстравагантный и дерзкий: монорельсовый жироскопический вагон системы инженера Шидловского.