Берег. Территория любви - Юлия Крынская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Благосклонен. Где ты набрался таких оборотов? — усмехнулся Виктор.
— У меня русская бабушка.
— Да, совсем забыл, Эдвард что-то говорил про голубую кровь. К слову, девушки обычно ведутся на средневековые обороты, и Юля не стала исключением… Поначалу. Взгляд на монитор, пожалуйста.
Роберт неохотно приблизился. С тех пор как Юля появилась в его жизни, между ним и Виктором будто черная кошка промчалась.
— В реанимации стоит круглосуточное видеонаблюдение. Так что записи официально разрешены. Тут небольшая подборка для тебя, — предупредил Виктор и запустил видео.
На экране возникла палата, и Роберт замер, увидев, как Юля бьется в истерике. «Прошу тебя, не пускай ко мне сегодня Роберта. Придумай что-нибудь, пожалуйста», — слова любимой женщины крепкой пощечиной ударили по его самолюбию. Виктор включил следующее видео, где Эдвард с Юлей вели задушевные разговоры.
— Она с ним совсем другая, — изумился Роберт.
— Удивительная вещь — твой отец единственный человек, рядом с которым она позволяет себе быть слабой.
Ревность гремучей змеей вползла в сердце Роберта.
— Но почему, док?
— Потому что она ему доверяет и, как видишь, не отталкивает от себя. А ты не сумел завоевать ее доверие. Красивые ухаживания — это все слова, — Виктор безжалостно резал по больным местам, выключив звук на экране. — Нет, конечно, ты шашкой машешь будь здоров, но уже дважды Юля чуть не отправилась в страну вечной охоты по твоей милости. Почему ты не отвез ее в больницу, когда на нее напал водитель Филатова? Боялся разборок в милиции? А ведь, может, тогда и не было бы второго похищения!
— Я ввел ей антидот быстрее, чем довез бы до госпиталя.
— Как бы там ни было, но Юлю ты потерял навсегда в клубе. С момента пробуждения в больнице началась история ее любви с Эдвардом. Из уважения к их чувствам я показал тебе лишь то, что счел не слишком откровенным.
Роберт не нашелся что ответить. На экране отец смазывал Юле раны на спине, о наличии которых Роберт даже не подозревал, но сейчас смущало его совсем другое, и он не мог понять что. Виктор проследил за его взглядом.
— Пойми, Юле, чтобы вернуться к нормальной жизни, нужен опытный мужчина, а не заряд тротила, что окончательно добьет ее. Помимо физической, она получила и психическую травму, но не хочет о ней говорить даже с твоим отцом. Из ее полуночного бреда я понял, что между ней и Сергеем что-то произошло в день похищения, как бы она перед тобой не хорохорилась.
— Вы предлагаете мне отказаться от нее ради… ради… — Роберт от волнения не мог подобрать русских слов для ответа.
— Ради нее самой, — подсказал Виктор, — и ради счастья твоего отца. Он мне признался, что с первого дня мучается тем, что оттолкнул Юлю. А ведь она потянулась именно к нему, когда вы только познакомились.
Роберт отошел к окну и взглянул на темные кроны сосен. Ему вспомнился необычный красочный сон про девушку и грозу, про то, как неведомое чувство повлекло его в лес, про ночной разговор, когда Юля бесповоротно очаровала его своей смелостью, чувством юмора и авантюризмом. «А как развернулись события, если бы отец с самого начала остался с ней?» — фантазия тут же нарисовала ему картинку, от которой ему стало не по себе.
В Москву с Юлей на машине поехал Эдвард, сдвинув все дела к чертям собачьим. Она ходила, заламывая руки, около операционной, проникаясь геройской сущностью. его отца. Девушки обожают врачей. Вечером Эдвард пригласил ее в изысканный ресторан, а не в шалман, который притащил ее Роберт, чтобы выследить Рябого. И конечно же, отец не умчался в ночи с пацанами, окрыленный местью, оставив Юлю с визиткой сына в руках в полной растерянности. На белоснежных простынях Эдвард покрывал ее гибкое, податливое тело жаркими поцелуями и познавал до утра забытый давно вкус девичьей плоти. А Роберт, пропивший с Саней остаток ночи после погони, вспоминал плен, тлен и прелестную незнакомку, с легкостью променявшую его на синеглазого ангела. Наутро Роберт примчался в гостиницу к отцу, чтобы вернуть ее назад. Дверь открыла Юля, с сияющими от счастья глазами и в беспардонно распахнутом халатике, накинутом на голое тело…
В голове у Роберта зашумело так, будто и правда застал Юлю у отца в постели. Он бросился к выходу.
— Уверен, ты сделаешь правильный вывод, — крикнул вслед ему Виктор.
Дверь в палату распахнулась, скрипнули колеса и показались носилки. Их толкал плечистый санитар с бычьей шеей, плавно перетекавшей в бритую бугристую голову с обветренным красным лицом. Юля спросонок не поняла, где она и сколько прошло времени. Ей только что снился королевский замок и Эдвард не в самом приличном виде. Она глянула на серое небо через окно: «Ощущение, что я проспала целые сутки, похоже, на утро. Почему тогда не приходила мадам с градусничками и укольчиком?» Следом за санитаром, вошел Эдвард и обеспокоенно взглянул на Юлю:
— Как чувствуешь себя?
— Еще не поняла. А сколько времени?
— Полдень. Мы виделись три дня назад. Твоя истерика стоила тебе семидесяти двух часов жизни. Сегодня тебя перевезут в другое отделение, — он обернулся к санитару. — Андрей, я позову вас.
Юля протянула руку Эдварду, когда они остались одни, и он, подхватив ее, губами коснулся пальцев. Аристократ до кончиков ногтей, Эдвард обращался с ней так, словно она лежала не в больничной постели утыканная дренажами и катетерами, а на шелковых простынях в королевской спальне. Юлю бросало в жар при его появлении. В больничной сорочке со штампом «минздрав» и дурацкими завязками на груди, она не могла чувствовать себя иначе как его очередной пациенткой, недееспособной и изуродованной шрамами. На сгибах локтей у нее до сих пор красовались фиолетовые с желтизной синяки размером с куриное яйцо, а из тела торчали трубки с красно-бурым содержимым. Юлю напрягала зависимость, в которую она попала от Эдварда, тем более сегодня, когда он являлся ей в чересчур откровенном сне не иначе как семьдесят два часа подряд.
Эдвард опустился на стул и уставился на нее как на полотно Леонардо да Винчи, чем смутил еще больше.
— Не знаю, что ты мне колешь, но эти три дня я проспала без боли, без сновидений и сейчас полна сил, — соврала Юля не моргнув. Любое неловкое движение вызывало у нее приступ острой боли, а приснившиеся смелые поцелуи Фаррелла-старшего взбудоражили ее плоть настолько, что она лежала сейчас вся мокрая от возбуждения.
