История руссов. Варяги и русская государственность - Сергей Парамонов

Что наше понимание верно, видно из Комиссионного списка, где о том же событии сказано: «бещисленное множество злата поимаща и серебра, и кунами и скорою». Слово «бель» заменено в этом списке словом «скора» — значит, «бель» и «скора» — одно и то же, и уж во всяком случае не металл.

Если мы вспомним почти отмершее в этом столетии слово «скорняк», что означало «выделыватель мехов», «меховщик», то «скора» может быть переведена как «мех», но что такое «куны» в этом случае?

Слово «скора» можно толковать по-разному: во-первых, это может быть понятие, объединяющее все меха, но не собственно куньи шкурки, бывшие ценностью штандартной[136]; во-вторых, оно может быть понимаемо и как «шкура», т. е. разного рода шкуры животных, главная ценность которых не в шерсти, не в мехе, их покрывающих, а в коже, годной для обуви и других разных изделий. Кстати сказать, цвет кож обычно белый и слово «бель» было бы весьма подходящим.

Допустим в качестве рабочего предположения, что «бель» — это очищенная от шерсти и выделанная кожа животных, тогда «куны» — это меха.

В Московском своде под 1185 годом находим: «Вымыкаша бо все то на двор из церкве и ис терема: книгы, и куны, и паволокы, и укси церковные[137]… и все то огонь взя». Следовательно, «куны» сгорели (к сведению Б. А. Романова), и потому не могли быть металлом.

Значение слова «куны» видно ясно из одного поучения XII века, где городской богач «хышьник», который «сироты облупи», противопоставляется бедняку: «Ты же яси тетеря, гуси, ряби, куры, голуби и прочее брашьно различьно, а убогый хлеба не имать чим чрево насытити; ты же облачишися, и ходиши в паволоце и в кунах, а убогый руба (отсюда наши: «рубашка», «рубище») не имать на телеси; ты же уси в дому повалуши (?) испьсав, а убогый не имать къде главы подъклонити».

Здесь ясно: богатый ходит в дорогих тканях и мехах (кунах).

В том же своде под 1220 годом находим: «и многы дары дасть брату своему, златом и серебром, и порты различными, и кони, и оружием, аксамиты, и паволоками, и белью». И здесь «бель» упоминается рядом с дорогими тканями, но в отсутствии упоминания о мехах и шкурах, и уж, конечно, отдельно от дорогих металлов.

В 1279 году ятвяги предлагали русским в обмен на пшеницу — «воску ли, бобров ли, черных ли кун, бели ли, серебра ли, — мы рады дати». И здесь исчерпывающе ясно, что «бель» — не серебро.

Чтобы избежать упрека в умолчании и охватить своим объяснением всевозможные места в летописи с употреблением слова «бель», приведем еще одну цитату.

В 1256 году Даниил Романович Галицкий наложил на ятвягов дань «черными кунами и белым серебром». Очевидно, дань он требовал первосортного качества: шкурками черных куниц, а не иными мехами, хотя бы и в эквиваленте стоимости, серебро же должно быть чистым, а не перегруженным всякой лигатурой. И здесь слово «бель» не употреблено, это только догадка комментаторов, что, должно быть, «белое серебро» называли «белью».

Из приведенных отрывков совершенно ясно, что «бель» — не серебро. Это положение тем более основательно, что иное предположение, именно, что «бель» — это серебро, по-видимому, основывается на чистом недоразумении.

Предположение это, развиваемое Б. Д. Грековым, опирается на следующий отрывок. В Ипатьевской летописи под 1257 годом мы находим: «Данило посла Коснятина… да побереть на них (ятвягах) дань. Ехав же Коснятин, поима на них дань: черные куны и бель сребро, и вдасть ему».

Из слов «бель сребро» Греков сделал «белое серебро», а затем просто «бель». На деле просто пропущена запятая, следует: «…куны и бель, сребро…» Тем более, что летописи писались без запятых. Ведь если бы «бель» означало «белое серебро», то зачем добавлять еще слово «серебро»? Наше чтение тем более правомочно, что именно эти ятвяги в 1279 году (см. текст выше) предлагали: «черных ли кун, бели ли, серебра ли», т. е. ясно отличали «бель» от «серебра».

Что же касается сообщения Ибн-Руста («белые, круглые диргемы приходят к ним (булгарам) из стран мусульманских путем мены на товары»), то сообщение это относится вовсе не к руссам, а к волжским болгарам, жившим на большой водной магистрали, соединявшей Восток с Европой, и пользовавшимся иностранной валютой. Отсюда, однако, вовсе не вытекает, что «белые круглые диргемы» назывались на Руси «белью». Такая натяжка Б. Д. Грекова вызывает прямо-таки изумление.

Рассмотрим теперь иные возможные значения слова «бель»: 1) бель — это собирательное имя для беличьих шкурок или вообще белых зимних мехов, 2) бель — это выделанная кожа разных животных, 3) бель — это белая ткань, полотно, возможно льняное.

Как известно, шкурки белок играли большую роль в торговле Древней Руси: это был и товар, и вместе с тем и деньги (мелкая стоимость). Белку называли «векшей», «векшицей», «веверицей», «белой веверицей».

Не исключена возможность, что в понятие «бель» включались и действительно белые шкурки зимних ласок, горностаев и т. д., тогда как зимняя шкурка белки, в сущности, серого цвета.

Поскольку, однако, в современном русском языке слово «белка» почти вытеснило слово «векша», надо полагать, что это имеет глубокие корни в древности, и под «белью» можно понимать зимнюю шкурку векши, которая одна и представляет собой ценность.

Подставляя значение: «бель» — зимние шкурки векши, мы получаем довольно хорошее понимание разных мест древних источников. Однако резание шкурок белок в приказе Владимира Мономаха является действием неоправданным: слишком незначительна была ценность шкурки белки, чтобы ее стоило резать и тем совершенно обесценивать.

Далее, белка была слишком обыденной вещью, чтобы ею могли дарить, брать ею дань и т. д. Она была ходовой ценностью, подарки же делаются именно чем-то необыкновенным, редким, исключительным, в чем и выражается смысл самого подарка. Что же касается уплаты дани, то это походит на уплату налогов обязательно медными копейками. Поэтому предположение о «беле», как о белке, по нашему мнению, должно отпасть.

Кстати, отметим одно место в Никоновской летописи, толкуемое многими неправильно: «Имаху дань варяги, приходяще из Замория, на словенех, рекше на новогородцех, и на мещерах, и на кривичех от мужа по белей веверици. А казари имаху дань на полянех, и на северянах, и на вятичех по беле, рекше по векше с дыма».

Многие читали начало отрывка так: «…по беле и веверице т. е. понимали дань в виде шкурок двух животных», это безусловно неверно, ибо читать надо: «по белей веверице», т. е. по белой, зимней белке. Уже самая мысль об обязательности дани из двух животных нелепа; наконец, мы знаем, что «бела» и «веверица» были одно и то же.

Нельзя также видеть разницу в дани в отношении северных и южных племен: дань была одинакова по характеру требуемого, но обложение данью было иное: северяне платили по белке от взрослого мужчины, южане же — по белке от семьи (т. е. от очага), что было, конечно, легче.

Величина дани нам кажется смехотворно низкой: белка чрезвычайно обычное животное, которое легко добыть разного рода ловушками, не говоря уже о том, что поймать молодую белку нетрудно и содержится в неволе она очень легко. Нам думается, что под «белой веверицей» в древности подразумевали горностая, — тогда величина дани повышается значительно и походит на дань.

Обратимся к двум остаюшимся наиболее вероятным предположениям. Что «бель» равнялась «скоре», т. е. шкуре, видно из приведенных текстов, где в одном совершенно ясно видно, что слово «скора» заменяет слово «бель». Поэтому понимание: «бель» — выделанная шкура животного заслуживает полного внимания.

Скорее всего, однако, что «бель» — полотно. Это видно из постоянного упоминания в летописях рядом с разными тканями. Далее, резание полотна на куски и бросание их в толпу гораздо более вероятно, чем разрезание кожи. Наконец, самое слово «бель» весьма подходит к полотну, отбеливание которого является весьма существенной стороной его производства: до сих пор еще можно видеть полосы полотна, отбеливаемые в воде и на солнце. Таким образом, «бель» — скорее всего, полотно.

XXI. О значении календаря древних руссов

По-видимому, Н. М. Карамзин в своей «Истории государства Российского» (1830, I, прим. 154) первый обратил внимание на существование у древних руссов календаря с собственными названиями месяцев, а не латинскими, как это употреблял уже первый летописец.

В этих названиях усмотрели отражение годового цикла работ подсечно-земледельческого хозяйства. С той поры и по сей день это объяснение переписывается (и не одним автором) из книжки в книжку, а между тем оно малообосновано, а местами просто фантастично.

Прежде всего, связь календаря с подсечным хозяйством невероятна уже потому, что подсечное хозяйство ведется только в лесной зоне, а мы знаем, что земледелие (и не только на Руси) было мотыжным, затем плужным, и существовало прежде всего на открытых, безлесных пространствах. Только впоследствии, когда выгоды земледелия (именно зернового хозяйства) стали ясны человеку, только тогда была выработана и система подсечного хозяйства.