Где властвует любовь - Джулия Куин

– Останься.

Она кивнула, и он заключил ее в объятия.

Это была Пенелопа, и это была любовь.

Глава 18

Когда Пенелопа кивнула – точнее, за мгновение до того, как она кивнула, – она понимала, что согласилась на большее, чем поцелуй. Она не знала, что заставило Колина передумать, почему, сердитый и недовольный минуту назад, он вдруг стал любящим и нежным.

Но ей было все равно. Она была уверена в одном: он делает это не для того, чтобы наказать ее. Некоторые мужчины могли бы воспользоваться желанием как оружием, а искушением как местью, но Колин не относился к их числу.

Этого просто не было в его характере.

При всех замашках шалопая и баловня судьбы, при всех его шутках, озорных выходках и иронии он был добрым и благородным человеком. И будет добрым и благородным мужем.

Она знала это так же хорошо, как знала себя.

И если Колин страстно целует ее, укладывает на постель и накрывает своим телом, то потому что испытывает к ней достаточно теплых чувств, чтобы преодолеть свой гнев.

Пенелопа откликнулась на поцелуй каждой частичкой своей души.

На этот раз они были не в карете и не в гостиной его матери. Не было страха, что их могут застать в самый неподходящий момент и что она не сможет привести себя в порядок за десять минут.

Этой ночью она может показать Колину все, что она чувствует к нему. Она ответит на его желание собственной страстью и даст безмолвные обеты любви и верности.

И когда ночь закончится, он поймет, что она любит его. Она не произнесет этих слов – даже шепотом, – но он поймет. А может, он уже знает: Забавно, что она с такой легкостью скрывала свою тайную жизнь в качестве леди Уистлдаун и что ей стоило огромного труда не выдать Колину свою сердечную тайну, когда она смотрела на него.

– Когда ты стала мне так необходима? – прошептал он, слегка приподняв голову, так что их носы соприкоснулись, и Пенелопа увидела его глаза, казавшиеся темными в сиянии свечи, но изумрудно-зеленые в ее сознании. Его дыхание было горячим, взгляд обжигал, и она ощущала жар в тех местах своего тела, о которых прежде не позволяла себе даже думать.

Пальцы Колина переместились ей на спину и принялись ловко расстегивать пуговицы на платье, пока вырез не расширился настолько, чтобы соскользнуть с ее плеч. Пенелопа почувствовала, как обнажились ее грудь и талия.

– Боже, – еле слышно выдохнул Колин, – как ты прекрасна.

Впервые в жизни Пенелопа поверила, что это может быть правдой.

Было что-то порочное и возбуждающее в подобной открытости другому человеческому существу, но она не испытывала стыда. Взгляд Колина был таким нежным, прикосновения столь трепетными, что она не чувствовала ничего, кроме неодолимого зова судьбы.

Его руки прошлись по чувствительной коже чуть ниже ее ключицы, вначале дразня кончиками пальцев, затем нежно поглаживая.

Внутри у нее что-то напряглось, словно в предвкушении какой-то неведомой перемены.

Это было странно. И чудесно.

Колин привстал на колени, все еще полностью одетый, и окинул ее взглядом, в котором читались гордость, желание и удовлетворение собственника.

– Я никогда не думал, что ты так выглядишь, – прошептал он, накрыв ладонью ее грудь.

Пенелопа резко втянула воздух, потрясенная пронзившими ее ощущениями. Но что-то в словах Колина вызвало у нее беспокойство. Должно быть, это отразилось в ее глазах, потому что он спросил:

– В чем дело?

– Ни в чем, – сказала она и осеклась. Брак должен основываться на честности, и вряд ли им обоим пойдет на пользу, если она будет скрывать свои чувства.

– А как, по-твоему, я выгляжу? – тихо спросила она.

Колин в недоумении уставился на нее.

– Ты сказал, что никогда не думал, что я так выгляжу, – напомнила она. – Чего же ты ждал в таком случае?

– Не знаю, – признался он. – Честно говоря, до недавнего времени я даже не задумывался об этом.

– А потом? – настаивала Пенелопа; почему-то ей было необходимо услышать ответ.

Колин склонился так низко, что ткань его жилета царапнула ее грудь и живот, а их носы соприкоснулись.

– А потом, – прорычал он, обдав теплым дыханием ее лицо, – я тысячу раз представлял себе этот момент, рисуя в своем воображении соблазнительные картины, но реальность – позволь мне повторить это на тот случай, если ты не расслышала в первый раз, – реальность превзошла все мои ожидания.

– О! – только и смогла вымолвить Пенелопа.

Колин стянул фрак и жилет, оставшись в рубашке из тонкого полотна и брюках, и помедлил, наблюдая с ласковой усмешкой в уголке рта, как ее глаза беспокойно убегают от его взгляда.

А затем, когда Пенелопа решила, что больше ни секунды не выдержит, он накрыл ее груди обеими руками и слегка сжал, наслаждаясь их формой и тяжестью.

Пенелопа открыла рот, собираясь что-то сказать, но Колин прижал палец к ее губам, призывая к молчанию.

– Вначале мы займемся делом, – проворковал он.

Он нежно дунул на напрягшуюся маковку, затем сомкнул губы вокруг соска, довольно хмыкнув, когда Пенелопа изумленно ахнула.

Он продолжил эту пытку, пока она не начала извиваться под ним, затем переключился на другую грудь, периодически возвращаясь к первой. Его свободная рука, казалось, была везде, лаская, искушая и дразня: на ее животе, бедре, лодыжке. Затем скользнула под юбку.

– Колин, – выдохнула Пенелопа, дернувшись всем телом, когда его пальцы коснулись нежной кожи у нее под коленом.

– Ты пытаешься отодвинуться или, наоборот, придвинуться ближе? – усмехнулся он, не отрывая губ от ее горла.

– Не знаю.

Колин поднял голову и плотоядно улыбнулся.

– Отлично.

Он встал с постели и неторопливо стянул с себя оставшуюся одежду: вначале рубашку, затем сапоги и брюки. Все это он проделал, не отрывая от нее взгляда. Избавившись от собственной одежды, он слегка приподнял Пенелопу, чтобы снять с нее платье, уже спущенное до талии.

Когда она предстала перед ним в одних лишь тонких чулках, Колин помедлил: он был слишком мужчина, чтобы не полюбоваться такой картиной. Затем стянул с ее ног полупрозрачный шелк и выпустил его из пальцев, позволив медленно опуститься на пол.

Пенелопа вздрогнула от ночной прохлады, и он лег рядом, прижавшись к ней всем телом, согревая ее своим теплом и наслаждаясь шелковистой мягкостью ее кожи.

Его потребность в ней была так сильна, что это его даже обескураживало.

Колин настолько возбудился, охваченный нестерпимым желанием, что приходилось только удивляться, что он еще способен ясно мыслить. Однако, хотя его тело отчаянно требовало разрядки, он сохранял какое-то необъяснимое спокойствие и самообладание. Видимо, в какой-то момент его потребности отошли на второй план, и все его существо сосредоточилось на Пенелопе – точнее, на чуде слияния в любви, которое он только начал постигать.