Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная

комком и как протолкнуть его дальше — непонятно. Только давиться оставалось, не показывая никому вида. Знала она многое о том, что Ледена с Вышемилой связывало, а о таком и подумать не могла. А может, просто не хотела: не успели долететь до неё слухи, что неизменно рождаются в любом доме, где много глаз и ушей, не рассказала ни о чём боярышня сама. И вот теперь их с княжичем близость оказалась ещё одной неприятной неожиданностью — не смертельной вовсе, но расшатывающей и без того ненадёжную опору под ногами.

Кажется, Чаян всё заметил, хоть Елица и не шевельнулась, не моргнула даже. А как взглянул на неё — так и вовсе шея его побагровела. Но это всё, чем выдал он свой гнев, ещё пуще вскипевший.

— Ты Вышемилу не трожь, — чуть поразмыслив над его ответом, буркнул Леден. — Не свезло ей со мной. До беды довёл. Да постараюсь до большей не довести.

— Женишься, чтоль, всё же? — фыркнул старший.

А тот только голову чуть повернул в сторону Елицы, и взглянуть как будто хотел на неё, а то и сказать ещё что-то, да не стал. Только поднялся, взвалив седельную суму на загривок, и пошёл во двор.

Елице и с Чаяном говорить больше ни о чём не хотелось. Закончили они с Боянкой тихой, что трава в безветрие, сборы и вышли из избы, в которой, признаться, уж и находиться было противно. А вот роща, что кругом росла, встретила приветливо. Ворожила как будто кругом, колдовала, переплетая тонкие нити лучей с листвой округлой. Струился бледный, готовый в любой миг погаснуть, свет Ока по стволам зеленовато-серым осин, стекал к земле и расплёскивался брызгами по всему двору, по стенам сараев и житницы, по хлеву, где слышался топот тихий встревоженных животин.

И так мерзко вдруг стало, словно затхлостью пахнуло по горлу — так скверно всё здесь обернулось. А казалось ведь кому-то, что жила здесь раньше семья в ладу и любви — а теперь всё порушилось. И никто не узнает точно, что случилось, и что держи ещё несколько зим Димина своего мужа под чарами — и он чахнуть бы стал. От такой волшбы никому хорошо не делается.

Выкатил Радай телегу, остановил прямо перед женщинами. Да Елица нынче решила снова верхом ехать. Боянка запрыгнула в повозку, уместила у ног пожитки какие дорожные, раскинулась вольготно — всей лавке теперь хозяйка. Только Елица за повод схватилась — и коснулись пальцы крепкие локтя, чуть подтолкнули, помогая. Она вздрогнула было от ощущения знакомого, волнительного. И обида непрошенная тут же колыхнулась в груди снадобьем вязким. Она покосилась на помощника и едва не выдохнула разочарованно — рядом Брашко стоял — не Леден. От улыбнулся слегка смущённо, а после руку её отпустил и к товарищу на облучок сел, пока все на местах своих устраивались.

Вышли из-за избы и мужчины, друг на друга вовсе не глядя и не разговаривая. Безмолвно поднялись в сёдла и выехали вперёд, по тропе среди высоких трав и цветов мелких, нежных, что уже клонили головки к земле под крепчающим ветром.

— Кабы дождь не разразился, — задрав глаза к небу, проворчал Радим, словно и сам Сварог был виноват перед ним.

Чаян посмотрел на него с укором: разве путникам бывалым гоже опасаться какого-то дождя? Он в дорогу — и вовсе благая примета. Значит, будет путь удачным, минуют многие препоны и неприятности.

— Мимо протащит, — не поворачиваясь даже к Радиму, ответил Леден.

И тот смолк снова, пропустил княжичей вперёд, а сам рядом с Елицей поехал. Теперь полдня до Яруницы добираться, а там — дальше. Может, и домой скоро доведётся вернуться, если закончится всё. Признаться, Елица и подумать не могла, что придётся к усыпальнице матери наведаться. Но теперь твёрдо уверена она была, что ответы, которые ещё судьба им подготовила, нужно искать там. Много лет прошло, земля, что укрывала её, уж почти камнем обратилась, поросшая густой травой, прибитая дождями. Но верить только и оставалось, что удастся на месте том что-то почувствовать, услышать.

Вспомнив о том, поразмыслив, Елица и не заметила, как упёрлась взглядом в спину Ледена, прямую, сильную. Он покачивался слегка в седле, отчего между лопаток его, по плечам, перекатывались мягко мышцы — даже под рубахой видно. Как поймала себя на том, что любуется им открыто — того и гляди Боянка похихикивать начнёт — Елица тут же взор в сторону отвела. Да наткнулась им на Радима, который уж, верно, давно за ней наблюдал. Тот ничего говорить не стал, не стал колоть подозрительностью и ревностью, на которую, чего уж скрывать, имел право. И Елице — страшно признать — не было стыдно. Напротив, то, что случилось между ними с Леденом, не давало покоя до сих пор. Давило необходимостью высказать больше, чем уже было сказано, вытрясти из него душу вместе с правдой о том, что он думает делать дальше. Неужели просто забыть?

Елица тряхнула головой, пытаясь вымести из неё ненужные, тягучие, словно кисель горячий, мысли. Чего гадать? Княжич всё дал понять — ему лучше в стороне от неё. И ей, наверное, тоже. Только почему так тянет в груди, словно жилы какие скручивает — и болью отдаёт в самую глубину нутра?

Скоро Боянка прикорнула, свесив голову на грудь — навалилась на борт телеги плечом, тихо вздохнув. Помолчав вдоволь, братья свели коней своих ближе друг к другу и заговорили о чём-то неразборчиво. Как и отроки на козлах. Показалось, прозвучало в разговоре княжичей имя стрыя мельком. Видно, и они чувствовали скорое окончание их мытарств общих — а там им тоже домой возвращаться, забирать то, что по праву крови им положено.

Радим покосился на хрипловато сопящую челядинку, обвёл взглядом остальных и к Елице приблизился.

— Скажи, Еля, у тебя был другой мужчина за это время? — он выразительно посмотрел в спины княжичам, явно давая понять, о ком говорит.

Она повела плечами — таким холодком неприятным пробежался от шеи вниз его вопрос. Подняла взгляд на мужа — и заметила в нём незнакомую доселе сталь, стылую стену обиды и отчуждённости. Стало быть, не прошли годы рядом с Диминой бесследно. Боянка шевельнулась было, вздохнула но снова замерла.

— Тебе о ком сказать? — Елица сжала руки на поводе. Сильно, до того, что пальцы онемели. — О тех, кто по воле моей был?

Радим озадачился, кажется. Качнул головой:

— А