Вирус - Сергей Гатаулин

— Бред какой-то!

Лежащий на диване Анатолий громко и длинно зевнул:

— Бред — вставать в такую рань, а будить других — это свинство!

Он потянулся и, ощущая на себе взгляд Дмитрия, вскочил на ноги и бодро метнулся в сторону кухни. Во взгляде ни капли усталости, ни тени раздражения, хотя спал не больше трех часов.

— Позвони матери! Спроси, как устроилась, — напомнил он, закрывая двери ванной. — Я вчера не стал ждать, пока она разместится. Сдал на руки администратору — и назад. Ты уж прости, но дорога — дрянь.

Маргариту Петровну молодые люди еще вечером уговорили уехать в санаторий. Санаторий, как сказал Анатолий, ведомственный — там она будет в безопасности. «Это то, что сейчас нужно», — успокоил себя Дмитрий, облегченно вздохнув, когда мать с нескрываемой радостью собрала вещи и, чмокнув сына в щеку, в сопровождении телохранителя исчезла за дверью.

«Зона опасности расширяется, захватывая все большее количество людей, и пусть хотя бы мама будет подальше, — подумал Дмитрий, хватая с плиты вопящий антикварный чайник. — Кто, интересно, придумал установить на носик металлического монстра противный свисток?»

Подойдя к окну, он посмотрел на дремлющую улицу. За ночь выпал снег, слегка припорошив грязный асфальт. Дворник-азербайджанец, энергично вгрызаясь в белоснежную пудру, бодро орудовал метлой, как гребец-разрядник веслом. Выплывая из-за угла, он быстро продвинулся к подъезду, оставляя за собой широкую темную полосу неприлично оголенного асфальта. Сдирая белоснежную легкую шубку, спешащий садист оголил безобразное, грязное тело старого города. Подъездная дверь громко хлопнула, и маленький азиат вдруг замер как вкопанный. Из дома выбежал пожилой мужчина и, помахав служителю метлы рукой, быстро исчез за углом.

— Трафимаа! — закричал удивленный дворник. — Ты савсем с ума сашла! Вчера памирал, да? Завтра спартсмена стала? — смуглое лицо сморщилось, и он беззлобно сплюнул.

Не успел плевок долететь до земли, как подпрыгнула метла, и живой механизм двинулся дальше.

Дмитрий подхватил обжигающую кружку и, попивая терпкий напиток, вышел на балкон. Легкий мороз приятно освежал горячее ото сна тело, поблескивающий в воздухе снег таял на оголенной коже. Погода — благодать. Под рукой вдруг что-то зашипело, и тонкая струйка воды затекла в рукав. Он с удивлением уставился на парящую ладонь, быстро погружающуюся в ледяные наросты на железных перилах. Не задумываясь, отставил чашку с чаем как можно дальше от руки и стал наблюдать за расширением тающих полос. Снежные бугорки со стороны его руки таяли гораздо быстрее, чем под горячей кружкой. Несложный расчет — и в голове возник пугающий результат: температура его тела в несколько раз выше температуры кипятка в кружке.

— О боже, Трооомб! — взревел Дмитрий, впиваясь пальцами в железную полосу, ставшую неожиданно мягкой и податливой. — Я схожу с ума!

Продолжая беззвучно взывать к бойцу, он уставился на скомканную гармошку металлических перил.

В голове раздался длинный гудок, и после громкого щелчка послышался спокойный ироничный голос:

— Тромб слушает.

— Тренируешь чувство юмора, умник? — прошипел Дмитрий.

— Чувство юмора — не мышца, тренировать невозможно, — буркнул Тромб, не замечая раздражения Потемкина.

— Фигасе, он еще и острит! — не сдержался Дмитрий. — Что ты делаешь с моим телом?!

— Странные вы, люди. В чужое тело, как к себе домой, с руками и ногами, а в свое заглянуть — проблема, — проскальзывающая в голосе Тромба ирония по-настоящему удивила Потемкина.

— Ты это о чем?

— Зачем нужно было вмешиваться в работу организма постороннего человека? Богу было угодно, чтобы старик умер, а ты очертя голову бросился спасать чужую жизнь. Рискуя собой, мной, Цербером, — Тромб обиженно отвернулся.

Дмитрий мог поклясться, что боец отвернулся — он теперь видел мир в нескольких измерениях одновременно. «Он сказал, угодно Богу?! Или мне это послышалось? Нет, сказал! И ведь как сказал! Только верующего искусственного разума в мозгах мне не хватало», — ужаснулся он, хватаясь за голову.

— Цербер ушел, — прошептал Тромб тоскливо.

Он катастрофически быстро обретал человеческую чувствительность. Вспыльчивость подростка, обидчивость ребенка, гигантские запасы знаний — гремучая смесь, обращаться с которой человек учится не один десяток лет, и вот она попала в руки компьютерному разуму двух месяцев от роду. Что будет дальше?

Дмитрий насторожился, ощутив в голове чужое присутствие. Вернее, след чужого присутствия — его запах. Словно кто-то со стороны наблюдал за их с Тромбом разговором.

— Как ушел? — удивился он. — Захотел — пришел, захотел — ушел. У меня что, в голове коммунальная квартира?

— Неужели ты ничего не понял?

Дмитрий окончательно разозлился, стиснул балконные перила в ладонях.

— Поясни мне, бестолковому, что я должен был понять! — вспыхнул он.

— Оставь в покое перила, пока твоя фигурная лепка не привлекла внимание соседей!

Дмитрий отстраненно встряхнул руками, не обращая внимания на созданные им замысловатые переплетения металлической ленты.

Тромб хмыкнул:

— Там, в церкви, мы с Цербером кое-как вытолкнули твой вирус в сеть. Однако ты, сегодня, пытаясь спасти старика, чуть было не затащил взамен другого паразита — чужого. Я думал, что с исчезновением опасного симбионта исчезнут и наши проблемы, но не тут-то было. Вирус исчез, а проблемы остались. Ломая генетический код, он создал видоизмененные комбинации аминокислот. Выедая правильные пептидные цепочки и заменяя съеденные куски своим телом, он препятствовал нормальному функционированию организма. Жизненная программа должна была дать сбой, посылая органам неправильные команды. Информационного мусора становилось все больше, регенерационных возможностей организма — все меньше.

— Стоп, стоп, стоп! — прервал невидимого собеседника Дмитрий.

Тромб замолчал. Поток образов иссяк. Тексты статей, схемы и графики, стоящие перед глазами, исчезли, чтобы потом проявиться в подсознании. Эта, вторая плоскость общения, идущая параллельно с мысленным разговором, более информативная, но менее эмоциональная, обозначилась неожиданно, и мозг воспринял ее как нечто само собой разумеющееся; моментально адаптировался, стал мыслить и чувствовать многомерно, как будто всю жизнь только этим и занимался.

Было бы неправильным сказать, что мозг сейчас работал в двух плоскостях. Помимо общения с Тромбом, Дмитрий видел и слышал окружающий мир так, как его видят обыкновенные люди. Слушая пошлые куплеты в исполнении напевающего под холодными струями Анатолия, он ощущал биение его сердца, чувствовал его возбужденное дыхание.