Будущее капитализма - Лестер Туроу

В течение первых трех десятилетий после Второй мировой войны учреждения, возникшие в виде реакции на катастрофу 30-х гг., предотвращали любое повторение этих событий. Можно было поверить, что финансовая неустойчивость не является непременным свойством капитализма. Исходя из этой веры, в 1971 г. началось движение за уменьшение регулирования финансовых рынков; в это время мир переходил от фиксированных ставок процента к подвижным. В конце 70-х гг. все основные страны мира, кроме Японии, отменили контроль над капиталами, учрежденный в конце Второй мировой войны. В течение 70-х и 80-х гг. меры регулирования, принятые, чтобы предотвратить повторение «великой депрессии», были отменены.

Если бы даже регулирование не было отменено юридически, его устранили бы технологические причины. Новые технологии сделали устаревшими многие из методов регулирования, существовавшие прежде, такие, как контроль над капиталами. Если бы старые способы регулирования не были отменены, им просто перестали бы подчиняться. Когда для перевода денег из Италии в Швейцарию надо было грузить их в рюкзак и переносить этот груз через Альпы, итальянское правительство могло навязать контроль над капиталом. Но теперь, когда деньги можно переместить мгновенно с помощью персонального компьютера, вся идея контроля над капиталом теряет смысл. Можно провести соответствующие законы, но нельзя заставить их соблюдать. Это касается не только контроля над капиталом, но и большей части финансового регулирования. После нынешних крахов кто-нибудь всегда предлагает больше регулирования, чтобы предотвратить будущие (после краха 1987 года на это ответили общим требованием — перестать программировать торговлю), но в нынешнем мире регулирование нельзя навязать. Если какое-нибудь правительство навязывает регулирование, то соответствующая финансовая деятельность просто перемещается электронным путем в какое-нибудь место земного шара, где ее не регулируют. Когда японское правительство объявило незаконной торговлю некоторыми финансовыми инструментами многоцелевого назначения, зависевшими от стоимости ценных бумаг на японской фондовой бирже, эта торговля просто переместилась на Сингапурскую фондовую биржу.

Глобальные денежные рынки и существование электронных систем торговли сделали возможным очень быстрое перемещение огромных сумм денег вокруг света. В течение нормального дня мировые рынки капитала перемещают 1,3 триллиона долларов, между тем как вся величина мирового экпорта составляет лишь 3 триллиона долларов в год (8). В два дня: с небольшим мировые рынки капитала перемещают столько же денег, сколько вся мировая экономика перемещает за год. А в дни напряженной деловой активности мировые рынки капитала могут переместить намного больше, чем 1,3 триллиона долларов. Брокер со средним образованием, представлявший английский инвестиционный банк (Баринга) в Сингапуре, вложил 29 миллиардов долларов в ставку на японской фондовой бирже (7 миллиардов долларов за то, что курс акций поднимется, и 22 миллиарда долларов за то, что он опустится)(9). То, что он сделал, не было необычно. Мы знаем его имя — Николас Лисон — только потому, что он проиграл 1,4 миллиарда долларов и вызвал этим банкротство своего банка (10).

Очень широкие, электронно связанные глобальные рынки не изменяют вероятностей финансовых бумов, но делают их потенциально большими и связывают национальные рынки между собой, увеличивая вероятность того, что эти рынки потерпят крах все вместе.

В 1971 г. можно было верить, и почти все экономисты верили (включая автора этих строк), что переход к гибким биржевым курсам должен привести к большой финансовой и экономической устойчивости (11). (Единственный экономист, не веривший в это и имеющий право честно сказать: «Я это говорил», — Чарлз Кайндлбергер, теперь ушедший на пенсию из Массачусетского Технологического института). Стоимости валют не могут быть удержаны постоянными, если основные величины (главным образом, разность между темпом инфляции и темпом роста производства) не будут эквивалентны в любой паре стран. Но поскольку основные величины почти никогда не эквивалентны, мир с фиксированными биржевыми курсами предполагает их периодическое регулирование. При системе фиксированных биржевых курсов эти курсы имеют тенденцию оставаться высокими, поскольку страны сопротивляются изменению стоимости своей валюты до тех пор, пока основные величины не выйдут далеко за допустимые пределы и пока эти страны не исчерпают все возможности остановить бегство капиталов. Когда такое положение возникает, стоимость валюты должна измениться весьма предсказуемым образом. Пока правительства находятся в смятении, деньги покидают страны со слабой валютой и уходят в страны с сильной валютой. По существу такие явления представляют возможность нажить без риска много денег, так как все знают, какая валюта должна подняться и какая должна упасть.

В теории, гибкие биржевые курсы должны были бы привести к гораздо меньшим, более частым изменениям биржевых курсов — изменениям, менее разрушительным для международной торговли и прямых иностранных инвестиций, чем большие, редкие и непредсказуемые изменения биржевых курсов, с которыми борются правительства. Движения спекулятивного капитала также должны были бы уменьшиться, потому что валюты не могут — в теории — слишком сильно отклоняться от их реальных равновесных стоимостей и при многочисленных малых движениях курсов вверх и вниз было бы труднее предсказать, в каком направлении пойдет валюта в ближайшее время, что увеличило бы возможность испытывать кратковременные потери капитала в биржевой игре и тем самым уменьшило бы стремление участвовать в этой игре. Ставка против некоторой валюты перестала бы быть однозначной ставкой без риска — так, во всяком случае, говорит теория.

Но в действительности переход к гибким биржевым курсам не происходил так, как предсказывала теория. Движения валют увеличились, и вместе с тем увеличились расхождения между предсказаниями теорий покупательной способности по поводу стоимости валют и их действительной стоимостью на валютных биржах. Предполагаемых разумных спекулянтов, учитывающих долговременные реальные стоимости и компенсирующих кратковременные стадные движения неразумных спекулянтов, попросту не было. Как только толпа бросалась к двери, все сразу же хватались за первую возможность, невзирая ни на какие основные величины. Курсы валют прыгали вверх и вниз.

Например, стоимость доллара в реальном торговом выражении с 1979 до 1984 г. поднялась на 52 %, а затем к 1987 г. быстро упала на 27 % (12). В мире, где господствуют реальные долговременные основные величины, по меньшей мере одно из этих движений не могло бы произойти. То, что считалось не возможным, — быстрые сильные колебания стоимости валют — стало чуть ли не повседневным событием. Стало труднее, а во все не легче предсказать, каковы будут стоимости валют в будущем, где надо и где не надо делать долгосрочные инвестиции, кто должен экспортировать какие-либо товары.

Мексиканский финансовый кризис в конце 1994 г. и в начале 1995 г. превосходно иллюстрирует проблемы финансовой неустойчивости. В любой момент в мировой финансовой системе может оказаться слабое звено — а если его нет, его могут вообразить. В конце 1994 и в начале 1995 г. таким слабым звеном была Мексика (13). Но им могла бы быть и какая-нибудь другая страна. Журнал «Форчун» опубликовал список семи других стран, которые, как предполагается, так же, как Мексика, находятся под угрозой, — это Филиппины, Индонезия, Бразилия, Малайзия, Таиланд, Аргентина и Чили (14). Внешние долги Мексики не выходили за пределы, обычные для ряда слаборазвитых стран, и были намного ниже долгов многих развитых стран. По отношению к ВВП Италия, Бельгия и Греция имеют по крайней мере втрое большие внешние долги (15).

Мексиканская экономика работала хорошо, бюджет Мексики был сбалансирован, но песо было переоценено, и дефицит платежного баланса, где доминировало потребление, приходилось финансировать краткосрочными вливаниями капитала вместо долговременных прямых инвестиций (16). К декабрю 1994 г. резервы иностранной валюты упали так низко, что мексиканское правительство должно было произвести девальвацию, чтобы исправить завышенную стоимость песо (17). Иностранный капитал стал бежать из Мексики, опасаясь еще больших дальнейших девальваций.

Эти страхи распространились на другие страны третьего мира, и в короткое время бегство капиталов охватило третий мир, включая даже такие маловероятные для этого места, как Гонконг. В конце концов для Мексики совместно собрали огромный спасательный пакет (более 52 миллиардов долларов), но в ходе этой помощи Мексика по существу потеряла контроль над своей экономикой (18).