Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная

закинув ногу на его бедро, и затихла, слушая, как он дышит. Скоро угомонился быстрый стук сердца Эрвара, расслабилась рука, что лежала на талии, отяжелела.

Зимава пошевелилась осторожно, замерла снова, прислушиваясь, не разбудила ли его, а после совсем выскользнула из-под ладони, словно из-под лапы медвежьей. Эрвар вздохнул протяжно, заставив вмиг покрыться потом, но только перевалился чуть на спину, так и не размыкая век. Зимава взглянула на него ещё раз, стараясь всё ж не затягивать этот миг. А после свесилась с лавки и дотянулась до пояса с оружием, что рядом лежал, небрежно сброшенный и забытый — в ворохе мятой одёжи. Она вынула из ножен кожаных широкий нож, которым, верно, и секача зарезать одним взмахом можно, провела пальцем по лезвию, глядя, как свет лучин пробегает по нему ослепительно полосой.

Развернулась и, вдохнув, ударила Эрвара в грудь. И хотела бы убить сразу, да не попала в сердце, куда метила.

Варяг дёрнулся, распахивая глаза. Проглотил воздух — и вцепился в запястье Зимавы хваткой, которой можно и кость переломить.

— По твоей вине Радан погиб, — Зимава склонилась к нему. — Ты должен был уберечь его. Но не захотел. А может, сам убил.

Эрвар качнул головой, не пытаясь даже убрать её руку, просто удерживая воткнутый в грудь клинок.

— Я бы хотел… Уберечь.

Он разомкнул пальцы. Зимава выдернула нож и вонзила снова, глядя в его гаснущие глаза. Эрвар перестал дышать резко, уронил руку, и она сползла на постель, уже усыпанную тёмными брызгами крови.

Она оглядела себя всю: по груди и животу стекали капли алые, но темнеющие помалу, как подсыхала кровь от жара её — быстро. Зимава провела ладонью испачканной между бёдер своих, погрузила пальцы внутрь, не сводя взгляда с мёртвого варяга и боясь смутно, что вот сейчас он снова вскочит и тогда уж, верно, придушит её одним махом. Но он не дышал, вперив неподвижные, потерявшие всю синь глубокую глаза — были они теперь бездумными, как у рыбины, что на прилавке торговца валяется. Зимава схватила рубаху свою, рванула подол на две части и ворот — наискось, до пояса самого, прикрылась ей едва и выбежала прочь из горницы. Пронеслась по ходу, грянулась в дверь Оляны, отворила и ввалилась к ней в хоромину, перепугав, верно, до замирания сердца. Подруга подскочила на лавке, вытаращив глаза сквозь мутный мрак неосвещённой горницы: уже спать легла.

Зимава грохнулась на колени, едва добежав до её лавки.

— Что случилось? — Оляна тронула её за плечо и вскрикнула звонко, ощутив, верно, кровь липкую. Запалила лучину тут же, едва не роняя кремень из дрожащих пальцев.

— Дорвался всё ж, — пробормотала Зимава. — Ввалился ко мне и…

Она не сумела удержать рыданий бесслёзных, что выплеснулись из груди, в которой клокотало сейчас, болезненно вздрагивая сухое, будто лихорадочное дыхание. Снова подступала тошнота, закрутилась мутным, тугим комком под рёбрами, а по телу озноб понёсся, заставляя сотрясаться мелко, стуча зубами.

— Ты вся в крови! — ахнула Оляна, пытаясь поднять Зимаву на ноги. — Кто это сделал? Эрвар?

Та закивала только, чувствуя, что если скажет сейчас ещё хоть слово, то просто захлебнётся ими и умрёт прямо тут от невыносимого ужаса, который шевелил волосы на голове.

Оляна всё же подняла её, усадила себе на лавку и, отыскав в сундуке, натянула на неё рубаху чистую, отобрав изодранную и зашвырнув её куда-то. Бросилась было к двери, но остановилась, словно вспомнила что-то.

— Я Доброге скажу. Ты здесь будь, — и унеслась прочь, оставив Зимаву одну.

А та застыла совсем, как оказалась в одиночестве, уставилась перед собой, слушая рваный стук собственного сердца и боясь, что, коли шевельнётся ещё — оно разорвётся тут же. Кружило голову от запаха крови, от духоты, что наполняла войлоком маленькую горницу Оляны. Грохотала кровь по всему телу, покрывалась кожа потом неведомо отчего. И крутилась всё в голове мысль: как так случилось? Как поднялась рука на Эрвара? И тут же сам собой ответ находился: без него будет лучше. Всё время то, что служил он Бориле при княгине молодой, словно камнем над ней нависал, готовым упасть в любой миг и раздавить. И начал давить, как почуял, что остался без надзора княжеского, что ослабела Зимава, потеряв опору, оставшись сиротой безмужней.

Так будет лучше.

Загромыхали шаги за дверью — и в горницу вместе с Оляной вошёл спешно Доброга, только недавно разбуженный, злой, точно тур во время гона. Но увидев согнувшуюся, раздавленную случившимся Зимаву, он приостановился и подошёл уже медленнее, ступая тише и осторожнее, словно напугать лишний раз боялся.

Заглянули в хоромину гридни, да воевода им рукой махнул в сторону горницы княгининой — идите, мол. Те пропали тут же, успев только глянуть на неё с любопытством и опаской заметной.

— Ты что же, убила его, — заговорил Доброга, присев рядом.

Оляна встала у стола, цепляясь за него, точно ноги стали её вдруг плохо держать.

— Я давно ему говорила, — начала Зимава хрипло. — Что не надо меня трогать. Что не нужно мне его внимание. Как погиб Борила, так он осмелел. А сегодня вот…

Она закрыла лицо ладонями, но не разрыдалась — сил не было. Только жгучий воздух, словно зноем раскалённый, бился в груди комком. Щипало веки мучительно, но ни единой слезы не могло пролиться, давая бы облегчение.

Воевода оглядел её медленно всю с головы до ног. Посмотрел на Оляну — Зимава краем глаза видела. И напряжённо так стало вокруг, словно нить звенящая протянулась через всю хоромину.

— Ты много недоброго творила, Зимава, — вновь заговорил воевода. — Думаешь, не знаю, что и Елицу ты в руки зуличанам отдала? И Ледена, говорят, хотела порешить. И сына своего отбить — за что и поплатилась уж.

Она медленно подняла голову, прислушиваясь к его ровному голосу, словно водой холодной льющему ей на спину, текущему вдоль хребта ледяной струйкой.

— Это что ты сказать хочешь, боярин? — взглянула на него искоса, и горло снова сковало приступом новым — не вздохнуть.

— Сказать хочу, что заигралась ты, — пояснил Доброга так же невозмутимо. — Всё власть удержать хочешь, хоть и не было её у тебя никогда. А каким бы паршивцем ни был Эрвар, не поверю я ни в жись, что он ссильничать тебя решил. Любил тебя, гадину.

— Проверить хочешь? — она приподняла подол чуть, оголяя окровавленные бёдра, да воевода