Карантин - Виталий Зорин

Никита саркастически усмехнулся.

– Твои Володечка с Димочкой третьи сутки за мной гоняются, нормально выспаться не дают, – ответил он. – Ты мне зубы тропическими паразитами не заговаривай.

– Ну, как знаешь, – оборвала его Лиля. – Только замечу, что нематода в тебе – необычная. Очень крупные яйца. Или это – очередной организм-мутант?

– Какой еще паразит-мутант? – плюнул Никита, а про себя подумал: "Неужели соврал мне Киллигру?

Про горилл и все такое?" Но времени размышлять не было, и он сказал:

– Давай ближе к нашим баранам – то бишь каннибалам. Третий раз спрашиваю, почему люди, инфицированные «болезнью Лаврика», начинают друг друга поедать? Что, тропические паразиты на них так влияют? Или это сверхсекретная информация, которую мне из тебя надо калеными щипцами вытаскивать?

Петрищева отвела от него взгляд. Ничего она по лицу Полынова так и не поняла. Возможно, она стала неплохим микробиологом, но о психологической подготовке «тихушников» не имела ни малейшего представления. Черта с два по их лицам прочитаешь, что у них на душе делается.

– Ничего сверхсекретного в этом нет, – пожала она плечами. – Засекречивают методы экспериментов, а не результаты. О каннибалах, так о каннибалах… – Она вздохнула. – Лаврик собрал обширный материал по поведению инфицированных животных.

Уже на третий день скорость мутации организма достигает максимально возможной. Буквально на глазах начинают расти зубы, меняться форма черепа, челюстей, всего скелета. На три-четыре градуса поднимается температура тела, но животное не становится вялым и апатичным, как практически при любом другом заболевании, а, наоборот, его активность резко возрастает. Симптомы заболевания весьма напоминают симптомы бешенства – особь утрачивает все поведенческие характеристики, свойственные ее виду, и превращается, что особенно странно было наблюдать на кроликах, в хищника. При этом почему-то предпочитает нападать на своих сородичей, чем на особей иного вида. Лаврик по этому поводу выдвинул гипотезу, что метаболизм мутанта требует однородных его телу клеток для перестройки организма, но, по-моему, от его теории больше попахивает откровенным дилетантизмом, чем достаточно аргументированными выводами.

– Да уж, обоснования действительно на грани фантастики, – хмыкнул Никита.

– Почему? – неожиданно не согласилась Петрищева. – В свое время никто и представить не мог, что возможно такое заболевание, как иммунодефицит.

– Не надо, девочка, ля-ля! – грубо одернул ее Никита. – Единичные случаи, связанные с полным расстройством иммунной системы, были известны.

– Как и единичные случаи положительных спонтанных мутаций, – опять не согласилась Лиля. В нее словно вселился бес противоречия. Хотя, может, все объяснялось гораздо проще – за три недели в Каменной степи не с кем было словом о работе перемолвиться.

– Например?

– Да сколько угодно. Не единичны случаи, когда петух перестает кукарекать и начинает нести яйца.

Также известны случаи, когда некоторые люди без всякого хирургического вмешательства самопроизвольно меняют пол… В медицинскую энциклопедию давно заглядывал?

– Повторяю: не надо ля-ля! – рассердился Полынов. Его стала раздражать словоохотливость Лилечки на посторонние темы. – Самопроизвольная трансверсия у некоторых низших животных вообще не случайность, а закономерность. А вот превращение в другой вид – это уже из области мистики.

Петрищева холодно улыбнулась.

– А кто здесь говорит о другом виде? По-твоему, так собака, заразившись бешенством, мутирует в другой вид? Или человек, заболевший слоновьей болезнью, мутант? По-моему, Лаврик выдавал желаемое за действительное, приписывая облученным на генераторе особям межвидовые мутации. Я думаю, все объясняется намного проще: мутировал не сам организм облученной особи, а какой-то доселе безвредный вирус.

Он-то и вызывает «болезнь Лаврика», совместившую в себе симптомы бешенства и скоротечного СПИДа.

Полынов внезапно поймал себя на мысли, что против воли увлекся спором. Сказалась ностальгия по оставленной научной работе, а это категорически недопустимо. Тем более в его теперешнем положении. Он хотел оборвать ушедший в сторону разговор, но в этот момент над степью особенно оглушительно шарахнула молния, и тонны воды наконец обрушились на землю, загрохотав по крыше вагончика.

– Вот и природа за твою версию обеими руками голосует, – усмехнулся он.

Лиля не ответила, только зябко передернула плечами и покосилась на окно. Видно, представила, что там сейчас делается снаружи. Плафон под потолком мигнул, и ослепительная молния за окном разлиновала лабораторию сквозь жалюзи черно-белыми полосами.

– Дискуссия окончилась, – сменил тон с насмешливого на жесткий Полынов. – Мне нужны методики, по которым работал Лаврик.

Петрищева выпрямилась на табурете и твердым взглядом посмотрела ему в глаза.

– Ого! Губа не дура. Только у меня их нет. Ни в компьютере, ни в голове. А если бы и были, то я никогда не передала бы их ни тебе, ни Федорчуку, ни кому бы то ни было. Может, для тебя угробить два десятка спецназовцев за три дня ничего не стоит, и даже более – в порядке вещей, но для меня полторы тысячи жителей поселка Пионер-5, погибших от эпидемии, значат много. Я детей хочу родить, а потому не желаю, чтобы трагедия Пионера-5 когда-нибудь повторилась.

Полынов как-то сразу поверил в ее искренность.

В голове на мгновение мелькнула похабная мысль:

«Это же от кого ты родить хочешь – неужто от мужамаразматика?» – но он задавил ее. Ни к месту и ни ко времени язвить.

– Тем не менее методики существуют, – сказал он. – А значит, ими кто-то рано или поздно воспользуется.

– Существуют, – согласилась Петрищева, – но никто ими не воспользуется. Сейчас они находятся в бункере законсервированной базы. Когда зона карантина приблизится к территории базы, ее подземелья вначале будут залиты напалмом, а затем все дырки забетонированы. А до того туда никто не сунется. Побоятся.

– Ну да! – скривил губы Полынов. – Пошлют обыкновенного исполнителя типа меня или тебя в скафандре высшей защиты, он-то всю документацию и вынесет.

– Не пошлют, – отрезала Лиля. – «Болезнью Лаврика» можно заразиться даже от праха инфицированных. Потому никто не рискнет притронуться к документам.

Полынов на секунду задумался. Вроде бы все верно, но что-то в доводах Петрищевой было не так. Существовала какая-то лазейка воспользоваться документами, но вычислить ее Никита не мог. Мешала навязчивая картинка, запечатленная на сетчатке глаз, когда свет в лаборатории мигнул и она на мгновение осветилась вспышкой молнии через полосы жалюзи.

Лаборатория в черно-белую полоску что-то ему напоминала, и решение вопроса, что именно, почему-то казалось первоочередным. Внезапно он вспомнил, на что были похожи черно-белые полосы, и чуть не расхохотался от нелепого сопоставления. Еще в детстве он видел мультфильм о Чиполлино, где все персонажи, попав в тюрьму, расхаживали по ней в такой вот полосатой одежде. Ни хрена себе ассоциации! И, главное, приходят на ум в самый «подходящий» момент.

Никита подавил улыбку и внимательно оглядел лабораторию. Грохот водопада по крыше вагончика мешал сосредоточиться, сбивал с мысли. Но Полынов вновь почувствовал, что в лаборатории что-то не так. Неспроста ему тюрьма «в полоску» привиделась.

К тому же Петрищева уж больно легко ему все данные будто на тарелочке выложила. Причем информацию, отнюдь не похожую на «липу».

Он перевел взгляд на стол. Несмотря на мигнувший свет, компьютер продолжал работать и текст с экрана не сбросил.

– Что ты хранишь в его памяти? – кивнул Полынов на компьютер.

– То, что я рассказала, – опять с неестественной покладистостью ответила Лилечка. – Плюс результаты анализов биологических объектов из разных точек карантинной зоны.

– Не возражаешь, если перепишу? – спросил Никита, для убедительности просьбы поигрывая в руке пистолетом.

– Не возражаю, – Петрищева усмехнулась. – Только оружием не балуйся. Говорят, оно само иногда стреляет.

Никита не ответил на колкость. Следя за Петрищевой краешком глаза, он просмотрел информацию на компьютере, выбрал интересующие его файлы, заархивировал. Получилось на одну дискету, но он, для верности, записал две, продублировав их.

– Вот и все, – сказал он, пряча дискеты в карман. – Засиделся я у тебя в гостях, пора и честь знать.

Он встал.

– Свидетеля, как у вас принято, убирать будешь? – тихо спросила Петрищева.

Полынов насторожился. Страха в голосе Лилечки почему-то не было. А положен вроде бы – знала она, как он покуролесил в Каменке. Резон в вопросе Петрищевой был, однако «зачистка» свидетеля в данном случае не имела смысла. В ФСБ давно вычислили его личность, а «пачкать» руки Полынов не любил даже в случае крайней необходимости.